Системные риски команды Путина

Зеленым цветом отмечены фамилии полноправных членов «Политбюро», синим – кандидатов, а желтым – потенциальных претендентов. Схема автора статьи

Экономический кризис, сопровождаемый внешнеполитической напряженностью, ставит под вопрос эффективность сложившейся в России управленческой модели. Модель «Политбюро 2.0», под которым мы понимаем неформальную сетевую структуру согласования интересов основных элитных кланов, где арбитром и наиболее влиятельной фигурой является Владимир Путин, сложилась в начале второго президентского срока Путина – после ухода из власти значительной части ельцинской команды. К 2005 году президент расставил близких ему людей на ключевые государственные посты и в крупные корпорации, получил контрольный пакет в СМИ и значительно ослабил региональные элиты за счет изменения порядка формирования Совета Федерации и отказа от выборности губернаторов. Президентство Дмитрия Медведева, который не имел личных обязательств перед региональными тяжеловесами, позволило заменить их на новых назначенцев, которые, впрочем, не всегда оказывались эффективными управленцами. В значительной степени именно низкое качество политического менеджмента в регионах привело к существенному падению рейтинга правящей партии в 2011 году, что вынудило власть перейти к либерализации политической системы и возврату прямых выборов губернаторов (пусть и в урезанном варианте). Однако внутренняя либерализация оказалась половинчатой, в том числе и потому, что пришлась на этап охлаждения отношений с Западом и ухудшения экономической ситуации в стране.

Подготовка к возможному противостоянию с США и их союзниками (вне зависимости от повода, который мог бы выступить спусковым крючком для подобного противостояния) велась Путиным и его окружением заблаговременно. Об этом свидетельствуют законодательные ограничения для госчиновников, минимизирующие возможность давления на них со стороны Запада (в частности, запрет иметь банковские счета за границей), и заблаговременная перерегистрация и продажа своих зарубежных активов членами «Политбюро 2.0» (в частности, Геннадий Тимченко).

Попытка выстроить модель отношений с «большой семеркой» на основе финансового и технологического спонсорства режима Путина в обмен на энергетическую безопасность не удалась. Помимо ценностных различий свою роль сыграло и то, что сильная сторона путинской дипломатии (личная коммуникация с мировыми лидерами «глаза в глаза») имеет и изнанку – недооценку роли институтов при принятии решений в западных странах.

Поэтому от модели активного сотрудничества с Западом (попыткой реализации которой было медведевское президентство) путинское Политбюро перешло к выстраиванию собственной зоны лояльности на постсоветском пространстве. На фоне успехов в этом направлении (развитие евразийского проекта, смена власти в Грузии, переориентация на Россию режима Януковича) силовая смена власти в Украине в феврале 2014 года стала серьезным ударом по стратегии Владимира Путина.

Это привело к смене приоритетов внутренней политики:

– недопущение раскола элит. Обеспечение баланса интересов, с одной стороны, и предотвращение чрезмерного усиления отдельных групп, с другой стороны. Именно поэтому в посткрымской России совокупное влияние «Политбюро 2.0» не снизилось, а, наоборот, выросло. А введение санкций со стороны США и ЕС сплотило членов «Политбюро 2.0» вокруг их лидера. Стоит отметить снижение остроты конфликтов в энергетической сфере по линии «Газпром»–«Роснефть», «Газпром»–«Новатэк»;

– удержание высокого электорального рейтинга первого лица. Достигается путем «патриотической» мобилизации и социального популизма;

– контроль над силовиками и повышение их лояльности. Увеличивая влияние силовой корпорации в целом, Путин в то же время не позволяет ей консолидироваться. Именно поэтому невозможно появление «силового вице-премьера» – Владимир Путин лично курирует эту чувствительную для него сферу.

– конкуренция между силовыми структурами и их лидерами (Следственный комитет – Генеральная прокуратура, Александр Бортников – Николай Патрушев, Евгений Школов – Александр Бортников), если она не переходит рамки конвенциональной борьбы (как это было в 2014 году в противостоянии ФСБ и МВД), даже неформально поощряется. При этом Путин расставляет на ключевые посты лично преданных ему людей (в частности, Виктор Золотов во главе внутренних войск, делегирование людей из ФСО в МВД);

– минимизация внешнего влияния на поведение элит (юридический запрет на владение счетами за рубежом и негласный запрет на владение недвижимостью);

– контроль над медиапространством (через членов «Политбюро 2.0» и за счет минимизации участия иностранцев). Однако при расширении сферы контроля остро встает вопрос о качестве содержания;

– перекрытие каналов внешнего финансирования оппозиции. Реализация данной задачи, в частности, стала индульгенцией для серьезного передела рынка финансовых услуг;

– недопущение создания оппозиционных плацдармов на базе территориальных или отдельных социально-демографических групп. Поэтому реализуется политика умиротворения Кавказа (который гипотетически мог бы стать «российской Галичиной») и сохраняется фактическое табу на националистическую и «сепаратистскую» риторику. С этой точки зрения потенциально проблемными точками могут стать территории самопровозглашенных ДНР и ЛНР;

Одиночество во власти. Фото Reuters

– пресечение формирования негосударственного силового ресурса. И тут власть сталкивается с тем, что необходимо утилизировать энергию идеологически заряженных российских добровольцев, принявших участие в боевых действиях на территории Украины, и их политических сторонников. Власть или перехватит лозунги и часть кадрового состава сторонников Новороссии в рамках нового политического проекта, или столкнется с их переходом в оппозицию;

– обеспечение лифтов вертикальной мобильности. Инкорпорирование во власть потенциально опасных харизматиков. В первую очередь работа в этом направлении будет вестись с региональными элитами. Другой источник кадров – менеджеры новых проектов. А потенциальные жертвы внутриэлитной борьбы – менеджмент уже существующих корпораций развития. Однако реализация данной задачи будет натыкаться на серьезное сопротивление сложившегося правящего слоя.

Если в предыдущих докладах серии «Политбюро 2.0» орбиты российской власти представлялись в биполярной системе координат с двумя полюсами притяжения элит (Игорь Сечин как лидер условных «силовиков-государственников» и Дмитрий Медведев как лидер «системных либералов»), то в текущих реалиях в связи с существенным ослаблением позиций данных игроков более адекватной становится секторальная схема. В зоне особого, личного контроля президента остаются сектора ТЭКа, внешняя политика, оборона и ВПК, силовые структуры. Ответственность за внутреннюю политику, социальную политику, финансовый сектор и инфраструктурные проекты распределена между членами «Политбюро 2.0».

Вместе с тем в традиционной для Путина управленческой схеме появляются системные риски.

Во-первых, сохраняется главная точка напряженности – неопределенность вокруг больших инфраструктурных проектов государства, которые длительное время были главными драйверами деятельности ключевых элитных групп.

Во-вторых, тяжелая бюджетная ситуация и замедление экономического роста потребовали создания нового управленческого контура в лице финансового триумвирата Набиуллина–Греф–Костин. В то же время эта сфера становится все более проблемной – падение рубля, вероятно, продолжится в среднесрочной перспективе.

В-третьих, проблемными становятся отношения Центр–регионы. У последних нет ресурсов для исполнения майских указов: преуспевшие в политическом контроле губернаторы наращивают внешние заимствования, другие напрямую обращаются к Центру за помощью. В новых условиях наибольший шанс на выживание для губернаторов дают выстроенные отношения с членами «Политбюро 2.0». За влияние в ресурсно обеспеченных регионах идет жесткая борьба фракций. При этом пример брянского губернатора Николая Денина показывает, что победа на выборах главы региона отнюдь не дает гарантии от отставки. Уже после сентябрьских выборов 2014 года мы сталкиваемся с феноменом избранных губернаторов – «хромых уток», как это, видимо, происходит с главой Республики Алтай Александром Бердниковым и губернатором Новосибирской области Владимиром Городецким.

В описанных выше условиях члены «Политбюро 2.0» не утрачивали своих позиций, а, наоборот, укрепляли их за счет кандидатов в члены «Политбюро 2.0» и более слабых элитных групп (пример – «дело Евтушенкова»), осуществляя передел сфер влияния в энергетике, металлургии, финансовом и коммуникационном секторах.

За последний год из числа членов «Политбюро 2.0» наибольший рост влияния продемонстрировали «три Сергея» – Сергей Шойгу и тандем Сергей Иванов – Сергей Чемезов. Стабильны позиции тандема Геннадия Тимченко – Юрия Ковальчука, Вячеслава Володина, Игоря Сечина. Произошло снижение веса таких фигур, как Дмитрий Медведев, Аркадий Ротенберг, Сергей Собянин. Очевидно усиление силовой корпорации в целом (при наличии в ней серьезнейшей внутривидовой конкуренции) и падение влияния «системных либералов».

В конце 2013 года – первой половине 2014 года наблюдался своеобразный ремейк гонки преемников, проходившей в конце второго срока Путина в 2006–2007 годах. В тот исторический период руководивший национальными проектами Медведев в итоге обошел считавшегося на первом этапе фаворитом Иванова. Ситуация отразилась зеркально, и состоялся реванш Сергея Иванова. Ресурсы в значительной степени перетекли из рук премьер-министра в руки главы президентской администрации.

Однако увеличение влияния силовой корпорации (которая при этом далеко не едина) не решает ключевую проблему – выправление ситуации в экономике. Видимо, в связи с этим началась кампания слухов о возможной отставке правительства и замене Дмитрия Медведева фигурой из либерального лагеря наподобие Алексея Кудрина или Германа Грефа. В то же время реализация подобного сценария наталкивается на ряд объективных сложностей. Медведев формально является лидером партии, имеющей конституционное большинство в парламенте. Рейтинги одобрения правительства и его главы еще относительно высоки. Экономическая ситуация, вероятно, будет ухудшаться и дальше, а значит, слишком рано использовать «эффект стрелочника». Насколько возможна принципиально новая экономическая политика – тоже большой вопрос. Если же речь идет о роли нового премьер-министра как медиатора во взаимоотношениях с элитами Запада (в первую очередь ЕС), то помимо нового лица нужно еще и новое содержательное предложение. А сформулировать его в условиях долговременного негативного тренда в отношениях также достаточно сложно. По крайней мере публично новый сценарий в отношениях Россия–Запад пока никто, в том числе и фигуры из кастинга на пост премьер-министра, не предложил.

Если же речь пойдет о реализации мобилизационного сценария при углублении конфронтации с Западом, то могут быть востребованы региональные лидеры авторитарного типа наподобие Сергея Собянина и Рустама Минниханова. Однако подобные режимы, как правило, эффективны только в условиях особых преференций, которые не могут быть распространены на всю страну.

Новое правительство, если оно получит карт-бланш на антикризисные меры, неизбежно будет более автономным, чем кабинет Медведева. А это означает демонтаж модели «Большого правительства» и неизбежные конфликты с теми членами «Политбюро 2.0», чьи интересы будут ущемлены в условиях сокращения объема распределяемых ресурсов.

Возникает вопрос и о кадровом наполнении новой политики. Закрытость властной корпорации пока не дает возможности проявить себя новым фигурам. А делегирование персоналий из партий парламентской оппозиции не даст политического эффекта, поскольку они сегодня воспринимаются населением как часть единой партии власти.