Николай Гульбинский
За время своего правления он «не угодил» практически никому. Фото 1916 года
Давайте задумаемся над удивительным парадоксом российской истории. Независимо от наших идеологических пристрастий необходимо признать, что самые великие свершения нашей страны приходятся на период советской власти – индустриализация, победа в Великой Отечественной войне, выход в космос, научные открытия и технологические прорывы. И в то же время эти свершения могли бы быть несравненно большими, если бы советской власти не было, если бы Россия продолжала набирать темпы в своем быстром и эффективном дореволюционном развитии.
Здесь неизбежно истертое до дыр возражение: история не знает сослагательного наклонения. На самом деле сопоставление различных гипотетических вариантов развития событий превращает историю из скучной «летописи» в инструмент самопознания общества, позволяющий осознать роковые ошибки прошлого и отыскать пути к лучшему будущему. А потому окинем взглядом ситуацию в России последних дореволюционных лет и присмотримся к человеку, в решающей степени эту ситуацию определявшему, – «хозяину земли русской», как он сам себя называл, императору Николаю Второму. Тем более в последнее время эта фигура вновь оказалась в центре острой общественной дискуссии.
Три стратегические задачи
Он взошел на престол 20 октября 1894 года после безвременной кончины своего отца – императора Александра III. Перед Николаем II объективно стояли три стратегические задачи, поразительным образом совпадающие с теми, которые стоят перед российским руководством сегодня. Во-первых, всемерно содействовать становлению капиталистических отношений, с учетом того, что в России развитие капитализма началось, по европейским меркам, чрезвычайно поздно. Во-вторых, принять Конституцию и заложить основы либеральной демократии – в этом плане Россия просто безнадежно отставала от ведущих европейских стран. В-третьих, всячески избегать внешних конфликтов, поскольку только в их отсутствие можно было успешно решить две первые задачи.
Реализация этих целей требовала не просто выдающихся, но прямо-таки гениальных способностей к государственной деятельности. Этими способностями Николай II, к сожалению, не обладал. Он был бы хорош, даже прекрасен в качестве правителя во всякое иное время, но не в эпоху столь стремительных и радикальных перемен, в которую ему довелось жить.
«Трагедия Николая, – писал его американский биограф Роберт Масси, – состояла в том, что, получив блестящее образование для царствования в XIX веке, он появился не в свое время и не на своем месте. На его глазах мир, к которому он привык и который понимал, рушился. События развивались с молниеносной быстротой, идеалы менялись слишком радикально».
Настоящий полковник
За время своего правления Николай II «не угодил» практически никому – ни либеральной, а тем более революционной общественности, ни консерваторам, ни предпринимателям, ни военным, ни литераторам.
Максим Горький уверял, что в царствование Николая II было погублено больше народу, чем во всех войнах XIX века. «Он превзошел знаменитого до него Абдул-Гамида и кровавую славу его затмил», – писал он. Это, разумеется, заведомая клевета, причем неумная, однако подобные взгляды были весьма популярны среди российской интеллигенции. Традиция «черного пиара» в отношении Николая II, заложенная либеральной и революционной интеллигенцией, получила «творческое» развитие в советское время, достигнув своего апогея в книге некоего Михаила Касвинова «Двадцать три ступени вниз», призванной оправдать злодейское убийство Николая II и его семьи в Ипатьевском доме, и в бездарном романе Валентина Пикуля «У последней черты», где собраны буквально все клеветнические мифы в отношении Николая II, его окружения, и особенно Григория Распутина; последний, как убедительно показали новейшие исследования, не имел ни толики общего с той «черной легендой», которая была создана вокруг его имени.
Николай II, по свидетельству многих современников, не особенно любил свою «профессию» – государственные дела, но при этом, будучи человеком умным, образованным и ответственным, относился к ней в высшей степени добросовестно.
Протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский утверждал: «Было бы большой несправедливостью не отдать должное и личности императора Николая II, всегда и всей душой откликавшегося на клонившиеся к народному благу разные реформы… Государь неподдельно и безгранично любил Россию, не страшился новизны и очень ценил смелые порывы вперед своих сотрудников». Эта оценка представляется завышенной.
Со своей стороны, выдающийся русский юрист Анатолий Федорович Кони вспоминал: «Я лично видел у него на письменном столе номер «Вестника Европы», заложенный посредине разрезкой, а в беседе он проявлял такой интерес к литературе, искусству и даже науке и знакомство с выдающимися в них явлениями, что встречи с ним, как с полковником Романовым, в повседневной жизни могли быть не лишены живого интереса».
Анатолий Федорович прозрачно намекал, что уровень гвардейского полковника все же недостаточен для управления государством. С тех пор «планка» несколько снизилась…
Дневниковые записи самого императора рисуют нам вполне обычного человека, а не какого-то гения власти. Вот запись от 26 февраля 1917 года – незадолго до отречения: «В 10 часов пошел к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал и принял сенатора Трегубова до обеда. Вечером поиграл в домино».
«Дневник царя, – злорадствовал Лев Троцкий, – ценнее всяких свидетельских показаний: изо дня в день, из года в год тянутся на его страницах удручающие записи душевной пустоты. «Гулял долго и убил две вороны. Пил чай при дневном свете». Прогулка пешком, катанье в лодке. И снова вороны, и снова чай. Все на грани физиологии. Упоминание о церковных обрядах делается тем же тоном, что и о выпивке». Последнее, впрочем, явная неправда – царь был глубоко религиозным человеком.
Россия, летящая в будущее
Во многом правление Николая II оказалось чрезвычайно успешным для России. В конце XIX – начале ХХ века процесс экономической и технологической модернизации страны стремительно набирал обороты. За 1893–1912 годы население страны возросло со 125 млн до 171 млн человек. Около половины населения было моложе 20 лет. Шло бурное развитие всех отраслей промышленности, особенно тяжелой, горнодобывающей, металлургической, нефтедобывающей и транспортной. Так, в 1887 году в России выплавлялось 612 тыс. т чугуна, а в 1913 году – 4,6 млн т; каменного угля в 1887 году добывалось 4,5 млн т, а в 1913 году – 38,3 млн т; нефти в 1885 году добывалось 1,9 тыс. т, а в 1913 году – 9,2 млн т.
Условия труда рабочих в России постепенно улучшались. Рабочий день за период 1903–1913 годов сократился с 12,5 до 9,5 часа, средняя заработная плата в обрабатывающей промышленности возросла на треть.
Французский исследователь Эдмон Тери писал в 1914 году: «Благодаря протяженности своей территории, разнообразию продукции, богатству недр и, в особенности, необыкновенному росту населения Россия призвана стать великой промышленной державой».
Не случись революции, она бы ей, без сомнения, и стала, причем без трагических «издержек» в виде коллективизации, голода и массового использования на «стройках века» труда заключенных.
Свобода, не устроившая никого
Что касается введения Конституции и проведения политических реформ, то здесь сказались два основных фактора. Во-первых, сам Николай II был консерватором и никаких серьезных преобразований не желал, называя представления о них «беспочвенными мечтаниями». Он шел на уступки лишь под сильнейшим давлением извне, а потому постоянно опаздывал. Во-вторых, российский «образованный класс» был настроен к монархии чрезвычайно враждебно, что затрудняло возможность компромисса. Особенно ярко это проявилось во время Русско-японской войны, где, кстати говоря, Николай II допустил все мыслимые ошибки, от самой неподготовленности к войне до экспедиции 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского к острову Цусима с совершенно нереальной задачей «овладеть Японским морем».
Член ЦК Партии народной свободы Василий Маклаков вспоминал: «Японцы казались нашим союзником против самодержавия, и на их нападение либеральное общество ответило почти сплошным пораженчеством». Это напоминает позицию некоторых сегодняшних либеральных критиков российской власти: в любом международном конфликте для них прав кто угодно, но только не Россия.
Неудачи в ходе войны закономерно привели к революционным выступлениям, которые вынудили Николая II пойти на принципиальные уступки. 17 октября 1905 года император подписал Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», в котором говорилось: «На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли: Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, по мере возможности, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав… Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог вступить в силу без одобрения Государственной думы… Призываем всех верных сынов России вспомнить долг перед своей родиной, помочь прекращению неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».
Либералам и революционным радикалам этого показалось недостаточно. Они восприняли манифест как проявление страха власти перед революцией, что нашло свое отражение в известных строках:
Царь испугался, издал манифест:
Мертвым – свободу, живых – под арест.
 |
| Сегодня образом последнего русского царя охотно прикрываются сторонники идей самодержавия. Фото Reuters |
Вождь кадетов, будущий министр иностранных дел Временного правительства Павел Милюков так описал реакцию либеральной общественности на манифест: «Ничего не изменилось. Война продолжается». А Владимир Ленин предрекал: «Революция добьет врага и сотрет с лица земли трон кровавого царя, когда рабочие поднимутся еще раз и поведут за собой и крестьянство».
Здесь уместно одно сравнение. Даже если суммировать все жертвы правления «кровавого царя» Николая II за 22 года, включая расстрелянных рабочих на Ленских приисках, убитых в ходе Кровавого воскресенья, во время подавления революции 1905 года и повешенных по приговорам учрежденных Петром Столыпиным военно-полевых судов и других судебных инстанций, их число не превысит 3 тыс. человек. В то же время число расстрелянных в первые 22 года правления большевиков (1917–1939), безусловно, превышает 1 млн человек, даже если не учитывать «эксцессы» Гражданской войны, когда смертные приговоры зачастую выносились агентами советской власти на местах без согласования с центром. Это сравнение не оправдывает необоснованные репрессии в эпоху Николая II, оно просто подтверждает истину, известную еще с Английской и Французской революций: насильственный слом общественного строя всегда чреват большими ужасами, чем все преступления – подлинные или мнимые – «старого режима».
Военную катастрофу предотвратил царь
И все же, несмотря на ожесточенные конфликты императорской власти с политической оппозицией в Государственной думе и вне ее, эволюционное развитие России наверняка удалось бы продолжить, если бы Николай II не совершил роковую ошибку – вступление в Первую мировую войну. Трудно сказать, почему поражение в войне с Японией не научило его осторожности. Но, главное, он не мог не понимать, что в войне за передел мира у России не было никаких объективных интересов. Во-первых, России были не нужны колонии, в плане ресурсов она была самодостаточным государством. Во-вторых, гипотетическая перспектива завладеть средиземноморскими проливами, привлекательная сама по себе, никак не оправдывала «постановку на карту» существования России.
Григорий Распутин уверял, что если бы в момент начала войны он находился в Петербурге, то смог бы отговорить Николая II от вступления в нее. Что здесь сказать? Можно только пожалеть страну, судьба которой зависит от такого рода обстоятельств.
В ходе войны Николай II неожиданно показал себя энергичным и компетентным руководителем и, как отмечал один из его апологетов, «человеком сильной воли». Это нашло свое выражение в резком росте производства вооружений. В 1914 году российская армия имела на вооружении 6,8 тыс. артиллерийских орудий из них 240 тяжелых, 812 автомобилей, 263 самолета, 4,6 млн винтовок, 4 тыс. пулеметов, 606 млн патронов и 105 тыс. снарядов. К 1917 году она имела 8,7 тыс. артиллерийских орудий, из них 1100 тяжелых, 16,3 тыс. автомобилей и тракторов, 32 тыс. пулеметов, 2,7 тыс. самолетов, 1,5 млрд патронов и 31 млн снарядов.
Император нашел в себе мужество совершить крайне рискованный шаг: на фоне катастрофического отступления русской армии он сместил с поста верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича и возложил командование на себя. Кто станет утверждать, что так мог поступить слабовольный человек? Под практическим руководством нового начальника штаба генерала Михаила Алексеева удалось почти невозможное – наступление немцев было остановлено «в чистом поле». Историк русской армии Антон Керсновский писал: «На Россию надвинулась военная катастрофа, но эту катастрофу предотвратил ее царь».
Несмотря на огромные потери кадрового состава русской армии, победа России и ее союзников уже в 1917 году была вполне реальна; соответствующие военные планы были подготовлены. Об этом в интервью британской газете Times убежденно говорил генерал Алексей Брусилов.
Уинстон Черчилль писал: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже видна. Она уже пережила бурю, когда все обрушилось на нее. Все жертвы были принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления закончились; снарядный голод побежден; вооружение шло широким потоком; более сильная, более многочисленная, гораздо лучше снабжаемая армия держала огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми». Но все это оказалось бесполезным.
Кругом измена, трусость и обман
Империя пала в результате заговора, который объединил представителей высшего генералитета, руководства Государственной думы и деятелей «прогрессивной общественности». Следуя 1 марта в своем штабном вагоне через станцию Дно Псковской железной дороги, последний русский царь готовился записать в своем дневнике роковые слова: «Кругом измена и трусость и обман!» На следующий день его вынудили написать акт об отречении. Это не помешало теперь уже полковнику Николаю Романову сохранить спокойствие, о чем свидетельствует его дневниковая запись от 3 марта: «Спал долго и крепко…»
Нет сомнения, что Николай II имел возможность отказаться подписывать отречение. Он мог бы приказать своему конвою арестовать и даже расстрелять на месте генерала Николая Рузского, который в самой непочтительной форме настаивал на отречении, буквально кричал на императора. Он мог бы объявить других участников заговора государственными изменниками, обратиться за помощью непосредственно к войскам, подавить волнения в Петрограде. Ничего из этого он не сделал. Но почему? Рожденный 6 мая 1868 года – в день поминовения Иова многострадального, император был проникнут фатализмом. Великий князь Александр Михайлович так передает свой разговор с Николаем II на эту тему: «Кто научил тебя, Ники, почитать подобным образом волю Бога? Ты называешь, Ники, это христианством, но это звучит скорее как магометанский фатализм турецкого аскера, который не боится смерти, так как его за гробом ждут широко открытые ворота рая. Истинное христианство заключается гораздо больше в действии, чем в молитве. Господь Бог доверил тебе 160 миллионов жизней. Бог ожидает от тебя, чтобы ты ни перед чем не остановился, дабы улучшить их участь и обеспечить их счастье».
«Ни перед чем не остановился» – вот ключевые слова! Для того чтобы выбраться из тупиковой ситуации, в которую был загнан император 2 марта 1917 года, ему требовалось пролить потоки крови, начиная с расстрела заговорщиков – представителей высшего генералитета и вождей Государственной думы. Кстати, императрица Александра Федоровна прямо советовала ему повесить оппозиционных депутатов и «общественников». На это Николай II решиться не мог. Если раньше, в период подавления революции 1905 года, он имел возможность поручить «грязную работу» своим приближенным, то здесь надо было действовать самому. Для этого он был явно не рожден. Антон Керсновский писал: «Этим своим отречением царь-мученик надеялся избежать гражданской войны. Кровь его подданных была для него кровью собственного сердца. Он не мог решиться ее пролить»…
И все же, изучая эпоху Николая II, невольно ловишь себя на мысли, что многое из того, что тогда казалось обыденным, – стремительный научно-технический прогресс, на глазах менявший облик страны, расцвет литературы и искусства и, главное, сами люди и отношения между ними, сегодня представляется нам чем-то фантастическим, нереальным, несбыточным. Мечтами о невозможном…
Дарья Гармоненко