Ольга Алленова
Люди с ментальными нарушениями зачастую помимо собственной воли становятся заложниками системы пожизненной изоляции от внешнего мира. Фото Fotolia/PhotoXPress.ru
Зачем нужны волонтеры, какое отношение имеют они к строительству гражданского общества и как волонтерская деятельность может изменить личность, систему, страну – «НГ-политика» попросила поговорить об этом с директором благотворительной организации «Перспективы» Санкт-Петербурга Марией ОСТРОВСКОЙ специального корреспондента Издательского дома «КоммерсантЪ» Ольгу АЛЛЕНОВУ.
– Ваша организация давно занимается системной поддержкой людей, проживающих в психоневрологических интернатах. Ваши волонтеры и педагоги ходят и в учреждения для детей-инвалидов (ДДИ). В то же время мы понимаем, что интернатную систему поддерживать бессмысленно, в ней в принципе невозможно соблюдение всех прав и свобод людей. Надо развивать сопровождаемое проживание – небольшие центры квартирного типа, где людей с ментальной инвалидностью будут сопровождать специалисты. Но пока эта идея широко поддерживается только общественниками, но не очень-то поддерживается чиновниками. Какой тогда смысл в том, что вы делаете? Заводя своих волонтеров в интернат, вы можете существенно изменить жизнь людей в этом интернате?
– Присутствие внешних людей в системе ПНИ – это всегда лучше, чем их отсутствие. Но вы правы в том, что пока неясно, куда мы идем – в сторону интернатной системы или сопровождаемого проживания. Пока неясно, кто победит – сторонники изоляции людей с ментальными нарушениями или те, кто считает, что они могут и должны жить рядом с нами. Нам нужен хоть какой-то заказчик из власти, который хоть по каким-то причинам захочет подвергать интернатную систему изменениям. Пока мы видим только Ольгу Юрьевну Голодец, но у меня есть ощущение, что ей трудно продавить регионы. Даже по Московской области мы это видим, не говоря уже об отдаленных.
Поэтому сейчас я вижу выход в увеличении числа некоммерческих организаций и волонтеров, которые вошли бы в интернаты. И мы для этого со своей стороны делаем все, что можем. Обучаем, например, НКО, объясняем, как собрать средства, как привлечь волонтеров, как их обучить и поддержать, как организовать, наконец, финансовый учет. Мы предоставляем помощь любой заинтересованной НКО в форме волонтерской дружбы. Но пока нас слишком мало. Если бы нас было больше, тогда и влияние было бы существенным, и менять положение в интернатах мы могли бы.
– Вот как заставить человека стать волонтером? Точнее, как его заинтересовать волонтерством? Как донести до него, что только так можно изменить мир вокруг себя и ситуацию в стране в целом?
– Только личным примером. Мы перед своей организацией ставим конкретные задачи, как привлечь волонтеров. Кто такой волонтер? Это человек взрослый, который имеет какие-то базовые знания и навыки (например, он окончил вуз, но не обязательно по специальности, связанной с психологией или педагогикой) и который чувствует, что было бы здорово и для него, и для окружающего мира сделать что-то осмысленное, повлиять на улучшение чего-то. И наша задача таких людей привлекать. Мы посчитали, откуда к нам приходят волонтеры. 90% приводит сарафанное радио. Вот Вася был волонтером, и он сказал друзьям, а теперь пришли друзья.
Но потом мы обнаружили, что привлекать людей можно и с помощью социальной рекламы. Мы же размещаем стикеры в вагонах метро, у нас есть безвозмездно предоставленные городом для социальной рекламы лазерные панели, фотобаннеры по всему городу, и там написано, например: «Проведи год со смыслом – стань волонтером в «Перспективах».
– Работает?
– Социальная реклама всегда работает, даже если эффект от нее не прямой, а проявляется через какое-то время.
– Вы ведь придумали целую систему волонтерства, у вас работают даже иностранцы. Расскажите, чем вы их привлекаете? И почему они работают только один год, а больше нельзя?
– Сейчас у нас около 50 волонтеров, из них половина иностранные, половина российские. Из иностранцев у нас – немцы, поляки, испанцы и одна американка.
– Вы им помогаете с жильем или они сами?
– Мы снимаем квартиры для них, но они приезжают сюда с финансированием расходов на проживание, так что иностранцы нам почти ничего не стоят. Иностранные волонтеры – это вообще наш золотой фонд, потому что в европейских странах есть давняя традиция так называемого добровольного социального года. Вы спрашиваете, почему у нас волонтерить можно только год, а мы просто скопировали это с европейских стран. Что там происходит? Это совершенно распространенная система, когда молодой человек из хорошей семьи, окончив хорошую школу, перед тем как идти в университет, совершенно добровольно годик работает на полную занятость на социально полезных работах. Для чего? Чтобы лучше себя понять, выбрать специальность, осмотреться, понять, как устроена жизнь. Это такая традиция.
– Это поощряется государством?
– В первую очередь обществом, родителями, друзьями. И государством тоже. То, что он прошел добровольный социальный год, дает ему маленький бонус при поступлении в университет. Это не ключевой плюс, но один из плюсиков, которые влияют на его поступление. Еще есть государственные программы и программы негосударственных фондов, которые финансируют вот этот добровольный социальный год, потому что стоит это довольно дорого.
– А что стоит дорого? Обучение волонтеров?
– Не только. Волонтерам выдаются карманные деньги – на питание, на проезд, потому что на Западе считается справедливым, что ребенок не должен сидеть на шее родителей, он должен сам себя пропитать. Но это скудные деньги. Наши иностранцы сейчас получают деньги на питание, на проезд, это в объеме российского прожиточного минимума. И наши российские волонтеры получают те же деньги.
– Это сколько в месяц?
– 9 тысяч рублей на человека. Это называется компенсацией расходов. Волонтеры наши работают 40 часов в неделю. Они больше не могут работать, они выматываются. Они едут в замерзших электричках в загородные ПНИ, рано, в 7 утра, надо сесть в эту электричку. И так каждый день. Потому что это такая работа.
– Но этих денег хватит на проезд и какой-нибудь один пирожок в день.
– Да, но это все-таки дает возможность людям на это решиться. Потому что если не платить вообще никаких денег, то человеку будет просто не на что доехать до того же загородного ПНИ, и человеку придется искать работу, чтобы что-то зарабатывать и быть социально полезным.
Конечно, это довольно суровая жизнь. Но сюда приходят люди сознательно, чтобы стать волонтерами. Ко мне как-то приходила женщина, которая на вопрос «Почему вы пришли?» ответила: «Я узнала два года назад, что можно стать волонтером у вас. Но сразу я не могла, мне же надо было накопить денег». Она два года копила деньги, чтобы вот этот один год позволить себе побыть волонтером. Потому что на 9 тысяч ей не прожить.
– А какой мотив у них? Зачем они хотят работать целый год волонтерами?
– Мы сейчас даем в Санкт-Петербурге рекламу: «Измени свою и их жизнь». Часто волонтерами становятся люди, которые не ограничивают себя рамками личной жизни по каким-то причинам. Либо это люди, которые остро чувствуют несправедливость и не хотят быть в стороне. Либо это просто люди с активной гражданской позицией. Это могут быть и верующие люди. Среди них есть и студенты вузов, и профессиональные психологи, и молодые коррекционные педагоги, которым хочется поближе узнать людей, с которыми им, возможно, придется работать всю жизнь.
– То есть это еще и хорошая практика для студентов специальных вузов?
– Часть людей, конечно, имеет профессиональные интересы. Кто-то потом остается у нас же работать в благотворительной организации. Они как раз к этому моменту переходят на четвертый курс, становятся специалистами. Очень много людей других специальностей – юристы, журналисты, режиссеры, экономисты. Много людей, которые окончили вуз, начали работать по специальности и чувствуют, что это не то. Они понимают, что не хотят работать по этой специальности, а что дальше делать, не знают. Им нужен перерыв, нужно время подумать. И они становятся волонтерами на год.
– Эта работа помогает им переосмыслить жизнь?
– Да, с людьми на этой работе происходят какие-то важные осмысления. Они сами меняются, они чувствуют, что стали участниками какого-то важного процесса, ну и они еще становятся частью гражданского общества.
– А на Западе давно вот такая волонтерская система существует?
– По-моему, сразу после войны она появилась.
– Может быть, западное общество изменилось в каком-то смысле и через вот такое личное участие людей?
– Да, думаю, что это было важным фактором. Мне кажется, это очень важно для молодого человека – пройти вот этот добровольный социальный год. Это веха жизни, она останется с человеком навсегда. Наши российские волонтеры иногда хотят остаться и на второй год, на третий год, но мы им не позволяем.
– Почему?
– Потому что волонтерство – это не профессия. Это только шаг навстречу новой жизни. Это попытка начать другую жизнь, изменить немного жизнь вокруг себя. Но если ты действительно хочешь этому посвящать жизнь, тогда возьми ребенка на воспитание или иди и учись, становись профессионалом, иди работать педагогом или реабилитологом в ПНИ. Нельзя застревать в волонтерстве, это всегда только первый шаг, «включение», а за ним должно быть много других.
Иногда наши волонтеры ругаются: «Вот мы только поняли в конце года, как надо работать, а вы нас выгоняете». Я им говорю: «Потому и выгоняем, что вы поняли, как надо работать. Значит, вам здесь уже нечего делать, теперь вы можете самостоятельно развиваться».
Лично для меня важно еще то, что волонтеры, которые приходят через нашу организацию в систему ПНИ, видят, что там живут не какие-то страшные и непонятные люди, а это люди с такими же потребностями, как у нас, просто им нужны дополнительные условия для самореализации, для принятия решений, для адаптации, для труда. И чем больше волонтеров пройдет через нас, тем больше людей узнает, что такое система ПНИ и кто живет внутри этой системы. Поэтому нам важно, чтобы был поток волонтеров.
– В общем, вы своими скромными силами воспитываете гражданское общество. И много уже прошло через вас волонтеров?
– Кто-то у нас недавно считал – кажется, человек 300 за 15 лет.
– Скажите, а что дает волонтерство в российских ПНИ иностранцам?
– У них масса интересов. Во-первых, им интересна российская культура, многие хотят выучить русский язык. Для них это погружение в среду. Мы же отправляем по обменной программе российских волонтеров в Германию. У нас половина наших сотрудников, координаторы наши, ключевые руководители «Перспектив» прошли вот эту волонтерскую школу и видели, как устроена система помощи особым людям в других странах. И им не надо объяснять многие вещи, потому что надо хотя бы один раз увидеть, что люди с ментальными особенностями могут жить по-другому, как люди, как граждане.
– Ваша организация существует 20 лет. Вы работаете в ПНИ и ДДИ...
– Мы еще поддерживаем семьи. У нас есть дневной центр для детей с тяжелейшей инвалидностью из семей, которых пока не берут в школу. В центре работают наши сотрудники, там детей готовят к школе, ребенок там остается на весь день, а мама в это время может немного отдохнуть или сделать какие-то дела. Городская администрация пошла нам навстречу, дала в безвозмездное пользование помещение для центра. И есть у нас центр для взрослых с ментальной инвалидностью, которые либо ходили в школу, либо не ходили, но в итоге им совершенно нечем заниматься. В этом центре у нас есть разные мастерские, творческие занятия, адаптивная физкультура. Некоторые ребята ходят два раза в неделю, некоторые – пять раз в неделю. Это мы называем программой семейной поддержки, потому что мама такого ребенка может заняться своей жизнью в течение дня. У нас есть случаи, когда мамы замуж повыходили, а до этого они света белого не видели, у них не было передышки, не было ни минуты на себя. Распадались семьи, мамы теряли работу.
Ну и, кроме того, у нас есть гостевой дом. Он находится в квартире учредителя нашей организации, она отдала свою квартиру. Это такое место, где можно на день или на месяц оставить ребенка или взрослого и поехать, например, в отпуск или лечь в больницу пролечиться. Вы знаете, есть случаи, когда женщины умирали, потому что не имели возможность лечь в больницу: не с кем было оставить ребенка. Гостевой дом очень востребован, туда очередь, у нас там только четыре места. Это хороший такой проект, он работает уже четыре года. Молодых людей с ментальной инвалидностью там постоянно сопровождают наши сотрудники, туда приходят волонтеры.
– Я, собственно, хотела спросить, а как вы продрались через чиновников, как вам разрешили ходить в ПНИ, ДДИ, сопровождать инвалидов?
– Нам никто не мешал.
– Погодите. Вас пустили в ПНИ № 3, у вас там сейчас 40 человек волонтеров работает. Вы ходите волонтерами в ДДИ. Вам город дал помещение для центров для детей и взрослых с ментальными нарушениями. Вам везде двери открыли. Как это стало возможно? Я вижу, что волонтерам везде ставят заслонки, повсюду их пытаются не пустить, выгнать, закрыть двери перед ними.
– Сейчас и правда стало сложнее. Мы начинали 20 лет назад. Главный врач ПНИ, где мы сейчас работаем, сначала очень обрадовался тому, что в интернат будут ходить волонтеры и помогать санитарам. А через год он сказал: «Если бы я знал, что в итоге получится, я бы никогда вас не пустил». Это он мне прямым текстом сказал, хотя не был нашим врагом и был дружелюбно настроен до самого конца.
– Ему не понравилось, что ваши волонтеры не просто кого-то мыли или с кем-то гуляли, а видели нарушения прав людей и об этом сообщали?
– Да, ему не понравилось, что мы вмешиваемся, чего-то требуем от администрации ПНИ. В этой системе не любят, чтобы приходили люди извне и пытались рассказать о правах человека.
– Я пытаюсь понять, как другим НКО делать то же самое, что делаете вы. Значит, надо просто стучаться?
– Надо стучаться, надо понимать, что ничто не решается однократной атакой. Это просто нужно делать системно и последовательно. Конечно, нужно договариваться и учитывать правила государственного учреждения, но все же помогать в первую очередь не учреждению, а тем, кто живет в интернате. Волонтерская деятельность в интернатах вообще осуществляется по принципу малых дел. Начинать любые перемены всегда нужно с малого. Администрации выгодно, чтобы волонтеры делали часть работы санитаров или воспитателей, – хорошо, мы делаем. А потом можно расширять виды помощи жителям интерната. Далеко не все волонтеры, даже наши, например, готовы защищать права людей с инвалидностью. Это тоже нормально.
– У вас, наверное, сильные попечительские советы в интернатах?
– Да, в попечительском совете детского дома-интерната № 4 у нас и бизнесмены, и общественники, НКО, и прекрасный специалист из аппарата уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге.
– И бизнесмены помогают деньгами?
– Да, например, помогают поддерживать наш волонтерский проект.
– Людей, которые работают в системе ПНИ, изменить невозможно? Вот недавно мне жаловались в одном ДДИ на «советский персонал», на санитарок и воспитателей, которые говорят, что дети «необучаемые», что с них «нечего взять», «они никогда не сядут и не возьмут ложку в руки». А давно известно, что при хорошем уходе многие лежачие дети и сядут, и возьмут ложку. Вот скажите, что делать с таким персоналом? Их всех увольнять и приводить новых людей? Но где их взять?
– Когда мы начинали работать в нашем самом сложном ДДИ, в корпусе, где «лежачие» дети, то все сотрудники в этом корпусе были уверены, что дети безнадежны и «ничего не понимают». Постепенно выяснилось, что дети развиваются, обучаются, хоть и медленно. Многие пошли, заговорили. И все же до сих пор половина сотрудников про себя думают именно то, что вы озвучили. Но я верю, что если не все, то многие люди могут изменить свое отношение к особому ребенку и к своей работе. И уже меняют. Просто это очень большая и трудная работа, а мы пока еще в самом ее начале.
