Роза Цветкова
Как только Россия начинает демонстрировать мускулы, наш народ возбуждается и пытается встать с колен. Фото PhotoXPress.ru
Задает ли сегодня тон в обществе подавляющее большинство, что может случиться с рейтингом Владимира Путина в ближайшем будущем и как экономический кризис повлияет на политические настроения граждан, обычно причисляемых к электорату, поддерживающему власть, – на эти трудные вопросы ответственный редактор приложения «НГ-политика» Роза ЦВЕТКОВА попросила ответить завотделом социально-политических исследований Левада-Центра Наталию ЗОРКУЮ.
– Наталия Андреевна, недавно журналисты одной российской газеты обнаружили интересную закономерность: во многих соцопросах присутствует одна и та же цифра – 84%. При том, что опрос респондентами проводился в разное время и различными социологическими центрами, 84% россиян довольны ответами Путина на прямой линии, 84% россиян не читали Конституцию, столько же опрошенных поддерживают отмену моратория на смертную казнь и считают морально неприемлемыми гомосексуальные отношения. А еще в недавнем опросе Левада-Центра те же 84% считают события в Украине государственным переворотом. В России действительно сформировалось агрессивно-консервативное большинство, вплоть до процента одинаково позиционирующее свои общественно-политические взгляды? Или это все-таки некие социологические уловки?
– Это скорее журналистская уловка. Конечно, о точности отдельных процентов, скажем, доле поддерживающих возвращение смертной казни, наверное, рассуждать не стоит, все зависит от того, как был сформулирован вопрос. Важно, что это подавляющее большинство. Я думаю, что Конституцию когда-то и хоть как-то в самом деле читали порядка 15%, эта цифра близка к истине. А агрессивно-пассивное большинство, поддерживающее запретительные законы последних лет, демонстрирующее лояльность и одобрение высшей власти, к проводимой ею политике в отношении Украины и Запада, федеральным СМИ, за последний год стало очень заметным. И если до начала украинских событий условно демократические позиции и мнения высказывали от четверти до трети опрошенных, то с весны прошлого года их доля стала почти исчезающей, да и сегодня по важнейшим для будущего страны вопросам отличное от большинства мнение высказывают около 10–15%.
Возьмем, к примеру, 2011–2012 годы. Это все-таки было время общественного подъема, протестного движения, по масштабам беспрецедентного для постсоветского времени. Несмотря на то что оно все равно было слабым и захватывало только крупные города, его поддерживала значительная часть российских жителей. Порядка 40%, по разным данным, положительно относились к протестам оппозиции, требующей честных выборов, партийной конкуренции, реальной борьбы с коррупцией и т.д.
Но наше общественное мнение все время живет в противоречивом, двойственном состоянии. С одной стороны, были эти протесты, и люди их поддерживали, и это все на фоне того – и наши данные это показывали, – что лояльность к режиму падала начиная с 2008 года, это был пик популярности Путина, подстегнутый российско-грузинскими событиями. Сейчас же поддержка власти вернулась примерно на прежний уровень. Потому что, как только Россия начинает демонстрировать мускулы, народ наш возбуждается, эти комплексы великодержавности – не имперские, наверное, а именно советские – никуда не делись. И травма от утраты этой роли великой державы – Россия проиграла противостояние, – она никак не пережита и не преодолена, именно чувство принадлежности к великой державе компенсировало глубоко укорененные в нашем обществе чувства униженности, подневольности, зависимости от властей придержащих и неспособности влиять на нее, отстаивать свои права и интересы.
Парадокс в том, что именно относительный рост благосостояния в путинскую эпоху – хотя оно все-таки не такое значительное, россияне по-прежнему живут хуже, чем в Европе, хотя в начале 90-х были иллюзорные мечты, что у нас будет все так же, как и там, – в каком-то смысле консервировал эти советские комплексы, поскольку это не сопровождалось ни реальными реформами, ни открытой и конкурентной политической жизнью, а напротив, их сворачиванием. Не возникало нового понимания современного общества. Именно поэтому резкое расслоение общества, огромные перепады в уровне жизни и потребительских возможностях крупнейших городов и периферии вызывает и консервирует среди весьма относительно благополучного и пассивно приспособившегося большинства населения хронические чувства недовольства, замешенного на зависти, рессентименте, недоверии, враждебности к другим. Люди, которые остро чувствуют потолок своих возможностей, не склонны принимать за это ответственность на себя, и именно они с неприязнью относятся не только к более успешным людям, но и к людям социально активным, критичным, имеющим свое мнение.
– Но такие завистливые чувства к богатым и обеспеченным и некоторая инфантильность в связи с этим, мол, все равно ничего нельзя изменить, присутствуют, наверное, в любом, даже самом развитом обществе, не только у нас?
– Да, но у нас в постсоветское время не возникло каких-то позитивных идей развития, объединяющих людей: о солидарности, справедливости, гуманности, общем благе – не уравниловке, а равноправии реальном, общем для всех. Этих ценностей не возникло, и их отсутствие говорит о том, что новое общество не сложилось. И сейчас мы видим, что совершили круг и вернулись к тому, с чего начинали: права и свободы человека, которые декларировались в начале перестройки, и что особенно молодежь называла очень важными для себя, открытость страны, контакты с Западом и ориентация на западный образ жизни, – сейчас все это перевернулось. Но и в этой ситуации, на фоне всеобщего ликования по поводу российской внешней политики, если мы спрашиваем людей: ответственен ли лидер страны за коррупцию, за экономические проблемы в стране, доля тех, кто считает, что «да, он ответственен», за прошедший год остается высока, невзирая на все его заоблачные рейтинги.
– Как это понять?
– Например, мы давно задаем вопрос, кто несет ответственность за снижение уровня жизни, за экономические проблемы, и уже начиная с 2008 года фигура Путина в этих утверждениях вполне присутствовала. То есть если раньше все заслуги приписывались ему, а все поражения приписывались правительству и кому-то еще, то теперь ситуация меняется. И хотя рейтинги одобрения его политики пока не падают, все равно недовольство людей своей реальной жизнью и властями остается, но теперь как бы в вытесненном состоянии. Присоединение Крыма и последующие события в Украине вызвали чрезвычайный всплеск «позитивных» эмоций, за которым, по сути, преклонение перед демонстрацией агрессивной силы, и вытеснили привычные, да и нараставшие в последние годы чувства недовольства положением дел в стране.
– В чем еще проявляется противоречивость и слабость общественного мнения?
– Когда мы спрашивали об отношении ко всем этим запретительным законам, направленным против пропаганды гомосексуализма, свободы собрания и многого другого, поддержка репрессивных законов была значительной: половина населения и больше одобряла все эти меры. За этим кроется страх утраты «стабильности» для слабых. На деле это означает подчинение власти, отказ от больших амбиций и притязаний, сохранение своего, пусть маленького, но статус-кво. За этим и неприязнь к тем, кто «раскачивает лодку», традиционное «лишь бы не было хуже, чем сейчас», – отказ от изменения, от действия, от будущего. И эта поддержка репрессивной политики сочетается с пониманием, что за ней стоит. Когда мы спрашивали людей, а против кого направлены эти законы, начиная с закона об экстремизме, 30–40% уже тогда, несколько лет назад, считали, что это так или иначе будет использоваться против оппозиции и критически настроенной части общества.
– Они были уверены, что эти законы – не против них лично, а против оппозиции, к которой они не имеют отношения?
– Именно так. Поддержка подобных законов и решений зиждется и на том, что люди считают, что все эти репрессии их не затронут.
– Выглядит достаточно противоречиво: с одной стороны, люди, недовольные отсутствием оппозиции, с другой – одобряют меры, против нее направленные, то есть выступают за стиль сильной руки, олицетворением которой стал нынешний лидер страны.
– Как-то так. Потому что по одним опросам мы видим, что режим сильной руки необходим, люди это допускают в каких-то определенных ситуациях. Культ силы – это своего рода перевернутый комплекс зависимости от государственного произвола и насилия. Самый наглядный пример – поддержка большинством граждан того, как ведет себя Россия по отношению к Европе, Америке. Это демонстрация силы, грубого и бескомпромиссного диктата, как в том самом недооцененном балабановском фильме «Брат»: «У кого сила, тот и прав».
Но при этом по многим вопросам тем не менее в опросах преобладает позиция, которая была бы свойственна демократическому обществу. Например, что власть должна регулярно передаваться посредством выборов.
– Но вместо перемен к лучшему, к открытости власть, наоборот, еще больше сужает разрешительное пространство, объясняя это тем не менее заботой о безопасности граждан.
– Сколько бы ни происходило катастроф, терактов во время путинского правления, всегда было одно и то же ощущение у людей: что власть все равно не расскажет всей правды, что никогда следствие не будет доведено до конца, что никто ответственности не понесет. Вот такая зависимая позиция.
– А власть, предполагая, что реакция общественная будет именно такой, действительно молчит и почти никогда ничего не объясняет?
– Она, по-моему, просто так устроена, что не считает нужным это делать.
– Но в свое время винился перед россиянами Ельцин.
– Я как раз хотела вспомнить, что единственный, кто извинился, это Борис Николаевич Ельцин, каким бы он слабым ни был под конец, он все-таки попросил прощения у своего народа. А в остальном – всегда молчание или просто показуха. Вспомните, когда Москва умирала от торфяных пожаров, на протяжении пяти дней все ведомства, от которых что-то зависело, словно в рот воды набрали, никто не хотел брать на себя ответственность. А потом на Первом канале Сергей Шойгу сделал страшный публичный разнос своему МЧС. Или совсем недавний пример, с электричками, отсутствием которых вдруг возмутился президент. Это классический пример демонстрации рычагового управления, после чего люди считают: да, Путин хотел бы и старается, чтобы все было хорошо, но ему мешают. Главное, что главный сказал: «Что за безобразие? Немедленно все вернуть!»
Но не будет на телевидении внятных сюжетов развития этой истории – почему это произошло, что за этим стояло, кто в этом был заинтересован. И никто из бюрократии, чиновников и высшего руководства не считает нужным объяснять людям, может, это решение было чем-то оправдано?
– Как долго, по-вашему, может продолжаться такой формат общения власти и граждан, когда вброшенные в общественное восприятие картинки подмены реальности устраивают и ту и другую сторону?
– Трудно сказать, потому что слишком простые запросы в этом нашем обществе, оно склонно к упрощению всех проблем, и это составляет большую часть российского терпения. Конечно, все зависит от того, как будет развиваться кризис экономический и к каким последствиям это будет приводить. По нашим данным, уже сейчас видно, что все показатели ожиданий проваливаются, ползут вниз, люди обеспокоены, они уже прочувствовали дыхание кризиса на себе. Но ни власть не берет на себя ответственность, ни общество. Не наросло еще такого гражданского слоя, который мог бы дальше расшириться, на другие населенческие группы и вести к реальным протестам и созданию оппозиционных движений. Протестные всплески, бунты даже, это определенно будет, но перерастет ли недовольство в социальность нового качества? Не знаю…
