Кому нет места в дивном русском новом мире

Сколько выдающихся умов потеряла Россия, никогда никому не сосчитать. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Российская империя – тюрьма,

Но за границей – та же 

кутерьма.

Родилось рано наше поколенье.

Чужда чужбина нам и скучен дом…

А. Вознесенский

Росстат констатирует: в январе–августе 2014 года из России эмигрировали 203 659 человек – это больше, чем за любой предыдущий год последних 15 лет. Для сравнения: за весь 2013-й из страны на постоянное место жительства выехали 120 765 человек.

В то же время за январь–август 2014 года в Россию приехали на постоянное место жительства 361 384 человека. На первый взгляд все обстоит благополучно. Однако качество выбывающего и прибывающего «человеческого материала» несопоставимо: из России на Запад уезжают главным образом молодые, образованные, инициативные предприниматели, в то время как приезжают в основном низкоквалифицированные рабочие из стран СНГ, как правило, слабо владеющие русским языком и чуждые русской культуре.

Это явление говорит о перспективах России значительно больше, чем взметнувшиеся до заоблачных высот рейтинги действующей власти и патриотический подъем, подогреваемый телевизионной пропагандой, который пока не оборачивается какими-либо созидательными инициативами.

Когда экономисты рассуждают о причинах углубляющегося экономического кризиса, называется множество причин: пресловутая нефтегазовая зависимость, западные санкции, ограничивающие доступ российских компаний к дешевым кредитам, ошибки Центрального банка в проведении денежно-кредитной политики, незавершенность структурных реформ, под которыми нередко понимаются меры вроде повышения пенсионного возраста или «оптимизации» числа школ и больниц и т.п. Однако при этом упускается из виду важнейший фактор: качество «человеческого материала», от которого в решающей степени зависит успех страны, непрерывно ухудшается, в том числе в результате эмиграции.

Совершенно непонятно, на чем основываются прогнозы Минэкономразвития и Центрального банка, согласно которым в 2017 году ожидается рост ВВП на уровне более 6%. В воображении высокопоставленных чиновников рисуется картина, противоречащая законам экономики и природы: падение инвестиций, деградация инфраструктуры и снижение человеческого потенциала каким-то непостижимым образом создают предпосылки для мощнейшего экономического подъема. Впрочем, ни один из предыдущих прогнозов означенных ведомств не сбылся, и это никак не сказалось на судьбе их руководителей. Отчего бы еще раз не порадовать вышестоящее начальство казенным оптимизмом? Благо, еще никого не наказали за несбывшиеся обещания.

И еще раз о роли личности в истории

Нельзя не подивиться, с какой легкостью действующая власть и общество относятся к такому трагическому явлению, как эмиграция. Если послушать казеннокоштных пропагандистов, то можно подумать, что основная проблема России состоит не в том, что ее в массовом порядке покидают талантливые и предприимчивые люди, а в том, что в ней еще осталось некоторое количество лиц, которые дерзают «сметь свое суждение иметь». Этим людям приклеиваются позорящие клички – «либерасты», «пятая колонна», «национал-предатели», их предают публичному поношению и фактически заталкивают во «внутреннюю эмиграцию», давая понять, что для них лучший выход – «валить из страны».

Иные уже так и поступили, не дожидаясь чего-то худшего.

Слишком долго, увы, нам внушалось представление о том, что «единица – вздор, единица – ноль», все, мол, решают безликие «народные массы», ведомые непогрешимыми вождями.

На самом деле в истории нередки примеры, которые убедительно демонстрируют: присутствие или отсутствие всего одного человека в стране оказывает решающее влияние на ее будущее. Вот один из них. В 1638 году Оливер Кромвель вместе с двумя другими будущими парламентскими лидерами Артуром Хаселригом и Джоном Хэмпденом собирался навсегда отплыть в Америку, куда в предыдущие годы эмигрировало немало пуритан в поисках религиозной свободы. 

Для Англии массовая эмиграция пуритан была огромной, хотя в то время еще не осознаваемой утратой, а для Америки – колоссальным приобретением. Эти люди отличались не только трудолюбием и моральной чистотой, но и были тем, что можно назвать тогдашним «креативным классом»: отрицая посредническую роль Церкви в спасении души, они, таким образом, оставались один на один с Богом, и вся их жизнь оказывалась подчиненной тому, чтобы доказать себе и другим собственную «избранность» – отсюда та поражающая воображение энергия, которую они развивали во всех делах, за которые брались.

Отбытию Кромвеля помешали бюрократические препоны, а когда разрешение на отъезд было, наконец, получено, Кромвель и его спутники почему-то передумали. Позднее кто-то заметил, что, если бы Карл I знал, кем станут эти люди и какую трагическую роль они сыграют в его собственной судьбе, он без колебаний отправил бы их в Америку с максимально возможным комфортом за собственные средства.

В то время и сам Кромвель не мог даже в самых буйных мечтах узреть в себе, не слишком удачливом помещике средней руки, еще не пережившем своего духовного «обращения», будущего генерал-лейтенанта парламентской кавалерии, создателя армии новой модели, блистательного победителя в великих сражениях двух гражданских войн – при Марстон-Муре, Несби и Престоне, покорителя Ирландии и Шотландии и, наконец, лорда-протектора Англии, наделенного королевскими полномочиями.

Нетрудно догадаться, что, если бы Кромвель все-таки уплыл в Америку, судьба Англии сложилась бы совершенно по-другому: парламент скорее всего потерпел бы поражение в противостоянии с королем, а сам этот конфликт вошел бы в историю неким бледным подобием французской Фронды парламента.

Не менее впечатляющий пример обнаруживается и в отечественной истории: Лев Троцкий справедливо отмечал, что, если бы в октябре 1917 года Владимира Ленина не было в Петрограде, Октябрьская революция, безусловно, не состоялась бы. Скорее всего она не состоялась бы и в том случае, если в Петрограде по каким-то причинам отсутствовал бы и сам Троцкий.

Можно, конечно, заметить, что потенциальные Кромвели и Ленины современной России объективно не требуются, и если они эмигрируют, то и слава богу – меньше вероятность очередных «великих потрясений». Однако рискнем предположить, что на одного отъезжающего, обладающего разрушительным потенциалом, приходится 10, если не 100 эмигрантов, наделенных потенциалом созидательным, который с их убытием обращается на пользу другим странам – конкурентам России на мировой арене.

Однако власть недвусмысленно дает понять, что ей нужны совсем другие подданные: создание движения «Антимайдан», его акции и их последующая медийная «раскрутка» продемонстрировали это со всей ясностью. Проблема лишь в одном: люди такого типа настроены исключительно на борьбу с «врагами внутренними» и имитацию борьбы с «врагами внешними», но они не проявляют склонности и способности к созиданию.

«А когда я вернусь?»

Вместо активных и талантливых россиян, решившихся на эмиграцию, приезжают иммигранты, которым нет дела до будущего чужой страны. Фото PhotoXPress.ru

Ситуация усугубляется тем, что для человека из России эмиграция всегда имела какое-то иное значение, чем для европейца. Если взять исход английских пуритан в Америку в период правления Якова I и Карла I, то этот шаг не воспринимался ни властями, ни согражданами как нечто безвозвратное. Случалось, что человек, отплывший к «другим берегам», возвращался в Англию. Таков был, например, убежденный пуританин Хью Питер, который, пожив некоторое время в Америке, вернулся на родину, принял активное участие в революции, призывал в своих проповедях к низложению короля Карла I и суду над ним и был подвергнут чудовищной казни в начале Реставрации вместе с другими «цареубийцами».

В России эмиграция трактовалась совершенно по-иному: дороги домой, как правило, уже не было: эмигранта ожидала смерть на чужбине. Таковы судьбы знаменитых беглецов от тирании власти: князя Андрея Курбского, подьячего Григория Котошихина, декабриста Николая Тургенева, профессора древностей Владимира Печерина (автора знаменитых строк «Как сладостно отчизну ненавидеть») и, конечно же, самых знаменитых российских эмигрантов – Александра Герцена и Николая Огарева; никто из них в Россию так и не вернулся. Заметным исключением стал бывший видный народоволец Лев Тихомиров, который, получив прощение от Александра III, в 1888 году вернулся на родину и стал видным апологетом самодержавия и «особого пути» России.

Ситуация несколько изменилась в начале ХХ столетия: после событий 1905 года некоторые политические эмигранты, такие как, например, Вера Засулич, получили возможность вернуться, в то время как представители радикальной политической оппозиции, такие как те же Ленин и Троцкий, то выезжали из России, то возвращались в нее вновь.

Из тех эмигрантов, что покинули Советскую Россию после Октябрьской революции и Гражданской войны, на родину возвратились лишь немногие, притом что судьба вернувшихся, как правило, складывалась незавидно. То же можно сказать и о следующих двух волнах эмиграции – после Второй мировой войны и в брежневский период. Вопрос «А когда я вернусь?», ставший рефреном одной из лучших песен Александра Галича, как правило, оставался без ответа.

Те же, кому все-таки удавалось вновь встретиться с родиной, нередко претерпевали какую-то невероятную ментальную трансформацию, подобную той, что пережил некогда глубокий мыслитель и блистательный литератор Александр Зиновьев, превратившийся после возвращения в Россию в поклонника советского проекта, апологета Сталина и довольно поверхностного обличителя Запада и его «агентов влияния». В какой-то мере его духовная эволюция напоминает ту, что претерпел Лев Тихомиров. Правда, в отличие от бывшего члена исполнительного комитета «Народной воли», вернувшись на родину, Александр Зиновьев ничего заметного уже не создал.

Не приходится удивляться тому, что значительное число эмигрантов из России успешно адаптировались на Западе и внесли свой вклад в развитие западной науки, инженерного дела, менеджмента, искусства, культуры. Скорее странно другое: очень многие люди, покинувшие Россию, так и не нашли себе достойного применения за границей, притом что они, безусловно, обладали незаурядными талантами. Так, в 20–30-е годы многие прославленные русские генералы Первой мировой войны водили в Париже такси или трудились на каких-то ничтожных должностях. А, скажем, Александр Куприн или Марина Цветаева – литературные фигуры мировой величины – прозябали в полной нищете, ощущая свою ненужность в новой среде.

Александру Герцену приписываются такие слова-оценка: «Эмиграция – для русского человека вещь ужасная; говорю по собственному опыту; это не жизнь, не смерть, а нечто худшее, чем последнее, – какое-то глупое, беспочвенное прозябание… Если бы мне предложили на выбор мою теперешнюю скитальческую жизнь или сибирскую каторгу, то, мне кажется, я бы без колебаний выбрал последнее. Я не знаю положения более жалкого, как положение русского эмигранта».

Некоторые люди, поставленные перед дилеммой: уехать на Запад или подвергнуться на родине преследованиям или даже расправе, – выбирали последнее. Оказавшись по странной прихоти Иосифа Сталина в Париже в 1936 году, Николай Бухарин прекрасно понимал, что по возвращении на родину его ждет судьба Льва Каменева и Григория Зиновьева, которые к тому времени уже сидели в тюрьме. Однако на предложение остаться во Франции он ответил, что не может быть эмигрантом: мол, пусть будет что будет.

Борис Пастернак после присуждения ему Нобелевской премии был вынужден сделать выбор: он мог либо покинуть СССР и обрести на Западе не только материальный комфорт, но и свободу творчества, или остаться на родине и стать объектом бесконечной травли. Современному человеку трудно понять, что заставило его остаться: кто бы из нас отказался от жизни на Западе в лучах мировой славы, да еще и с Нобелевской премией в кармане?

Но как бы ни складывалась судьба русских эмигрантов за рубежом, мысленно они не могли расстаться с Россией, продолжая переживать ее проблемы и трагедии и по мере сил участвовать в дискуссиях о ее дальнейшей судьбе. Эти переживания не оставались без внимания наиболее проницательных правителей России: так, тот же Лев Троцкий, еще будучи при власти, регулярно вступал в полемику с писателем Марком Алдановым, поэтом дон-Аминадо и другими деятелями «белой эмиграции». Во времена Хрущева бывший многолетний эмигрант Василий Шульгин, отбывший 12-летний срок в ГУЛАГе, был приглашен для участия в документальном фильме «Перед судом истории», цель которого состояла в том, чтобы продемонстрировать торжество идей марксизма-ленинизма. Фильм возымел, однако, обратный эффект: зрители увидели человека совсем другой ментальной формации – умного, образованного, ироничного, благородного, смирившегося с «судом истории», но не отрекшегося от самого себя. Ничем не напоминал он «плачущих большевиков» – от Каменева и Зиновьева, Рыкова и Бухарина до Маленкова и Кагановича, в разное время отстраненных от власти, «разоружающихся перед партией» и вымаливающих для себя снисхождение.

Подобная ситуация сохраняется и сегодня, но то, что было когда-то трагедией, оборачивается фарсом. Понятно, например, что тот же Василий Шульгин, равно как Антон Деникин, Иван Бунин, Дмитрий Мережковский, Иван Ильин, Николай Бердяев или Федор Степун, оказавшись не по своей воле на чужбине, оставались мысленно с Россией. Но сегодня мы наблюдаем несколько иное: некоторые интеллектуалы по тем или иным причинам добровольно выбирают эмиграцию. Оказавшись на Западе, они продолжают обсуждать ситуацию в нашей стране, причем их критика в адрес российской власти, как правило, резко радикализируется после отъезда. О такой позиции почему-то хочется сказать словами Иосифа Сталина из письма Льву Мехлису: «Она очень удобная, но насквозь гнилая». Представления людей, комфортно обустроившихся на Западе, о том, «как нам обустроить Россию», вряд ли интересны тем, кто пока еще остается здесь и вынужден так или иначе нести ответственность за свои слова, не будучи подчас вольным высказываться с той же резкостью и прямотой, как эти новоявленные обитатели «свободного мира».

Уезжать нельзя остаться

Действующей власти следовало бы задуматься о том, почему сегодня все большее число образованных, энергичных, деятельных людей выбирают эмиграцию.

Традиционный ответ заключается в том, что в России не созданы условия для открытия нового бизнеса и его последующего ведения. Речь идет о слабой защищенности прав собственности, высоких административных барьерах, произволе проверяющих инстанций и правоохранительных органов и т.п. Все это бесспорно, однако важнее другое: в грандиозном проекте «дивного русского нового мира», разворачивающегося на просторах официальной пропаганды, не находится места для независимого от государства предпринимателя-инноватора: ведущую роль в этом проекте играют те, кто так или иначе призван обеспечивать безопасность страны, продвижение российских геополитических интересов и «традиционных ценностей» по всему миру и беспрестанное «духовное окормление» российского народа.

Отсюда возникают парадоксальные ситуации: не самый эффективный по мировым меркам российский государственный менеджер страстно обличает «международный олигархат» и повествует нам о ценностях православного аскетизма, располагая при этом такими материальными благами, которые показались бы излишними даже самым блистательным молодым американским бизнесменам, работающим на ключевых направлениях технологической революции. Проблема в том, что «православные ценности» почему-то не способствуют созданию скоростных железных дорог, дальнемагистральных самолетов, современных информационных технологий, эффективных лекарств от прежде неизлечимых болезней – словом, ничему из того, что отличает современный прагматичный мир от времен «высокодуховного» Средневековья.

В основе прогресса современного мира лежат непрерывно обновляющиеся технологии, в том числе технологии организации общества и государственного управления. Наиболее талантливые, креативные люди устремляются туда, где они могут с наибольшей эффективностью принять участие в процессе технологического обновления и тем самым обрести смысл жизни, связанный не с посмертным блаженством, а с преобразованием окружающего их реального и, увы, преходящего мира. Стремление к творческой самореализации нередко перевешивает чувство патриотизма. Тем более что этот патриотизм в его официальной трактовке все более отождествляется с нарастающей конфронтацией с Западом, психологией осажденной крепости и готовностью идти на военный конфликт, вплоть до применения ядерного оружия, во имя строительства «русского мира». Образцами этого «русского мира» на сегодняшний день становятся такие территории, как Приднестровье, Южная Осетия, Абхазия, Луганская и Донецкая народные республики. Представить появление на этих землях людей, подобных лидерам научно-технической революции на Западе, весьма затруднительно.

В бурном потоке инициатив, исходящих как от исполнительной власти, так и от законодателей, преобладают сюжеты, связанные с запретами, наказаниями, ограничениями, разоблачениями, конфликтами и непрерывной борьбой, что никак не способствует раскрытию талантов и инициативы граждан. Самое время вспомнить лозунг французских студентов мая 1968 года: «Запрещать запрещается».

Парадоксально, но, несмотря на такую своеобразную общественную атмосферу, какое-то количество мыслящих людей все же не рассматривают эмиграцию в качестве достойной перспективы. Почему? Трудно сказать. Но это загадочное обстоятельство внушает некоторые пока еще неясные надежды.