3D-восприятие правоохранительного пространства

Рядом с полицейскими на митингах скоро смогут стоять и «золотовцы». Фото Reuters

В начале апреля текущего года специалисты Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), проводившие массовый опрос россиян о проблемах, которых они опасаются больше всего, констатировали, что на фоне обоснованного снижения страхов соотечественников перед международной напряженностью неуклонно растет озабоченность людей внутренними социально-экономическими проблемами и преступностью.

Ощущения эти, к великому сожалению, небезосновательны. Более того, находящиеся в массовом сознании рядом друг с другом, оба эти страха, как нельзя точно иллюстрируют известную всем криминологам закономерную связь экономических кризисов и преступности: первые всегда вызывают эскалацию второй.

В качестве официального сему подтверждения можно было бы привести еще и данные уголовной статистики за 2015 год, свидетельствующие о росте количества совершенных в стране преступлений, дабы окончательно согласиться с народом в его оценке криминального бытия.  К тому же не стоит забывать, что на одно зарегистрированное преступление в нашей стране приходится, по разным криминологическим оценкам, от 10 до 20 так называемых латентных, не ставших предметом официальной правоохранительной реакции.

А вот они-то как раз и создают ту самую реальную криминальную атмосферу, в которой приходится жить (точнее, выживать) рядовому россиянину. Кстати, именно недостаточность правоохранительного воздействия на эту существующую и в то же время латентную преступность многократно усиливает чувство беспокойства людей за свою безопасность. Потому как не столько сама преступность со всеми ее кровавыми и алчными сюжетами, сколько слабый социально-правовой контроль над таковой действительно создает почву для реального нарастания страха россиян за свою безопасность. Причем, основываясь на результатах проводимых в нашей стране многочисленных квалифицированных социологических опросов, позволю утверждать, что опасности эти в предчувствиях наших соотечественников ассоциируются не столько с терроризмом, сколько с обычными кражами, грабежами, разбоями, хулиганством, сексуальным и прочим физическим насилием, наркотическими деликтами и многими иными тому подобными традиционными преступными посягательствами, остающимися без должного полицейского внимания.

Важностью чуткого правоохранительного внимания к безопасности населения и реальной защите его от всякого преступного произвола проникнуты все без исключения реформаторские проекты в отечественных органах внутренних дел. Между тем, как ни парадоксально, целенаправленно сосредоточиться на профессиональном внимании к безопасности населения полиции как раз и не дают перманентные реформы и реорганизации. Ведь постоянно шлифуя форму (чем, собственно, и является реформа), неизбежно теряем содержание. Вспоминается услышанная еще пару лет назад на одном из высоких правоохранительных совещаний брошенная в зал с трибуны авторитетным полицейским руководителем отчаянная реплика: «Хватит бесконечно пережевывать ведомственную реформу, она уже стала для нас и всего общества ругательным словом! Надо просто квалифицированно выполнять свои профессиональные обязанности».

Кто бы спорил. Тем не менее процесс, как говорится, идет, и очередные структурные новации, связанные с ликвидацией самостоятельных ведомств антинаркотического и миграционного государственного контроля, создание национальной гвардии, – яркие свидетельства неумолимого стремления государства продолжать реформы, чего бы это ни стоило. Кстати, именно в этом последнем слове («стоило»), как видится, и заключается весь смысл продолжаемого реформирования.

Размышляя о цене вопроса, становится вполне очевидным, что у нового государственного решения, в очередной раз переформатирующего структурное построение полицейского ведомства, истоки больше (точнее сказать, исключительно) экономические, нежели правоохранительные, в их сущностном проявлении. Разумеется, в сегодняшней сложной социально-экономической действительности нельзя не понимать государство, которое вынуждено, подсчитывая свой скудный ресурс, выбирать, какая из современного обилия криминальных угроз приоритетна и как брать ее под контроль, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Однако с учетом растущего страха населения перед преступностью думается, что означенные новации, скажем мягко, как-то не очень в пользу, простите, овец.

Хотя, справедливости ради, нельзя не заметить, что на фоне многих предыдущих правоохранительных трансформаций сегодняшние президентские решения с точки зрения оптимальности построения модели обеспечения общественной безопасности выглядят куда как более предпочтительнее. Остается только сожалеть о том, чего всему обществу, государству и собственно правоохранительной системе стоили на протяжении весьма долгого времени бессмысленные, многократно дублирующие, а порой и противоречащие по содержанию решения правоохранительных задач и выполнения соответствующих им функций, попытки одновременного весьма затратного обеспечения антинаркотической и миграционной безопасности параллельно несколькими силовыми ведомствами. Ведь профессионалам, резко критиковавшим в свое время выделение этих двух служб из МВД России в самостоятельные государственные структуры, всегда было ясно, что означенные функции во всех государствах являются по своей сути полицейскими. Достаточно заметить, что еще совсем недавно большинство преступлений (до 70%), совершаемых как на почве незаконного оборота наркотиков, так и на ниве миграционных проблем, становились предметом полицейского производства, поскольку напрямую угрожали общественной безопасности и общественному порядку, находящимся в ведении органов внутренних дел. Остается с облегчением выдохнуть и порадоваться, что все вернулось-таки на круги своя.

Да и выделение из системы МВД России внутренних войск в самостоятельную государственную структуру безопасности представляется вполне логичным и профессионально обоснованным государственным решением, давным-давно, еще на заре перестройки аргументированным многими ведомственными специалистами. Умышленно оставляю за рамками настоящего повествования политическую и идеологическую оценку предпосылок и тем более возможных последствий создания национальной гвардии для социально-политической ситуации в стране. Позволю себе лишь констатировать, что с точки зрения собственной правоохранительной истории и существующего международного опыта обеспечения общественной безопасности это решение должно было состояться гораздо раньше. Сегодня же оно воспринимается и аргументируется политическими силами больше в качестве обнаружения в институте нацгвардии некоего силового инструмента решения властью задач обеспечения своей собственной безопасности в условиях обострившейся политической борьбы, усиливающейся еще и внешним информационно-агрессивным воздействием. Вот так, видимо, совпало.

Однако все это может быть относительно безмятежным до той поры, пока традиционная преступность с ее обычными криминальными проявлениями, доселе уже вызывавшими большинство страхов соотечественников в силу того, что именно с ней-то на бытовом уровне они и сталкиваются, не перекроет в массовом сознании по своей реальной криминальной силе патриотический порыв от достигнутых успехов на антитеррористическом фронте. Более того, заявленная реструктуризация органов внутренних дел неизбежно повлечет за собой массу, в прямом смысле слова, телодвижений, дестабилизирующих сложившийся правоохранительный процесс, так или иначе обеспечивающий сегодня общественную безопасность и общественный порядок, нацеленный на сдерживание преступности.

В итоге преступность, даже временно лишаясь в условиях нового реформирования привычного и стабильного для нее правоохранительного воздействия, способна ответить на такое антикриминогенное затишье новыми криминальными угрозами, представляющими опасность для спокойной жизнедеятельности населения.

Перспектива такой продолжающейся эскалации, причем именно обычной преступности, представляется вполне реальной и криминологически обоснованной еще и в силу углубляющегося в стране экономического кризиса и всего того, что его сопровождает и приводит к обнищанию российских граждан. Правоохранительная же система, традиционно увлеченная собственными реформами, пускай даже вполне обоснованными и поддерживаемыми оставшимися в ней профессионалами, будет по-прежнему весьма неохотно демонстрировать населению свою приверженность высоким идеалам защиты каждого гражданина от преступных посягательств. Да и обозначенный высшим повелением приоритет борьбы с терроризмом и экстремизмом обязывает полицию ориентироваться соответствующим образом.

Вот и получается, что сегодняшняя правоохранительная ситуация в нашем многострадальном отечестве, равно как и в большинстве иных ключевых сфер жизнедеятельности россиян, по-прежнему оставляет желать лучшего. Позволю себе употребить здесь аналогию с известной технологией виртуального 3D-восприятия пространства, проявляющегося в нашей жизни посредством реального восприятия криминологическим взглядом: Dезорганизации, Dезориентации и Dезадаптации отечественной правоохранительной системы, нацеленной не на безопасность людей от преступности, а на очередные структурные реформы. К сожалению, такая технология реформ (а точнее, их последствия) уже трансформировала незыблемый доселе правовой принцип равенства всех перед законом во всеобщее равенство перед беззаконием.