Николай Гульбинский
Приступив к реформам, Горбачев поставил на карту и судьбу страны, и свою собственную судьбу тоже. Фото Reuters
Когда в России вновь начнутся либеральные реформы, человек, который решится на их проведение, должен иметь в виду: судьба либеральных реформаторов в нашей стране печальна. Достаточно вспомнить таких правителей, как Лжедмитрий I, князь Василий Голицын, Петр III, Александр II, Николай II и Никита Хрущев. Все они – каждый по-своему и сообразно своему времени – пытались расширить «пространство свободы» и ослабить давление на человека репрессивной государственной машины, и всякий раз их ждала в лучшем случае вынужденная отставка, а в худшем – насильственная смерть. И – данное правило не знает исключения – разнузданная клевета и поношение после смерти.
Свобода – ничто, государство – все
Для подавляющего большинства российских граждан свобода, основанная на законе, никогда не являлась значимой ценностью. Другое дело – сильное государство, перед которым трепещут весь мир и собственные подданные, способное силой присоединять новые территории, навязывать свою волю другим народам и осуществлять массовый террор как в самой стране, так и за ее пределами.
В российской исторической и литературной традиции князь Андрей Курбский, бежавший от тирании Ивана Грозного и переметнувшийся на сторону врагов России, безоговорочно осуждался как изменник; таковым он предстает даже под пером такого вольнодумца, как граф Алексей Константинович Толстой. А потому нам трудно понять, например, почему англичане с огромным пиететом относятся к такому событию своей истории, как Славная революция 1688–1689 годов, когда виднейшие английские аристократы инициировали и приветствовали иноземное военное вторжение на английскую землю, осуществленное голландским правителем Вильгельмом Оранским, мотивируя это необходимостью борьбы с «тиранией» и «папизмом» собственного монарха – Якова II. С точки зрения российского менталитета, эти люди – изменники и государственные преступники, подобные тем российским боярам, которые поддержали вторжение в Россию Лжедмитрия I.
Трудно представить, что Михаил Горбачев, приступая к реформам, не задумывался обо всем этом – все-таки он человек образованный, причем, по словам хорошо знающих его людей, даже очень образованный. И тем не менее он к этим реформам приступил, поставив на карту судьбу страны и свою собственную судьбу.
«Догнать и перегнать», если бы…
Здесь, разумеется, сразу возникает вопрос: а нужны ли были эти реформы вообще? Быть может, существовали какие-то способы сохранения того строя, который сложился в СССР к 1985 году, а вместе с этим строем – и самого СССР? Что ни говори, но крах и распад государства, которое возглавлял Горбачев, никак нельзя считать позитивным итогом его деятельности.
Еще В.И. Ленин предсказывал, что в борьбе двух общественных систем победит та, которая обеспечит более высокую производительность труда. Но здесь все не так просто. Вряд ли можно безоговорочно утверждать, что командно-административная система, которая сложилась в СССР, в принципе не была способна обеспечить более высокие темпы экономического развития, чем западная рыночная экономика. Достаточно взглянуть на период 1950–1960-х годов, когда СССР значительно опережал США и страны Западной Европы по темпам роста ВВП. СССР представлял собой гигантскую, эффективно управляемую «корпорацию», которая обладала тем важнейшим преимуществом, что она могла направить практически любые ресурсы на развитие отраслей, находившихся на ключевых направлениях научно-технического прогресса. И не просто направить, но и обеспечить их оптимальное использование и достижение желаемого результата.
После смерти Сталина успехи этой «корпорации» уже нельзя было объяснить массированным использованием рабского труда заключенных, значительная часть которых была освобождена. Исчез и парализующий общество страх, характерный для времен культа личности. И тем не менее система не только не рухнула, но и набирала обороты в своем развитии. Важно заметить, что экономический рост в СССР не был основан на расширении экспорта нефти и газа и росте мировых цен на сырьевых рынках.
Гипотетически можно допустить, что, если бы в начале 60-х годов Никита Хрущев не начал свои непродуманные реформы и не втянулся в гонку вооружений с Западом, Советский Союз имел бы возможность если и не «догнать и перегнать Америку» по уровню экономического и социального развития, то хотя бы вплотную приблизиться к ней, обладая при этом такими важнейшими преимуществами, как бесплатное образование и сопутствующая ему высокая социальная мобильность, доступное здравоохранение и отсутствие безработицы.
Но для этого СССР должен был бы отказаться от своей глобальной претензии – экспансии «социалистической модели» в мировом масштабе. Между тем Никита Хрущев твердо заявил о своем намерении «похоронить капитализм». И, несмотря на периодические попытки «разрядки напряженности», предпринятые как в период его нахождения у власти, так и во времена Леонида Брежнева, главной задачей СССР стало достижение ядерного паритета с США и подавляющего военного превосходства над «агрессивным блоком НАТО» по обычным вооружениям, что и было реализовано к середине 70-х годов. Наряду с этим СССР продолжал поддерживать любые силы по всему миру, заявлявшие о своем «социалистическом выборе». Даже если бы командно-административная экономика была эффективнее рыночной, она не смогла бы выдержать такой нагрузки с учетом того, что экономическая мощь стран Запада в совокупности значительно превосходила экономический потенциал СССР и его союзников. Любопытно, что в свое время подобную ситуацию предсказал Лев Троцкий: он утверждал, что, если социалистическая революция не произойдет в мировом масштабе, капитализм найдет способ задушить советскую республику военным, экономическим или каким-либо иным путем, просто потому, что он значительно мощнее.
Утраченная гегемония
Но дело не только в том, что СССР был измотан гонкой вооружений и необходимостью поддерживать своих экономически неэффективных союзников в деле «строительства социализма» – одна Куба чего стоила! СССР проиграл борьбу за то, что Антонио Грамши называл «культурной гегемонией». Конечно, «в области балета» СССР и в самом деле был «впереди планеты всей», но в данном случае речь идет о другом. А именно о привлекательности СССР в глазах других стран и народов, о том, что сегодня называют soft power. Здесь СССР к 1985 году проиграл Западу буквально по всем статьям. Американцы высадили своих астронавтов на Луну, в то время как СССР не смог этого сделать – это было наглядным доказательством превосходства американской науки и технологии. На Западе успешно осуществлялись операции по пересадке сердца – СССР безнадежно отстал в области трансплантологии, что свидетельствовало о превосходстве западной медицины. В СССР молодежь сходила с ума от записей Beatles, Rolling Stones, Pink Floyd и других западных групп, в то время как никто на Западе не слушал советские ВИА. Западные фильмы и их герои, западная одежда, автомобили, даже западные напитки, сигареты и жевательная резинка – все это представлялось советским людям чрезвычайно привлекательным, в то время как на Западе никто не гонялся за продукцией с клеймом «Сделано в СССР».
 |
| Для многих советских людей эпоха перестройки стала счастливым временем. Фото © РИА Новости |
В то же время зловещими символами «реального социализма» стали Берлинская стена, где люди рисковали жизнью, пытаясь бежать на Запад, и кубинские balseros, которые тысячами гибли в море, покидая опостылевший им Остров свободы, на котором не было никакой свободы, за исключением разве что сексуальной.
В глубине души многие советские граждане чувствовали, подобно герою романа Джорджа Оруэлла «1984» Уинстону Смиту: в обществе «реального социализма» есть что-то глубоко неестественное, противное самой природе человека – запрет на владение частной собственностью, обязательная для всех примитивная идеология, невозможность для человека говорить то, что он думает, читать и писать то, что он желает, свободно путешествовать по миру. Где еще было возможно, чтобы великий поэт и писатель, получивший за свое произведение Нобелевскую премию (Борис Пастернак), подвергся в собственной стране разнузданной травле, которая и свела его в могилу? Или чтобы писатели (Андрей Синявский и Юлий Даниэль) оказались на долгие годы в лагерях только за то, что они переправляли на Запад художественные произведения? И при этом другой писатель (Михаил Шолохов) с трибуны партийного съезда требовал для них неизмеримо более суровой меры наказания?
В этих условиях «реальный социализм» мог бы продолжать свое существование только в том случае, если бы он стал частным делом «страны Советов». В конце концов, существует же и сегодня «социализм» на Кубе или в Северной Корее. Но поскольку советские вожди продолжали, следуя ленинской традиции, утверждать, что «все нации придут к социализму», это создавало в умах людей неразрешимое противоречие: чего ради нужно было идти от западной свободы и демократии к советской несвободе, от западного изобилия к советскому дефициту, от западной многоцветности общественной жизни к советской серости? И у многих возникал вопрос: не лучше ли двинуться в обратном направлении? Такой вопрос в какой-то момент возник и у Михаила Горбачева.
Непрошеные реформы
Тем не менее никакого массового общественного запроса в пользу реформ в СССР на момент прихода к власти Михаила Горбачева не было. Более того, даже диссидентское движение к тому времени практически сошло на нет. В СССР не было ни оппозиционного рабочего профсоюза, подобного польской «Солидарности», ни даже мощного сопротивления интеллектуалов, такого как в Чехословакии.
Если же взять российскую историю, то реформы Горбачева радикальным образом отличались от реформ Александра II или Николая II, когда просвещенное общество буквально вопило о необходимости преобразований, понимая, что так дальше жить нельзя.
При этом – как это ни парадоксально – некоторые и сегодня упрекают Горбачева в том, что его реформы были ограниченными: они предполагали не радикальный слом «реального социализма», а только его модернизацию. Но было бы странно предполагать, что в недрах советского партийного аппарата, а затем и Политбюро мог бы «созреть» горячий сторонник либеральной демократии и рыночной экономики. Требовать этого от Михаила Горбачева было бы столь же странно, как, допустим, в свое время надеяться, что Оливер Кромвель введет в Англии всеобщее избирательное право, полное религиозное равноправие, наделит крестьян землей и заменит воскресные религиозные проповеди лекциями по естественным наукам, как это предлагал один из его радикальных оппонентов – Джерард Уинстенли. Любой государственный деятель – продукт своего времени и в значительной степени – своего окружения.
Горбачев начал с действительно важнейшей для страны и всего мира проблемы – ограничения гонки вооружений и снижения риска третьей мировой войны. В том случае, если бы СССР попытался дать симметричный ответ на Стратегическую оборонную инициативу Рональда Рейгана и продолжить гонку вооружений в области ракет средней дальности, это грозило бы советской экономике полным крахом. И здесь, как это ни удивительно, Горбачеву удалось найти общий язык с Рейганом и подписать ряд важнейших соглашений, прежде всего договор о ликвидации ракет средней дальности.
Горбачев надеялся перепрофилировать часть предприятий ВПК на производство высокотехнологичных товаров народного потребления, придать ускорение научно-техническому прогрессу и даже сделать СССР «законодателем мод» в области автомобилестроения. То есть уйти от пресловутой нефтегазовой зависимости, которая, к слову, была тогда значительно меньшей, чем сегодня.
В том, что касается экономических реформ, речь поначалу шла о «возвращении к позднему Ленину», точнее, к его идеям нэпа – совмещения государственного контроля над стратегическими отраслями промышленности и широкого развития малого и среднего бизнеса. В тех условиях это представлялось также вполне разумным, поскольку сословие предпринимателей, уничтоженное под корень за годы советской власти, можно было возрождать только постепенно. Обвальная приватизация ельцинских времен принесла очень горькие плоды.
Что касается гласности, то, как полагал Михаил Горбачев, эффективные реформы были просто невозможны до тех пор, пока люди не получат возможность говорить не на партийно-бюрократическом новоязе, а на нормальном языке, свободно обсуждать любые общественные проблемы. Советские граждане наконец получили возможность ознакомиться с замечательными произведениями искусства, философской и исторической литературы, которые десятилетиями томилась в сейфах спецхранов. Для многих это было счастливое время.
Огромной заслугой Горбачева стала новая волна десталинизации, в ходе которой были реабилитированы не только жертвы зловещих «московских процессов» 1936–1938 годов, на что никак не могли решиться ни Никита Хрущев, ни Леонид Брежнев, но и сотни тысяч невинно осужденных простых советских людей.
Эти реформы породили огромные надежды и совершенно новый духовный климат в стране, сравнимый разве что с тем, что возник после XX съезда.
Он верил в человека
Михаил Горбачев, как представляется, по своему духовному складу был гуманистом и рационалистом, подобным тем людям, что создавали американскую Декларацию независимости и три редакции французской Декларации прав человека и гражданина. Он верил, что люди рождаются свободными и равными в правах, что человек по природе добр и не будет использовать предоставленные ему права и возможности во вред своей стране и другим людям. По-видимому, он недооценил ту степень «отрицательной селекции» и духовной деформации, которой подверглись наши граждане за годы советской власти.
 |
| Гласность по Горбачеву предполагала, что у «Правды» могли быть и должны были появляться достойные оппоненты. Фото © РИА Новости |
Горбачев не допускал, что предоставленная людям гласность будет использована для клеветы, сведения личных счетов, выдвижения необоснованных обвинений, в том числе против него самого.
Он не предполагал, что нарождающиеся кооперативы займутся не производством нужных людям товаров и услуг, а переводом безналичных средств в наличные, вывозом стратегического сырья за рубеж, импортом некачественного ширпотреба и всевозможными аферами.
Он не предвидел, что руководители союзных республик вместо создания предложенной им обновленной федерации возьмут курс на отделение и разжигание в своих республиках националистического угара. Ведь он, подобно всем нам, был воспитан на представлении о том, что возникла «новая общность советских людей», где национальные различия уже не имеют существенного значения.
Он надеялся, что Запад перед лицом распада Варшавского договора и вывода советских войск из Восточной Европы сделает адекватные ответные шаги и, уж во всяком случае, не станет расширять НАТО на восток. Он как-то не обратил должного внимания на поговорку, которую при всяком удобном случае повторял его партнер по переговорам Рональд Рейган: «Доверяй, но проверяй».
Горбачев не сделал ничего, что было бы продиктовано злым умыслом, стремлением к увековечиванию своей власти или к обогащению своих друзей и самого себя. Он не расправлялся со своими противниками; имея полную возможность «сослать» Бориса Ельцина послом в какое-нибудь мировое захолустье, он сохранил его на ответственном посту.
Тот, кто сегодня утверждает, что Михаил Горбачев мог бы провести столь масштабные и радикальные реформы как-то лучше, чем это сделал, вероятно, считает себя гением. Но Горбачев скорее всего не был гением. Он был и остается просто хорошим человеком, который искренне желал и желает блага своему народу, своей стране и всему человечеству. Однако хорошие люди редко становятся хорошими политиками в привычном смысле этого слова.
Приходится констатировать: ни советские политические элиты, ни народ в своем большинстве его реформы не поняли и не приняли: свидетельством тому стал ничтожный процент голосов, набранный Горбачевым пять лет спустя после его ухода с поста президента СССР – на президентских выборах 1996 года.
Новая перестройка: опасность или неизбежность?
Пожалуй, ничто так не демонстрирует неприятие ценностей и начинаний Михаила Горбачева, как массовая поддержка населением проводимой сегодня политики, в основе которой положены принципы, радикально противоположные горбачевским, и та общественная атмосфера, которая сложилась в стране.
Вместо попыток сближения с Западом мы имеем второе издание холодной войны с введенными против России экономическими санкциями и перспективой новой гонки вооружений.
Вместо расширения гласности мы наблюдаем учреждение все новых запретов и ограничений и даже попытки возбуждения уголовных дел за неугодные кому-то взгляды на проблемы истории.
Вместо свободной общественной дискуссии мы получили тотальную пропаганду на государственных телеканалах с таким накалом страсти, что по сравнению с ней какая-нибудь «Международная панорама» или «Девятая студия» застойных времен кажутся просто образцами сдержанности, объективности и хороших манер.
Вместо свободных и конкурентных выборов времен Михаила Горбачева мы получили систему имитационной демократии, при которой смена находящейся у власти корпорации путем выборов невозможна в принципе, причем сами участники выборов даже не ставят перед собой такой задачи.
Во времена Горбачева мы надеялись, что скоро, очень скоро нашими общими усилиями наша жизнь станет совсем другой. Сегодня российское общество лишено какой-либо светлой перспективы. Нас ждут годы экономической стагнации, снижения зарплат и пенсий, урезания расходов на здравоохранение и образование, десятилетия международной изоляции, «бесконечный тупик» в отношениях с некогда братской Украиной. Правящая корпорация не предлагает никакого захватывающего «образа будущего», за исключением бесконечного сохранения самой себя у власти, поскольку, как заверяют нас ее видные представители, глава этой корпорации – это и есть Россия.
Создается впечатление, что непрошеная свобода, которую подарил обществу Михаил Горбачев, большинству из нас оказалась не нужна. То, что достается людям даром, они не ценят. Прочна лишь та свобода, за которую приходится бороться, как это делали голландцы, англичане, американцы и французы в ходе своих великих революций.
Неудивительно, что сторонники линии на дальнейшее «укрепление государства» (и закрепощение человека) подвергают фигуру Михаила Горбачева ожесточенным нападкам, вплоть до требований учинить суд над ним. Хочется верить, что эти попытки ни к чему не приведут. А самого Горбачева ждет только один суд, от которого не уклонится ни один государственный деятель, – суд истории.
Но не все так грустно. Горбачевская перестройка и последующее развитие событий в очередной раз подтвердили незыблемый исторический закон: страна, пережившая буржуазную революцию, никогда не возвращается в исходную точку, с которой эта революция началась, несмотря на любые усилия реакционных сил. А те процессы, которые запустил Михаил Горбачев, переросли именно в буржуазную революцию. И сегодня уже невозможен ни возврат к командно-административной экономической системе, ни общеобязательная идеология, ни тотальная цензура, ни закрытие границ.
Что касается новой перестройки, которой нас пугают «охранители» разных мастей, то она так или иначе неизбежна, если мы все же хотим стать развитой и уважаемой страной в мире.
Нам нужна нормализация отношений с Западом – без этого мы обречены на экономический застой и безнадежное технологическое отставание.
Нам нужна экономическая свобода – без этого нечего и думать о том, чтобы вписаться в четвертую технологическую революцию.
Нам нужна либеральная демократия – система чередования политических сил у власти, ибо давно известно, что именно делает с людьми абсолютная и несменяемая власть.
Хотелось бы надеяться, что те, кто будет осуществлять эту новую перестройку, внимательно изучат опыт Михаила Горбачева, с тем чтобы не повторить его просчетов и ошибок и как можно полнее реализовать его плодотворные принципы, ценности и идеи. Ведь, как это ни парадоксально, в стране, где большинство граждан не ценят идеи свободы, какая-то таинственная сила порой заставляет отдельных лидеров стремиться к ней – наперекор всему.
