Александр Ципко
Какие ценности станут главными во взрослой жизни для этих детсадовцев, благодаря придумкам родителей держащих в руках настоящее оружие? Фото из социальных сетей
Главный конфликт современной России – между теми, кто сохранил способность думать, и теми, кто восстал против здравого смысла. И что поразительно! Сама по себе способность к состраданию, способность ценить человеческую жизнь, сознавать, что на самом деле на крови ничего прочного построить нельзя, что человек не может быть средством, не возродилась у нас в России вслед за смертью русского коммунизма. И опасность состоит в том, что в современной России вместе с победой религии войны возрождается коммунистическое мировоззрение, возрождается ленинское «нравственно все, что служит великим идеалам». Просто сейчас вместо идеала коммунизма партия войны ставит идеал возрожденной Новороссии. Мы как не ценили человеческую жизнь саму по себе, ни свою, ни чужую никогда раньше, так и не ценим сейчас.
Восстание нынешней РПЦ против христианства
Обратите внимание: не только авторы новой концепции советской истории, но и РПЦ на самом деле отказалась от морального подхода к истории, отказалась от осуждения преступлений против человечности, совершенных Лениным и Сталиным, советской властью в целом. И даже наш святейший патриарх Кирилл только вскользь упомянул о крови революции 1917 года в своем выступлении в Думе 22 января сего года. А справедливость, якобы привнесенную Октябрем в нашу историю, назвал одним из величайших завоеваний советской власти. В чем справедливость? В убиении сотен тысяч, миллионов людей только за то, что они были священниками, дворянами, офицерами, только за то, что они ходили в пенсне? А потом убиение крестьян за то, что без их голода и смерти нельзя было построить ДнепроГЭС?
Как мы видим, даже патриарх, глава РПЦ, имеющей тысячелетнюю историю, идет вслед за требованиями нашего «военного» времени и уходит от того, в чем, казалось бы, состоит назначение Церкви, если она считает себя христианской. Церковь на самом деле почти ничего или очень мало делает для пробуждения в наших все еще советских марксистско-ленинских душах сострадания к болям мучеников советской эпохи. Мало делает, на мой взгляд, для напоминания о самоценности данной человеку одной, неповторимой жизни. Более того, как видно из текста выступления патриарха в Думе, он осуждает тех историков, которые уделяют слишком большое внимание пролитой во время революции крови.
Критика патриархом, как он считает, излишнего увлечения разговорами о крови, пролитой революцией, является вызовом не только христианскому «Не убий», но и всей великой русской литературе, великой русской религиозной философии начала ХХ века. Все, что было в русской культуре подлинно христианским, вошло в сокровищницу мировой культуры, было пронизано проповедью того, что человек не может быть средством, что не стоит счастье всего человечества слез одного замученного ребенка. В этом – великая русская культура, подлинно гуманистическая, подлинно христианская. И этим она облагораживала русские души, несла в себе свет веры в Бога, в человека. Но, отказываясь от моральной оценки истории, призывая забыть о крови революции, советской истории, мы тем самым отвергаем все самое ценное, что было создано нашей нацией.
В том-то и дело, что, когда в России так не хватает добра, так много жестокости, злобы, к сожалению, даже Церковь мало напоминает о христианской любви к ближнему, о важности сострадания к человеку. По какой-то непонятной причине каждая новая идеологическая инициатива руководства РПЦ в последние два года не просто отделяет нас от Запада, но и отделяет от всего того, что порождено христианским учением об исходной, равной моральной ценности каждого человека. Каждая ее новая идеологическая инициатива противопоставляет Россию идеалам свободы, ценности человеческой личности, ценности человеческой жизни, гуманизму в целом. Я имею в виду прежде всего проповедуемое патриархом в его публичных выступлениях учение об особой русской коллективистской цивилизации, якобы имеющей моральное превосходство над западной.
Ведь еще до революции многие русские мыслители доказали, что на самом деле учение об особой русской коммунистической цивилизации является вызовом христианству, вызовом учению об исходном моральном равенстве людей и наций, вызовом учению Христа, что для него нет ни эллина, ни иудея. Учение об особой русской цивилизации на самом деле было рецидивом древнеиудейской идеи богоизбранности своего народа. Но мы почему-то до сих пор настойчиво внедряем в сознание уже новых русских эту изначально антихристианскую и антигуманистическую идею.
Но совсем поражает и даже шокирует, по крайней мере меня, учение одного из ведущих иерархов РПЦ Всеволода Чаплина, учение о том, что именно при позднем, послевоенном Сталине страна стала на подлинно «русский путь». В чем тогда русскость? В муках сотен тысяч матерей, которые были отправлены в ГУЛАГ только за то, что они вынесли с поля своим голодным детям несколько жменей зерна? Непонятно, как можно иерарху РПЦ славить личность руководителя России, с именем которого связаны муки и страдания миллионов людей?
Религия войны побеждает?
И я думаю, совсем не случайно нынешним победам религии войны, по природе своей несовместимой с вопросом о жертвах, и, самое главное, религии, отвергающей с порога саму возможность сострадания к жертвам «великих побед», предшествовала наша массовая, идущая в последние годы и сверху и снизу реабилитация Сталина как руководителя страны. Вслед за реабилитацией Сталина начали мыслить в категориях военного времени, настойчиво отделяя врагов от друзей, стимулируя характерные для войны настроения агрессии и ненависти. Тут все логично. Если у нового человека нет никакого сострадания к жертвам сталинских репрессий – репрессий прошлого, то у него и не появится сострадания к тем, кто сегодня умирает во имя воодушевляющих нас моральных побед на Донбассе. Сострадания нет, а какой-то изуверской жестокости все больше и больше. И она дает о себе знать не только у поклонников «красного проекта», но и у нового поколения, которое не имеет опыта жизни в условиях советских ограничений и запретов. И самое непонятное – у нового поколения, выросшего уже в условиях якобы демократии, так и не появилось понимание самоценности человеческой жизни. Вернее, свою жизнь они очень ценят, а смерть других у них, как правило, не вызывает никаких чувств. Книги, прославляющие «мудрость» Сталина, раскупает прежде всего молодая интеллигенция.
На мой взгляд, откровенно игнорируют уникальную сложность и драматизм нынешнего момента русской истории и те авторы, кто сводит нынешний всплеск агрессии, злобы, нынешнюю жажду крови к непреодоленному так называемому имперскому синдрому. Факты не соответствуют этим представлениям. Совсем недавно, чуть более 20 лет назад, те же люди, которые радуются, что Крым наш, что жители Донбасса хотят вернуться в Россию, не только мечтали, но и делали все возможное и невозможное, чтобы «советская империя распалась», чтобы эти «братья-украинцы», которые им надоели, шли себе восвояси. Никакой не только «имперскости», но даже «русскости» не проявляли миллионы сторонников «суверенитета РСФСР». Тогда им была абсолютна безразлична судьба 25 миллионов русскоязычного населения, оставшегося за границами РСФСР, в том числе и судьба крымчан. Но сегодня эти же люди не могут простить Украине, что она не сделала русский язык государственным и что она избрала так называемый западный вектор развития.
Мне думается все же, что причины произошедшего в 2014 году морального кризиса в России глубже. Наверное, больше правы те авторы, которые обращают внимание на то, что в силу того, что русские не знают середины, они рано или поздно переходят из одной крайности в другую. Начавшуюся еще в 60-е годы прошлого века эпоху морального отторжения интеллигенции от так называемых преступлений Сталина, начавшуюся эпоху совести и сострадания сегодня сменяет эпоха традиционного русского зверя, жаждущего насилия и крови. В советское время даже в рамках советской идеологии происходила гуманизация и тем самым христианизация мыслей и чувств простого человека. Правда о сталинских репрессиях вызвала у многих чувство сострадания к бедам узников ГУЛАГа. А сейчас – началась романтизация насилия «во имя идеалов», романтизация красоты революции. И я думаю, это связано с тем, что нам не удалось использовать благо полученных свобод, не удалось использовать правду о прошлом для того, чтобы очеловечить нашу жизнь, очеловечить наши мысли, внедрить в наше сознание самоценность человеческой жизни.
По непонятной причине, о чем я уже сказал, РПЦ так и не включилась активно в процесс декоммунизации русских душ. Не поставила себе цель осудить жестокость и злость, которые стояли за ужасами революции и «революционного преобразования человека». И вот отсюда, на мой взгляд, от явных неудач в деле облагораживания и гуманизации посткоммунистического человека, появилась жажда простых побед. Сначала – побед в спорте, на Олимпиаде, а потом побед более серьезных, геополитических. И все это для того, чтобы забыться, уйти от уймы проблем, которые, как оказалось, мы не способны решить. Военные победы на Украине, и бескровные, а потом кровавые, нужны были нам для того, чтобы забыться, уйти от неприятных мыслей, от наших поражений на пути преодоления нашей цивилизационной отсталости, забыть о крахе наших надежд начала 90-х о создании полноценной демократии, гражданского общества. Нам надо забыть об опасной сверхцентрализации, когда власть над страной оказалась в руках одного человека, забыть о созданном и либералами, и патриотами всевластии одного человека, забыть о нашем бессилии в борьбе с коррупцией, бессилии в борьбе с преступностью, забыть о наших неудачах в деле модернизации России. И действительно, произошло то, о чем так много пишут сейчас: интерес к победам бывших «шахтеров и трактористов», интерес к событиям на Украине полностью вытеснил не только с экранов телевидения, но и из нашего сознания мысли о том, от чего действительно зависит сохранение России, ее будущее, если у нынешней России есть будущее.
Но за потребление наркотика «Крым наш» мы платим не только материальную, но и большую моральную, духовную цену. Посткрымская Россия деградирует прежде всего в моральном, духовном отношении. Злобы и ненависти, агрессии и одновременно растерянности, неверия в будущее стало куда больше, чем в 90-е, я уж не говорю о, как теперь представляется, благополучных в духовном отношении 80-х. И направлена эта злоба прежде всего на «пятую колонну», на тех, кто вопреки всем сохранил способность думать, сохранил совесть, кто отчаянно борется с наркотиком военного положения. Обращает на себя внимание, что даже радикальные либералы, которые еще несколько лет назад жаждали очередного русского бунта, сегодня куда более серьезно относятся к угрозам и рискам России, чем их противники – наши патриоты.
«Русский человек может быть часто жесток»
И трудность нынешней ситуации состоит в том, что патриотизм эпохи военного времени мешает нам понять, почему совесть и разум так быстро сдают свои позиции злобе и жестокости, мешают начать серьезный разговор о традиционных достоинствах и недостатках русской души. Вообще, если следовать советам госпожи Яровой и всех тех, кто исповедует ее охранительский патриотизм, то пора запретить вообще всю русскую литературу, начиная с Пушкина и заканчивая Буниным и Горьким, ибо все они осуждали, разоблачали нашу традиционную русскую жестокость. Опасен и Некрасов со своими «До сумерек», где он описывает, как обезумевший погонщик «бьет поленом, жестокой рукой человека» по глазам свою чуть живую, обессилевшую лошадь. О Достоевском, как и в советское время, тогда тоже надо забыть, забыть не только «Бесов», но и «Братьев Карамазовых», где он упомянул об этой несчастной лошади из стихотворения Некрасова и рассказал, как секут в России не только лошадей, но секут до смерти людей и даже своих детей. И вот, писал Федор Достоевский, «интеллигентный, образованный господин и его дама секут собственную дочку, младенца семи лет, розгами. Папенька рад, что прутья с сучками. «Садче будет», – говорит он. И вот начинает сажать родную дочь… Секут минуту, наконец пять минут, секут десять минут. Дальше – больше, чаще, садче. Ребенок кричит, ребенок, наконец, не может кричать, задыхается».
Не было никакого народа-богоносца. Великая революция «справедливости», которую сегодня славит даже нынешнее руководство РПЦ, полностью и окончательно развенчала миф о богоизбранности русского народа. Наш русский Ницше Константин Леонтьев, учивший, что жалость и сострадание к болям и мукам ближних даже нам во вред, ибо приносит в наши души «гнилую западную гуманность», тем не менее не строил особых иллюзий по поводу добродетелей реального русского человека. Он говорил своим близким, а это были далекие 80-е XIX столетия, что не за горами «грядущий шквал беспощадного всероссийского разрушения» и русской «бессмысленной жестокости», и добавлял всякий раз: «Поднял бы я тогда из могилы Федора Михайловича и заставил посмотреть на народ-богоносец».
Я напоминаю о том, о чем сотни раз писали русские мыслители, примером тому «Вехи», «Из глубины». Образцов благочестия и христианского подвижничества в России было всегда много. Этим святым люди поклонялись, но мало кто в жизни сам, в своих поступках следовал их примеру. Никогда мораль в России не была выше, чем у других европейских народов – католиков, протестантов. На этом настаивали все представители русской религиозной философии начала ХХ века. И это связано с тем, что религия Христова была для нас, русских, прежде всего укладом жизни, привычкой, обычаем и меньше всего – работой души, соприкосновением с Богом через совесть, покаяние в грехах. И не важно сегодня, откуда эта традиционная холодность русской души. Георгий Федотов в своих «Письмах о русской культуре» называл эту холодность «китайской». «Чаще всего русский человек... – писал он, кстати, с болью, с сожалением, – удивляет нас каким-то восточным равнодушием к ближнему, его страданиям, его судьбе… Есть что-то китайское в том спокойствии, с каким русский крестьянин относится к своей или чужой смерти».
Я вспомнил об этих словах Георгия Федотова, ибо действительно сегодня многие у нас в России, о чем я уже говорил, поразительно спокойно, с каким-то равнодушием относятся к смерти наших соотечественников, которые погибают в Донбассе. Ведь многих из них, как известно из прессы, закапывают в землю, не дожидаясь цинковых гробов из Ростова. Никто у нас всерьез, тем более в Думе, в Общественной палате, не поднимает вопрос о русских жертвах войны в Донбассе, о том, насколько оправданны эти жертвы. Более того, у нас даже деятели культуры, к примеру, мой вечный оппонент на передаче Владимира Соловьева Карен Шахназаров настаивает на том, что надо покончить с уходящей в прошлое слезливостью и слабостью души. Ему не жалко не только тех, кто погибает во имя его мечты о свободной от Украины Новороссии, но и наших современников, русских людей, которые начали страдать от санкций. Карен Шахназаров осуждает нынешних русских, что они в прошлом, в нулевые, в годы достатка, «как мухи, долго лизали чужой мед», и советует им затягивать пояса и жить во имя национального достоинства, как всегда на минимуме материальных благ. Никто у нас всерьез не говорит о человеческой цене реализации «проекта Новороссия», о том, как сложится жизнь у тех, кто и без всяких санкций испытывал нужду и по европейским меркам жил на минимуме материальных благ. А действительность кричит, бьет в глаза: даже в тучной и сытой Москве растет количество старух, настоящих нищих, кто как-то растерянно, с чувством стыда просит о помощи.
И я думаю, что нам на самом деле, как говорил Георгий Федотов, не было жалко своих, ибо никогда не было и, наверное, нет русской нации в точном, европейском смысле этого слова. Еще Деникин говорил, что большевики никогда бы не победили в России, если бы русские были нацией, а не собранием ненавидящих друг друга классов. Не может быть жалости к своим, если нет того, что, кстати, лежало в основе идеи европейской нации, а именно сознания того, что человек, который рядом со мной, имеет такую же ценность, как я, имеет право на свою собственную единственную жизнь, право быть самим собой, на тебя не похожим. Миллионы русских, возненавидевших за несколько месяцев своих бывших «братьев» и радующихся гибели как можно большего числа воинов-неумех, «укропов», никак не хотят допустить мысли, что они, украинцы, бывшие «братья» – не меньшие люди, чем мы, русские, что они имеют право, как мы, распоряжаться своей судьбой и выбирать, кто является для них близким, а кто – дальним.
Не может быть на самом деле никакого подлинного патриотизма, любви к родине, если у тебя нет в душе любви к своим соплеменникам, другим гражданам своей страны, внутренней причастности к тому, чем они живут, что их заботит. Зачем я обо всем этом говорю? Только для того, чтобы обратить внимание на неизбежные негативные последствия нашего нынешнего увлечения «религией войны». «Религия войны», овладевшая нашими умами после присоединения Крыма, по всем линиям вытесняет из нашей души и без того слабое у нас в России христианство. «Религия войны» снова делает нас язычниками, поклоняющимися, кстати, чужому богу Перуну, который ждал обязательно человеческих жертвоприношений. Вместе с «религией войны» мы, примером чему названное мной выступление патриарха в Думе, вольно или невольно начинаем реабилитацию изуверств нашей революции. Каждая новая победа «религии войны» на самом деле отделяет нас от христианства. Наш нынешний лозунг «Россия – не Запад» на самом деле лозунг «партии войны», это свидетельство моральной капитуляции современной России.
Я убежден: если у нас окончательно победит партия войны, партия, жаждущая новых побед «бывших шахтеров и трактористов», то нас неизбежно ждет разруха и прозябание. Медведю не нужно вырывать зубы, чтобы он превратился в шкуру, висящую над диваном. Его можно просто уморить голодом, оставив для красоты все его зубы. К сожалению, и с этим не считаются идеологи партии войны, у Запада, которому мы объявили войну, есть все возможности, чтобы ускорить уже начавшуюся экономическую деградацию России. А рост нищеты и безработицы приведет не к взрыву духовности, как убеждают нас, к примеру, идеологи Изборского клуба, а только к углубляющейся моральной деградации, к росту и без того большой жестокости, ненависти друг к другу. Те, кто как «политологи» посткрымской России, призывают русских пройти в национальном масштабе через испытания, через которые прошли жители блокадного Ленинграда, забыли или не хотят знать, что ленинградская блокада – это не только образец мужества и жертвенности во имя победы, но и дичайший аморализм, каннибализм, охота за детьми, убийство близких во имя своего спасения. Полное и окончательное забвение истины и правды, совести, здравого смысла во имя новых побед партии войны неизбежно приведет к гибели России. Это уже начинают осознавать те, у кого есть голова на плечах. И этого ни в коем случае нельзя допустить. В этом состоит моральный и гражданский долг каждого, кому дорога судьба России.
