Велимир Разуваев
График предоставлен информационно-аналитической системой «Медиалогия»
Месяц назад Национальная служба мониторинга (НСМ) в отчете, подготовленном по заказу «НГ», отметила, что риторика, используемая на российском ТВ по украинским вопросам (не только события на юго-востоке, но и экономические и политические проблемы страны), за месяц смягчилась и фактически сменила направление. Употребление словосочетания «украинская хунта» снизилось более чем в два раза, «карателей» стало меньше почти наполовину, «бандеровцев», впрочем, прибавилось. Медиаистория темы выхватывает из цепи событий на юго-востоке Украины все более или менее значимые звенья – она начинается требованием юго-востока федерализации Украины и заканчивается отменой закона об особом статусе Донбасса. Это не может служить инструментом анализа – лишь исторической справкой.
Основной тезис прост: повестка СМИ в одинаковой степени зависима и от позиции первых лиц и международных событий (встреч президентов, саммитов, переговоров, договоренностей), и от неконтролируемой и взрывоопасной ситуации в Донбассе. Без знания внутренней кухни любые измышления на эту тему окажутся зыбкими умозрительными конструкциями. Наиболее объективной оценкой ситуации кажется мнение о том, что после Крыма события на юго-востоке оказались сюрпризом для всех сторон, ситуация потребовала немедленного реагирования, опыт освещения крымских событий был перенесен на контекст юго-востока Украины, а Россия сформулировала свою позицию в риторической конструкции: уважение и поддержка на словах не означают юридического признания республик и фактического оказания военной помощи.
Причем представляется, что изменения в риторике вызываются исключительно политическими факторами. Иными словами, Россия признает выборы президента Украины – количество упоминаний слова «хунта» (кстати, неверное с терминологической точки зрения) уменьшается. В Донбассе перемирие – меньше разговоров про предателей. С другой стороны, существует инерция: сказал Владимир Путин про Новороссию – СМИ подхватили. Этот медийный мейнстрим формируется также за счет неопределенности обстановки на юго-востоке – он представляет собой антизападный и антикиевский язык вражды при допущении альтернативных мнений в либеральных СМИ.
Столкновение этих направлений рождает определенные тренды. Одним из самых интересных явился, пожалуй, так называемый слив Новороссии. К примеру, октябрьский отчет НСМ стал поводом для экспертной среды, журналистов и пользователей соцсетей подискутировать на тему того, сдает ли Россия Донбасс. Причем разговоров было мало, что само по себе удивляет, учитывая значимость повода и то, что тема появилась давно – очень давно.
Еще 19 апреля соцсети усмотрели в словах Ирины Хакамады про то, что перед въездом на юго-восток Украины висит табличка «Украина» (а в Крым – «Россия»), – завуалированный намек на «слив» сторонников федерализации. Спустя пять дней украинские военные начали занимать блокпосты Славянска, а Интернет пополнился информацией о двух колоннах войск. Первая принадлежала украинцам – усиление военной группировки в Донбассе. Словно в ответ на это появилась информация о российской колонне миротворцев, якобы приближающихся к границам с соседями. Про «слив» на время забыли.
Разговоры о прекращении поддержки Донбасса ходили и в мае, однако по-настоящему начали получать распространение начиная с июня. К примеру, статья в «Свободной прессе» начиналась словами: «Только немногие сомневаются в том, что Кремль уже «сливает» Новороссию». В сентябре «хунта» исчезла из эфиров российского ТВ одновременно с появлением слухов о «сливе» Новороссии – Владимир Путин отозвал войска от украинской границы. Появлялась информация о возможной тайной встрече Петра Порошенко и Владислава Суркова в Киеве.
Подобные сведения о прекращении поддержки юго-востока Украины появляются до сих пор, однако вбрасываются (и, судя по всему, вбрасывались) они вовсе не исходя из изменения ситуации в регионе, а, видимо, в результате споров группировок, конфликтующих персон – приверженцев разных идеологий. Игорь Стрелков говорит о предательстве олигархов, Александр Дугин обвиняет Владислава Суркова в подрыве решительной работы по поддержке Новороссии, Сергей Кургинян обвиняет Игоря Стрелкова, Дугин обвиняет Кургиняна, Кургинян – Дугина, Стрелков – Суркова. Плодотворная почва для освещения в СМИ. Скорее всего не имеющая никакого отношения к самой Новороссии.
Между тем подобных околотематических (либо имеющих непосредственное отношение к теме, но теряющих это отношение в процессе обсуждений) медиатрендов можно найти десятки. Крушение малайзийского Boeing, отступление ополченцев из Славянска, отставка Стрелкова, выборы в Украине и непризнанных республиках, учения российских военных, ошибки американских спикеров, поддержка некоторыми западными экспертами российских властей и многое-многое другое – все это формирует крайне разнообразный контент.
Это отличает нынешние информационные баталии от тех, что имели место в подчистую проигранной медиавойне, сопровождавшей российско-грузинский конфликт августа 2008 года. Западные СМИ тогда активно использовали пропагандистские методики и привлекали экспертов. Российским крайне недоставало разнообразия подходов, тем и приемов. В результате и дивидендов от информационной войны (здесь приходится быть циничным), которая свелась исключительно к событиям в Южной Осетии, получить не удалось. Сегодня же мы видим единение власти и избирателей в патриотическом порыве, сопровождающемся разгромом несистемной оппозиции.
Так что и нам, наверное, следует говорить не столько о самой риторике, сколько о ее последствиях – и по-хорошему делать это через год-два после окончания событий. В краткосрочной перспективе российская власть смогла мобилизовать свой электорат, западный санкционный удар при этом на количестве голосов избирателей пока не сказывается негативно, тема Крыма выгодно для российской власти оказалась в тени темы юго-востока Украины, грозя выйти оттуда в случае уступок по Донбассу. Действительно интересны – и в то же время выявят истинного победителя – только средне- и долгосрочные перспективы.
Что же касается медийной составляющей вопроса, то утверждения по поводу продуманности и согласованности пропаганды, а также использования определенных четких стратегий кажутся по крайней мере сомнительными. Ведь если юго-восток стал сюрпризом для всех сторон и потребовал от них действительно реактивной политики на пределе интеллектуальных возможностей, то что говорить о самих СМИ...
Судя по всему, существует некая общая, но крайне размытая линия в совокупности с условными установками, а образом самой ситуации, сложившейся в Украине, служат не столько шахматы, как любят говорить западные эксперты, сколько фондовый рынок. Тут нет определенности, события могут меняться чрезвычайно быстро. Соответственно и информационным агентствам, ТВ, газетам, подобно политикам, приходится импровизировать, учитывая собственные интересы, те же условные установки (на получение конкретных инструкций по пропаганде просто не хватило бы времени) и определенные риски рынка. При этом пытаясь максимально быстро реагировать на изменения обстановки.
Политическая повестка и фактическое состояние дел в Донбассе оказываются в заложниках друг у друга: тупиковая ситуация отражается в СМИ продолжением использования прежней риторики – при общем нежелании сторон к продлению конфликта медиаресурсы стран вынуждены пикироваться и обмениваться обвинениями. Есть лишь три варианта изменения информационного фона: сохранение статус-кво и пролонгация на неопределенный срок обмена колкостями, неожиданное изменение ситуации к лучшему (этот вариант касается исключительно политической повестки) и смягчение риторики, эскалация конфликта (а этот вариант относится скорее непосредственно к ситуации в Донбассе) и появление в арсенале языка вражды новых выражений. Причем первый вариант вряд ли возможен.
