Бремя несбывшихся надежд

О перестройке написано и наговорено много и разного. Это время восхваляют одни и проклинают другие. Кто-то хочет все вернуть назад, а кто-то – «углубить и расширить».

Чтобы попробовать разобраться в ситуации, давайте вспомним, что предшествовало тому периоду, который мы называем перестройкой. Это особенно важно сегодня, когда нас буквально обволакивают мутные потоки чудовищной лжи, замешанной на какой-то совершенно невероятной по своим проявлениям ненависти и злобе. Накануне Дня Победы в американской прессе появилось множество статей, где говорилось о Второй мировой войне, но Советский Союз даже не упоминался. А знаменитую фотографию трех лидеров с Ялтинской конференции умудрились напечатать, отрезав изображение Сталина. Вроде как Рузвельт и Черчилль сами по себе взяли и приехали в какую-то Ялту и там все порешали. Увы, но это сегодня реальность.

Так вот, о предшествующем перестройке периоде. С подачи Александра Яковлева это время назвали застоем. И очень многие это подхватили. Но он не сказал, в чем был застой и кто в этом виноват. Получилось, что «стояло» всё. Между тем мы осваивали космос, строили великие магистрали, тянули нефте- и газопроводы, открывали новые элементы из таблицы Менделеева. Да много еще чего делал наш великий народ. И это никак нельзя назвать застоем!

В то же время застой был. Он был в развитии общественных отношений. Говоря языком теории, развитие производительных сил намного опередило развитие общественных отношений, на каком-то этапе этот разрыв стал приобретать черты критической ситуации. Наши обществоведы настолько отстали от жизни, что ничего потешнее «развитого социализма» придумать не могли (наверное, все-таки им не позволяли этого сделать). С конца 70-х стала процветать лакировка действительности. Еще через 10 лет она стала такой назойливой, что многие просто бросали смотреть телевизор и вообще обращать внимание на средства массовой информации. Ко всему прочему, все чаще стали встречаться ложь и подтасовка фактов. В то время это мастерски описывал Юрий Поляков («Козлёнок в молоке» и ряд других произведений). Тогда же усилились «разнарядки» (нынешнее поколение даже не знает, что это такое) на подписку газет и журналов общественно-политической направленности. Научно-популярные и литературно-художественные журналы, разумеется, те, что пользовались повышенным спросом, дозволяли выписывать только после выполнения контрольных цифр по обязательной подписке. Журнал «Иностранная литература» был для многих интеллектуалов просто недосягаем. Это не прибавляло авторитета партийным органам, а наоборот, настраивало народ против власти.

Накануне перестройки стал стремительно увеличиваться разрыв между «верхами» и «низами». В подтверждение приведу пример, о котором старшее поколение наверняка знает, но не вспоминает.

Когда умер Леонид Брежнев, чувствовалась потеря. Людям было искренне жаль этого человека, и была реальная скорбь.

Затем умер Юрий Андропов. Скорби уже было значительно меньше, но было сожаление: «Эх, не успел!» Каждый понимал под этим что-то свое, но все вместе понимали, что не успел приступить к реальным преобразованиям, на которые уже все надеялись.

Затем этот мир покинул Константин Черненко. Неприятно об этом вспоминать и писать, но это вызвало шквал насмешек и анекдотов. Никакой печали в народе не чувствовалось. 

И тут подули «апрельские ветры». Все аж вздрогнули от радости: «Ну, началось!» А что началось – никто объяснить не мог. Да и не пытался. Все твердили без умолку всего три слова: перестройка, ускорение, гласность. Но как ускоряться, куда? Как перестраивать и что? Что предать гласности? На эти вопросы никто не хотел отвечать. Как воды в рот набрали.

Тем не менее люди поверили в необходимость перемен и в то, что они будут. Многие бросились в этот водоворот событий с радостью и охотой: сделаем хоть что-нибудь! И я не являлся исключением. Перестройку принял и пошел на свои «баррикады».

Очень часто возникает вопрос о роли Михаила Горбачева в этом процессе. Знал ли он, куда ведет страну? Сегодня, по прошествии этих лет, могу твердо утверждать: «Знал!» И сознательно к этому стремился. Приведу только один пример. По-моему, в марте 1991 года он вызвал нас с Юрием Калмыковым (в то время председатель Комитета Верховного Совета СССР по законодательству) к себе по какому-то текущему вопросу. Заходим. Там еще оказался Виталий Догужиев (тогдашний заместитель председателя правительства), с которым Михаил Сергеевич уже прощался, но потом сказал: «Посиди, послушай», хотя вопрос его не касался. Через несколько минут в кабинет заглянул Шахназаров (помощник президента). «Заходи, Георгий», – было сказано и ему.

Раздается звонок, Горбачеву что-то докладывают о действиях Компартии России (звонил Александр Мельников – руководитель коммунистов России в тот период). Кладет трубку, и на несколько минут мы оказываемся в плену этой темы. Итог блиц обсуждения подводит Горбачев: «Ну, годик-то мы еще продержимся». Не продержались. Я тогда в силу политической неопытности не придал этой фразе значения, но врезалась в память она мне не зря. Сегодня она демонстрирует, что он знал, куда шел, и шел туда целенаправленно. Если к этому присовокупить откровения Михаила Полторанина о его беседах с Борисом Ельциным на лодочке («Власть в тротиловом эквиваленте»), то картина становится еще более полной и выпуклой.

Конечно, в этой ситуации перестройка была жизненно необходима. Она запоздала как минимум на 10–15 лет. Но проводить ее надо было с умом. А вот его-то и не хватило. Поначалу власть стала интенсивно привлекать ученых. На экранах телевизоров появились академики, которые достаточно просто и ясно объясняли, что и как надо делать. Потом вдруг увидели, что в их среде нет «партийной дисциплины», и очень часто они публично предлагают взаимоисключающие решения. Но это же наука! Так и должно быть. Другое дело, что это, как правило, происходит в своей среде и не вытекает на публику. А тут – гласность…

Власть это, видимо, насторожило, и она постепенно от ученых стала избавляться. Кое-кто уехал, воспользовавшись ситуацией, за рубеж. И государственное управление тихо и спокойно, без реформирования Академии наук, лишилось научной составляющей.

Одновременно стали ослабевать позиции партии. А партия была тем единственным гвоздем в стране, на котором все и висело. Деградация стала свирепеть. Как поганки после дождя стали появляться какие-то нелепые инициативы типа избрания директоров предприятий. Они очень быстро получали нормативное закрепление, и управление единым народно-хозяйственным комплексом таяло на глазах.

В итоге развал Советского Союза. Советский Союз не распался, его развалили. Шли к этому долго и упорно, пока группа сподвижников «под водочку с селедочкой» глубокой ночью не объявила об окончательном развале СССР и тут же стала названивать своему патрону – президенту США, докладывая о выполненной работе. Некоторые из них потом долго не спали, ожидая каждую ночь, что за ними придут. Народ безмолвствовал. Так и должно было быть в то время, ибо народ был жестоко отучен от высказывания собственного мнения.

Дальше началась какая-то свистопляска. Зуд реформаторства буквально раздирал сознание тех, кто оказался наверху. Вот только что, а  главное, как реформировать – никто сказать не мог. То введут непонятную для России должность государственного секретаря, то ее ликвидируют, то упразднят одну из самых грозных спецслужб в мире, то ее восстановят. Объявят судебную реформу, огромные конференции соберут, а все уйдет куда-то в песок.

Правда, Конституцию новую приняли. (Или не приняли? Социологи с цифрами на руках иное говорят). И что? Булки на деревьях расти стали? Ее же надо наполнять реальным правовым содержанием, а с ним проблемы.

Объявили административную реформу, но в таком нелепом виде, что полмира хохотало, а другая половина пальцем у виска крутила. По реформе оказалось, что министерства – это голова, мозг, агентства – руки, а службы – глаза и уши. На деле голова оказалась без рук и без ног, руки – без мозгов, а глаза и уши просто не знали, куда им глядеть и кого слушать.

Взялись реформировать ФСИН. Начали с разгона НИИ ФСИН, который с таким трудом создавали несколько лет. Как результат – предложения по реформированию такие, что, видимо, писались в «палате № 6». В конце концов нехотя признали, что реформа накрылась медным тазом, а ее руководителя арестовали. Закономерный результат. Только странно как-то. В случае совершения преступления полиционером наказывают не только его, но и его начальников. А тут – реформа провалилась, руководитель в наручниках, а его непосредственный начальник публично заявляет, что он-де отвечает только за нормативно-правовое обеспечение, с которым полный порядок. Даже зэки смеются. Напомню, что в 1963 году генерала армии Ивана Серова понизили в звании до генерал-майора, лишили звания Героя Советского Союза (получил в 1945 году) и сняли с должности начальника ГРУ МО СССР. И все это за «потерю бдительности» – был разоблачен Олег Пеньковский, полковник, которого Серов, возможно, и не знал. А в 1987 году от должности министра обороны был освобожден маршал Сергей Соколов и от должности командующего ПВО Александр Колдунов – главный маршал авиации СССР, за то, что какой-то хулиган Матиас Руст сел на маленьком самолетике рядом с Красной площадью. Потом, правда, под этим предлогом еще и вооруженные силы сокращать стали, что ни в какую логическую цепочку с хулиганством не увязывалось. Предлог нужен был.

А тут глава тюремного ведомства сам сел за решетку – и ничего.

Почему так происходит? Ответ очевиден: к этому привело полное обезнаучивание всей системы управления. В то время, когда весь мир пытается опереться на науку, хотя это и не всегда получается, мы от нее отпихиваемся как можем. Заодно гробим Академию наук, ломаем всю систему образования. Нельзя забывать, что в период господства Интернета как источника информации (в равной степени и лжеинформации!) народ обмануть нельзя. Точнее, можно, но на очень короткий период времени. Недаром так широко разрекламированный проект «Сколково» народ прозвал «скольково».

Однако не все так плохо. Чем сильнее верхушка отталкивает от себя науку (она просто не понимает того, что наука ей предлагает, серого вещества не хватает), тем больше чрезвычайно оригинальных разработок в поле высоких технологий рождается в самом низу. (Наука становится реальной производительной силой.) Авторы, как правило, молодые и очень молодые ребята. И живут они зачастую в самой глубине России. Никакие «скольковские» условия им не светят, а они работают. И будут работать! Это значит, что идет накопление критической массы, которая рано или поздно взорвется. Как, когда и в каком виде – не знаю, но без последствий это не останется. Должен наступить конфликт между вновь нарождающимися производительными силами и прогнивающими прямо на глазах общественными отношениями. Как было накануне перестройки. Но это будет новый конфликт, даже конфликт нового типа. Общественные отношения в сегодняшних условиях культивируются сверху, а производительные силу растут снизу. 30 лет назад все было наоборот. К сожалению, мне не удалось найти у наших социологов и политологов объяснений этому. Жаль.

Сегодня назрела новая перестройка. Настоящая. Люди этого ждут. 12-миллионный марш «Бессмертный полк» 9 мая показал это просто и ясно. Вот что написал мне из Сербии мой коллега, профессор Александр Джурич во время демонстрации этого грандиозного шествия: «Глубокий поклон на коленях вам и Русскому Народу. Бессмертный Полк – вечный завет ваших предков». Это понимают и поняли десятки миллионов на планете. Игнорировать это не позволено да и не удастся.

***

История ошибок не прощает и не забывает. Они отражаются на судьбах последующих поколений. Недаром Карл Маркс, анализируя уроки французской революции 1848 года, написал в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых». Все революции (а перестройка – современная форма революции) имеют одну траекторию развития: перестройка – перестрелка – перекличка. Перестройка была. Перестрелки были и идут (Украина, например). Будет ли перекличка? Не знаю. Наша задача сегодня – прекратить перестрелки, чтобы они не перешли на наших внуков. Детей они уже затронули. Это действительно наша задача. Не надо свое бремя перекладывать на других. Задача трудная, но выполнимая.