Роза Цветкова
Представителей СМИ здесь не ждут. Фото PhotoXPress.ru
«Как же я вас, журналистов, ненавижу!» – высокопоставленная сотрудница Минсоцзащиты одной из ближайших к Москве областей произносит это по телефону с каким-то особенным удовольствием. Ее эмоционально окрашенная реплика – реакция на мое недоумение по поводу того, почему до сих пор нет ответа на журналистский запрос. Срок, в течение которого ведомство должно было отреагировать на обращение, согласно закону о СМИ, давно уже вышел. Но моя собеседница не сдается и заверяет, что они, читай, министерство, ответят в надлежащее время. Которое, по мнению чиновницы, регламентируется Федеральным законом «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации», а вовсе не законом о СМИ, на чем настаиваю я.
И когда аргументов для продолжения диалога явно не хватает, представительница ведомства переходит на некорректный формат и говорит про ненависть к журналистскому сообществу. Ответить тем же мне не позволяет именно журналистская закалка: за годы в профессии столь откровенно негативные чувства со стороны чиновничества приходилось наблюдать не раз, особенно если пытаешься задавать неудобные вопросы.
Ждите ответа…
Правда, как только я напоминаю о том, что разговор ведется под запись, тональность нашего разговора слегка меняется. Моя визави со смехом признается, что сказала так специально. Мне, журналисту, предлагается осознать, в каких невероятно сложных условиях им, госслужащим, приходится работать, одни обращения и просьбы граждан чего стоят, а тут «вы (сказала как выплюнула), разные редакторы и корреспонденты, задаете столько всяких вопросов».
Под конец же нашей малоприятной беседы, видимо, основательно войдя в роль государственного человека, «все о стране думающего», дама с высокими чиновничьими регалиями жестко советует: «Отойдите в сторону! Не мешайте работать!»
И это вот откровенное «не мешайте работать!» свидетельствует о главном конфликте между двумя мирами – чиновничеством и журналистами, которых служители ведомств однозначно считают своими врагами, «вечно сующими нос во все дыры и вынюхивающими обязательно что-то плохое и негативное».
Та самая чиновница, занимающая далеко не последнюю должность в областном ведомстве, единственно о чем посетовала на совещании у министра, куда журналистов пригласили спустя два дня после выхода статьи, так это о том, что «вы нас на весь мир опозорили». И не она одна так сильно об этом досадовала. Сама министр так прямо и спросила: с какой целью был написан материал? Ответить на этот вопрос было и просто, и сложно. Речь шла о журналистском расследовании, опубликованном в одном из федеральных СМИ и без лишних сентиментальностей показавшем, в каких условиях живут люди, вся вина которых лишь в том, что в какой-то момент своей жизни они перестали быть нужными родным и близким. От кого-то в детстве отказалась мать, у кого-то родителей за пьянство и прочие пороки прав лишило государство, и, как следствие детдомовской жизни, умственная отсталость, неумение жить самостоятельно. Есть и такие, кто уже в достаточно взрослом возрасте мешал жене или мужу на общих квадратных метрах, кто-то сюда, в психоневрологический интернат, попал уже будучи недееспособным, а значит лишенным права лично решать самые бытовые вопросы – у каждого из здесь проживающих есть своя грустная история, приведшая во взрослый мир. Мир инвалидный, беспросветный. Мир, где 26-летний юноша до сих пор не умеет читать и писать, хотя очень хотел бы этому научиться, где за непослушание (это взрослых-то людей!) могут запросто на месяц, а то и больше запереть в карцер, где администрация интерната, если захочет, выходит в суд с ходатайством о неадекватности своего «клиента», как здесь при публике называют проживающих. Это совершенно закрытый мир, где, словно в тюрьме, всем посетителям, включая родственников, нужно просить у руководства ПНИ разрешение на посещение, даже если ты просто принес кому-то гостинцев, а тех из интернатовских, кому разрешается самостоятельно выйти за пределы интерната, можно пересчитать по пальцам. С обитателями интерната особо не церемонятся, слово «дебил» и прочие оскорбительные выражения у санитаров в ходу, а если и это не помогает – наготове аминазин или еще какие-нибудь сильнодействующие препараты. «Они все там на одно лицо», – выразилась в разговоре с журналистами одна из сотрудниц ПНИ, и дальше ее уже можно было ни о чем больше не спрашивать.
Так с какой же целью появился материал, так обидевший госорган, обязанный защищать права и свободы таких людей? Казалось бы, это журналисты должны были спросить у сотрудников минсоцзащиты, что предпринимается в экстренном порядке, чтобы изменить ситуацию в вверенном им учреждении. Но ответ за подписью министра пришел много позже всех положенных сроков, даже по нормам работы с обращениями граждан – тогда, когда по журналистскому материалу была инициирована и проведена проверка интерната комиссией Общественной палаты. Члены которой зафиксировали многочисленные нарушения прав инвалидов в этом ПНИ, о чем доложили на прошлой неделе вице-премьеру Ольге Голодец на заседании Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при правительстве РФ.
Но для областных чиновников защита репутации оказалась дороже истины даже на таком уровне присутствия. Экс-министр соцзащиты области, а ныне вице-премьер облправительства сначала попыталась бодро рассказать о том, что хорошего в плане озеленения, ремонта и благоустройства территории предстоит сделать местной власти для создания благоприятной обстановки в ПНИ. Потом возложила вину за ажиотаж вокруг ситуации в интернате на волонтеров, у которых, по ее словам, изначально возник конфликт с руководством. А когда и это не помогло, просто и ясно довела до сведения окружающих, что несмотря на многочисленные проверки факты нарушения прав инвалидов не подтвердились, и «в настоящее время мы готовим опровержение».
Излюбленные уловки волокитчиков
«Факты не подтвердились» – это вообще любимое чиновничье словосочетание. Подобные ведомственные отписки приходят в редакции самых различных СМИ едва ли не на следующий день после выхода критической статьи. И особенно напирая на недостоверность какой-то части информации, ретивые государственные люди действительно требуют опубликовать опровержение, оставляя за собой право судебного разбирательства.
Однако подобной служебной прыти вряд ли дождаться от чиновников в ситуации, когда журналист только начинает готовить материал. Можно написать отдельную статью о всевозможных способах, которыми они пользуются, чтобы на всякий случай не сказать ничего лишнего «въедливой прессе».
Для начала тебя отсылают в пресс-службу, руководитель которой «в настоящий момент отсутствует, а когда появится, неизвестно, так что звоните». Но тебе повезло и ты дозвонился?
Что ж, не исключена ситуация, когда редакции ежедневной газеты потребуется написать запрос на бланке и с печатью, затем доставить пакет с курьером в ведомство, ну а уже потом терпеливо дожидаться ответа. В течение положенного срока, который, к слову, у каждого высокого чиновника свой.
 |
| Самое главное для должностного лица – вовремя показать спину. Фото PhotoXPress.ru |
В моей коллекции чиновничьей волокиты есть свои рекордсмены. Была история, когда на редакционное обращение в ФСБ по вышеописанной схеме, но по совершенно невинному поводу (интервью с разработчиком российского аналога детектора лжи) ответа, устного, по телефону, я дождалась только через несколько месяцев. Представитель пресс-службы, с которым за это время ожидания мы почти подружились, тем не менее был вынужден сообщить, что отреагировать на обращение редакции не представляется возможным. А потом уже не канцелярским тоном уточнил: «Если хочешь, мы можем прислать письменный отказ».
Хотя что ФСБ… Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) до сих пор, спустя два года, не знает, вероятно, что ответить на обращение «НГ-политики», касающееся реформы отечественной системы исполнения наказания. Поначалу сотрудники ФСИН еще сдержанно-вежливо отвечали на звонки из редакции, но потом – то ли текучка заела, то ли определитель номера в кабинете поставили, то ли еще к каким уловкам прибегали, чтобы только в энный раз не отвечать настырным журналистам, что «вопрос находится в стадии рассмотрения». Ну а потом как-то само собой стало понятно, что не задалась реформа ФСИН – ни по кадровой вертикали, ни по метражу для тюремных сидельцев.
Есть и еще одна универсальная форма ведомственного ответа не по существу, а проформы ради. Когда чиновник присылает тебе бумагу, начинающуюся со слов «ваше обращение рассмотрено». Далее идет достаточно пространная законодательная цитата, демонстрирующая знание сотрудником министерства принципов работы с обращениями граждан. А потом рекомендация, куда, в какое ведомственное управление следует обращаться с этим вопросом в дальнейшем. Если, не дай бог, ты вздумаешь последовать этим рекомендациям и напишешь именно туда, куда посоветовали, аналогичное письмо, то спустя какое-то время придет и из этого ведомства ответ-близнец первого. Журналистское рвение еще не иссякло? Тогда самое время для коронного «факты не подтвердились»
Таким ответам-отпискам есть очень простое объяснение. Еще три года назад в КоАП были внесены поправки, предусматривающие административные штрафы за служебные проволочки с ответами на обращения граждан. Предполагалось, что материальная ответственность – от 5 до 10 тысяч рублей – заставит чиновников стать более оперативными. Вот они и стали быстрее реагировать всякой тарабарщиной, к которой трудно придраться, – ответ-то дан, что и требуется доказать. А что до его содержания, это уж заявитель пусть сам разбирается. Особенно рекомендуется прописывать в таких ответах формулировки: «усилен контроль», «оказывается организационно-методическая помощь», «взято под особый контроль».
Пары ртути или вымысла?
Но это все касается ведомственных чиновников рангом, как говорится, поменьше. А вот, например, в силовых министерствах подобной ерундой себя не утруждают, там информация исходит от одного лица. Захочет Владимир Маркин (СК) сообщить что-то общественности, значит, и СМИ вместе со всеми узнают о чем-то важном. Например, о том, как ловили банду GTA и чем они, члены этой то ли исламистской, то ли просто бандитской группировки, до поимки занимались. А до тех пор сколько ни обращайся в пресс-службу МВД, там тебе вежливо, но твердо ответят: все вопросы к Следственному комитету, а в СК при желании могут даже пошутить, что «вообще-то вопросы здесь задаем мы». Вот и весь разговор. Это ничего, что потом возникает путаница и с числом задержанных, отпущенных и разыскиваемых подозреваемых в преступлении, «главное, не допустить паники среди населения».
Последнее – еще одна чиновничья уловка, за которой может спрятаться что угодно – от действительно заботы о фобиях населения до желания всеми силами противостоять раскрытию нежелательной информации. У москвичей, кстати, до сих пор нет ясности, что же стало причиной неприятного запаха и смога, несколько дней провисевшего над столицей в середине ноября. По одним данным, виной всему неисправность на одном из московских нефтеперерабатывающих заводов (НПЗ), по другим – «планово сжигаются порубочные остатки», так утверждало по крайней мере МЧС. А еще в социальных сетях появилась история о том, что в НИИ вакуумной техники имени С.А. Векшинского случился пожар, в результате чего произошел несанкционированный выброс ртути. «Поэтому, если у вас есть возможность, хватайте детей и уезжайте подальше от Москвы», – призывает некая блогерша, живущая неподалеку от института, где, как оказалось, и в самом деле произошел пожар и даже зафиксирован ртутный выброс. Только официальные представители того же МЧС утверждают, что выпадение ртутных осадков было настолько незначительным, что это не может оказать какого-либо влияния на здоровье людей.
Так ли это? И что на самом деле случилось в ноябрьской Москве? А еще хочется спросить у ответственных лиц: какая ответственность предусмотрена для чиновников за недонесение достоверной информации до населения? Ведь все причастные к ЧП ведомства либо предпочитают обходить молчанием случившееся, либо столь невразумительно пытаются это опровергнуть (взять те же порубки), что мы в очередной раз начинаем подозревать власть в попытке скрыть техногенное происшествие. И вот уже гуляют по Москве слухи (или это все-таки правда?), что причина многочисленных насморков и кашлей у жителей столицы вовсе не надвигающаяся эпидемия гриппа и ОРВИ, а последствия химических выбросов.
Меньше всего хочется, чтобы все здесь сказанное выглядело как некая журналистская жалоба на нежелание чиновников отвечать на неудобные вопросы. Если очень постараться, то можно и в полку госслужащих найти человека, готового рассказать, какие нежелательные цифры или факты прячутся в бумагах для служебного пользования. Вот только такой доброволец почти всегда предпочитает оставаться безымянным и вряд ли согласится говорить под диктофон.
Весной этого года депутат одной из парламентских партий выступил с инициативой об административном наказании для сотрудников госорганов и их пресс-служб, в частности, за волокиту именно с запросами СМИ. Однако инициатива так ею и осталась, в отличие от кульбитов – из УК в КоаП, затем снова в УК, и все в течение полугода – ответственности за клевету. Засудить журналиста за клевету – это самая действенная угроза, с помощью которой высокопоставленные должностные лица предпочитают уклониться от дачи нежеланной информации. А уж если материал-расследование все же появился, то держись, журналист! Вся чиновничья прыть будет направлена не на устранение вскрытых средством массовой информации нарушений, а на борьбу с автором, вынесшим скандал во внешний мир.
Как же они нас все-таки ненавидят!!!
