Кажущаяся «меркантильность» граждан не означает, что они всем довольны. Фото Reuters
Попробуем представить следующую ситуацию. Выходит завтра глава государства к народу и говорит: «Мы не великая страна, но могли бы ею стать. Мы отстаем от лучших примеров по ряду показателей, обществу нужно стать более независимым, а людям больше трудиться. Власть снимет с себя ряд обязательств, а свободы будут расширены. Ответственность за судьбу и процветание страны общество разделит с ее руководством». С этого момента начнется отсчет времени, остающегося президенту во главе государства.
Российское общество, будучи предельно консервативным, до сих пор – возможно, само того не осознавая – живет страхами «лихих 90-х». Казалось бы, выросло целое поколение, для которого этот штамп не должен ничего значить. Но нет – порядок и социально-экономическая стабильность все так же, как и в начале 2000-х, перевешивают в ценностной шкале россиян то, что одни называют свободой и возможностями, а большинство – беспределом и непредсказуемостью.
Упрощенно схема бытия российского человека в 90-е выглядела следующим образом: кто умеет (или научился) «вертеться» – выживет. Возможно, даже обогатится. А те, кто не столь одарен, – они, что называется, не вписались в рынок. Судьба их незавидна, да и никому не интересна. Значения священных для конца 80-х – начала 90-х понятий свободы и демократии стремительно девальвировались. Действительно, какая уж тут демократия, когда осуществивший государственный переворот законный президент приказывает расстрелять из танков законный парламент. А спустя несколько лет, с помощью своих политтехнологов, словно намекая обществу: «мы лучше знаем, что вам нужно» – удивительным образом избирается на второй срок. И при чем тут свобода слова, если ее контролируют олигархи, открыто объявляющие информационные войны друг другу и собственному воюющему государству?! (А ведь именно во всем этом – истоки наших нынешних претензий к нынешней власти.)
В те годы небывалая открытость возможностей, о которой уже говорилось, присутствовала на фоне гигантской несправедливости. Эта система действовала в стране, в условиях всеобщего хаоса, безденежья и чудовищного падения морали, до тех пор, пока не накопилась усталость, пока не стало ясно, что дальше – либо полная деградация, либо наведение хоть какого-то порядка, обеспечение хотя бы минимальных социальных гарантий, хоть какая-то стабильность.
Изложенное выше выглядит некоей иллюстрацией к результатам бесчисленных соцопросов, проведенных за последние 15 лет. В них, пожалуй, выделяется один из наиболее постоянных запросов общества – требование порядка. Он сложился в 90-е и доминирует сегодня. Россиянам к началу 2000-х по большому счету свободы и права были не особенно нужны. В 2001 году, как следует из опроса фонда «Общественное мнение» (ФОМ), 57% россиян хотели бы введения государственной цензуры. В 2003-м, свидетельствует ВЦИОМ, свободы и политические права были важны лишь для 6% граждан.
|
В 2004-м предпочтения россиян не изменились: в мае, согласно ВЦИОМу, их все так же, как и год назад, волновали скорее социальные права (на труд, жизнь, охрану здоровья, социальное обеспечение, свободу и личную неприкосновенность), чем политические. Право на свободу от вмешательств в личную жизнь, ставшее актуальным после террористических актов сентября того же года, для опрошенных находилось лишь на девятом месте (25%). Общественно-политические права – избирать и быть избранным, участвовать в общественной и политической деятельности, свобода совести и религиозные свободы – респонденты поставили в самый конец списка.
Примечательно исследование Левада-Центра 2005 года. Одно из главных завоеваний постсоветской трансформации – частную собственность – назвали самым важным для себя правом 35% россиян, хотя 57% из тех же опрошенных сочли, что право на хорошо оплачиваемую работу важнее. Еще более важным граждане в то время считали соблюдение прав в социальном блоке: бесплатное образование, медицинская помощь и пенсионные гарантии.
Годом спустя на прямой вопрос ВЦИОМа, что важнее – безопасность и порядок, даже затрагивающие права и свободы человека, или же неукоснительное соблюдение прав и свобод, мнения респондентов практически разделились: 45% предпочли первую часть вопроса, вторую – 44%. А в 2007 году опрос тех же социологов выявил, что наиболее позитивно в обществе воспринимаются такие понятия, как порядок (58% положительных отзывов), справедливость (49%) и стабильность (38%), в то время как свобода (37%), права человека (33%) и демократия (15%) энтузиазма не вызвали.
В 2010-м, судя по опросам, выяснилось, что граждане России считают себя свободными людьми. Впрочем, само общество они считают недемократичным – либеральные ценности не были восприняты массами ни в конце 80-х, ни в конце нулевых. Но и властям, свидетельствуют опросы 2011-го, доверия со стороны россиян нет: никому не верили в тот период 37% респондентов (в 2004-м их было 23%).
Казалось, что оппозиционные выступления в 2011–2012 годах скажутся на гражданском мировоззрении. Но нет – демократия если и стала волновать россиян больше, то несущественно – о правах человека в связи с законом об НКО и делом Pussy Riot стали беспокоиться на 5% жителей РФ больше (с 9 до 14%). При этом об общественных институтах они попросту не знают – около половины респондентов в 2012-м оказались не в курсе существования Совета по правам человека при президенте. В 2013-м вновь выяснилось, что порядок в стране дороже прав человека – об этом заявили 57% опрошенных.
Однако кажущаяся «меркантильность» жителей страны вовсе не означает, что они всем довольны. Так, согласно недавнему опросу Левада-Центра, 51% считает, что в России наиболее часто ущемляются права на медпомощь, соцзащиту и жизненный уровень. 41% счел, что под пресс попадает право на бесплатное образование – и вообще равный к нему доступ. Оплатой труда обеспокоены 37% опрошенных, а 30% указывают на несправедливую судебную систему.
Так что об ущемлении политических прав речи не идет и сегодня: проблема демократии и прав человека среди других вызовов современности волновала в марте 2015 года всего 1% опрошенных ВЦИОМом, угроза диктатуры и массовых репрессий – 3% респондентов ФОМа, а Левада-Центр вообще не стал на этот раз спрашивать об ограничении гражданских прав и демократических свобод (в 2014 году получив ответы в пределах 3–4%).
Означает ли это, что общество вообще разочаровалось в демократических ценностях? Вовсе нет. Просто оно, судя по всему, знает им цену. Для, скажем, Эриха Фромма бегство от свободы означало безразличие человека к самому себе, а капиталистический уклад приводил к одиночеству личности. Общественный запрос в России по-прежнему патерналистский: именно на государство большинство граждан возлагает свои чаяния и надежды.
Этот запрос очень умело используется властями. Россия – великая страна, чье величие не где-то за горизонтом, в прошлом или будущем, а здесь и сейчас. По ряду показателей мы не отстаем от лучших мировых примеров. Да, конечно, к возможной, но не обязательной модернизации мы подходим в условиях мобилизации. Но на уровне разговоров касается она скорее самой власти: народ, измотанный 90-ми, живет скорее в воображаемом мире, о котором ему со всевозможных трибун с заботой говорят политики всех чинов и мастей.
Затянуть пояса людей никто не призывал, усердно работать, увеличивая производительность труда, – тоже. Равно как и участвовать в политической жизни. Общественная самоорганизация находится в зачаточном состоянии. По факту, простые люди самоустранились от политики, обеспечив себе роль стороннего наблюдателя – восторженного, а чаще обозленного критика, чьи слова не значат практически ничего.