Роза Цветкова Рассказывать ее историю очень трудно. Потому что в какой-то момент неизбежно скатываешься на жалостливый тон, а этого допустить нельзя. Моя героиня терпеть не может, чтобы ее жалели. Хрупкая, дюймовочка по сравнению с людьми даже не так чтобы высокими, при встречах она держится так, словно ей под силу держать весь мир на своих плечах. Она даже попросила не называть в материале ее подлинного имени: не хочет, чтобы знакомые и знакомые ее знакомых смаковали подробности ее проблем. К тому же жалость всегда мешает объективности, а в квартирной истории этой мужественной женщины и без того все сильно запутано.
…До определенного момента жизнь Ольги без сомнения можно было назвать счастливой. Любимые родители, готовые прийти на помощь в любой момент, престижный вуз, знание английского языка, всегда помогавшее ей иметь стабильный заработок. Потом не менее престижное, но по любви замужество, рождение сына, длительные загранкомандировки, потому что муж – дипломат.
Она не хочет вдаваться в подробности, почему, прожив более 20 лет с мужем, они так и не стали одним целым, тем, что «в горе и в радости». Можно только догадываться, почему к началу 2010 года Ольга все же решила, что так дальше жить нельзя. «Мы стали совсем чужими», – объясняет, а сын, которому на тот момент исполнился 21 год и который был любимцем всех и вся на своем пятом курсе того же самого маминого института, поддержал ее. В общем, с мужем Ольга развелась, но самое страшное, оказывается, было еще впереди.
Спустя несколько месяцев после их развода случился теракт в метро на Лубянке. Оля, рассказывая о том, как узнала о гибели сына – он ехал на занятия в институт в том самом злополучном вагоне, – даже спустя четыре года не может удержаться от слез. Видеть эти слезы – человек изо всех сил старается не плакать и, как будто извиняясь, все повторяет: «Сейчас, сейчас, не буду», а большие капли горя все выходят и выходят бесконтрольно из глубины материнского сердца, – невыносимо. Остается только молчать сочувственно, потому что нет таких слов, которые способны облегчить тяжесть этой утраты. Ольга показывает фотографию сына на телефоне – светлый, красивый, улыбчивый парень.
«На похороны из института пришли почти триста человек», – вспоминает Оля и жалеет, что сын, ее ясное солнышко, был таким застенчивым, когда дело касалось чувств: он так и не успел объясниться с девушкой, которая ему сильно нравилась.
Она больше не могла оставаться в доме, где все напоминало о сыне, и казалось, что он только-только вышел по делам и сейчас вернется. И решив продать эту трехкомнатную квартиру, доставшуюся ей после смерти бабушки, даже не стала спорить с экс-супругом, подсуетившимся на предмет своей денежной доли. Хотя формально его имущественные права на эту жилплощадь были весьма сомнительными. Благородству поступков ее никто не учил, у них в семье просто было так принято – поступать по совести.
Необходимость быстро избавиться от мучительных воспоминаний сыграла плохую службу: почуяв запах беды, потенциальные покупатели как могли занижали цену, и после изъятия энной суммы из проданного экс-супругом денег оставалось впритык на очень скромную «однушку» на улице Мусы Джалиля, в районе станции метро «Красногвардейская». «Убитую» до такой степени (там не было ничего, даже раковины в ванной), что на ее восстановление до прожиточного уровня ушли все остатки от проданной квартиры плюс государственная компенсация за гибель сына в результате теракта.
Но Ольге было почти все равно, к тому же в пользу этого варианта играло то обстоятельство, что родители жили совсем рядом, чуть ли не на этой же улице. От одиночества тем не менее не спасала ни работа, которой она загрузила себя по самый максимум, чтобы не прокручивать постоянно в памяти те страшные кадры взорванного вагона, ни уют нового жилища, ни забота, которой ее окружили родные и близкие.
«Я всегда хотела еще девочку», – говорит Ольга, уходя в те дали несбывшегося прошлого, в которых она, наверное, видела себя рядом со взрослым сыном и маленькой девочкой в бантиках. И она решилась на удочерение семилетней малышки. Про это тоже рассказывает очень сдержанно. Нет, когда вспоминала, что как только увидела Катюшку (имя также изменено) на фотографии, так и не стала больше никого искать, а сразу поехала за ней в детдом в один из российских городов, Оля улыбалась счастливою улыбкой. Сдержанно – это когда рассказывала, как тамошние чиновницы в органах опеки в один голос зачем-то отговаривали ее брать именно эту девочку и, словно товар на рынке, сулили: «Мы вам предложим другой, лучший вариант». Но мать, потерявшая сына, знала, что именно эта худышечка в раздолбанных сандаликах будет ее дочкой, и на уговоры не поддавалась. Оля очень старалась не плакать, когда вспоминала, как маленькую Катю, простуженную, в струпьях, привела в полицию новая жена ее отца со словами: «Вот, на улице ее нашла, бродяжку». И у совсем маленькой девочки при живых родителях начались хождения по мукам: больницы, детдом, потом две попытки удочерения, после которых ее вернули в тот же детдом.
Оля долго лечила свою малышку от разных болячек, но самой долго не заживающей был Катин страх: «Мамочка, ты же меня не бросишь?»
И вот после этого жить бы им да радостей наживать в новой квартире, как вдруг по прошествии года совместной жизни – повестка в суд. Оказалось, что с иском о виндикации – то есть с просьбой вернуть незаконно отнятое у нее имущество (якобы она ничего не знала о том, что ее квартиру продали) – обратилась некая гражданка, в собственности которой эта «однушка», по ее словам, находилась начиная с 2008 года. Обстоятельства приобретения этой квартиры бывшей варщицей пива, попавшей под расселение общежития на улице Льва Толстого шесть лет назад, более чем удивительны. Якобы согласившись на этот вариант, гражданка Валдаева (фамилия не подлинная), выйдя из подъезда, буквально на коленке подписала какой-то договор с представителем одной из крупнейших на тот момент компаний на рынке недвижимости ОАО «Система-Галс». После чего риелтор пообещал, что позвонит и объяснит, какие действия надо будет предпринимать дальше. Дальше – сплошной туман. Устав ждать ни много ни мало, а аж целых два года, Валдаева в конце концов уехала к себе на родину в Мордовию ухаживать за больным отцом. Где была в то время зарегистрирована, где жила до отъезда в мордовское село – абсолютная невнятица. Как и после смерти отца тоже – вроде бы вернулась в Москву, попыталась выяснить что-нибудь про положенную ей квартиру, но, так ничего и не узнав, стала жить у разных добрых, как сама объяснила в суде, людей.
И только в прошлом 2013 году она якобы узнала о том, что квартира на улице Мусы Джалиля – в ее собственности с 2008 года и что, согласно документам, Валдаева сама же ее и продала некоей Тульцевой. Та же, в свою очередь, не прошло и полгода как продала ее Ольге.
Оля подтверждает, что, пребывая почти в прострации после гибели сына, она все же поинтересовалась у риелтора, почему Тульцева продает квартиру, едва ее купив. Это действительно выглядело странным. Тот клиентку успокоил: мол, женщине срочно понадобились деньги, вот и решилась… Объяснение выглядело вполне правдоподобным, сделка состоялась, а теперь эту самую Тульцеву не могут найти ни судебные исполнители, ни полиция. Или не хотят? Так что теперь Валдаева в отсутствие Тульцевой требует изъять квартиру у Ольги как приобретенную мошенническим путем. Настаивая, что ее подпись на договоре купли-продажи с Тульцевой поддельная.
Интересно, что на протяжении всего времени процесса (а в октябре этой странной истории будет уже год) Нагатинский районный суд, где это дело рассматривается, не вызывал на заседание представителей компании, выделившей Валдаевой квартиру, не исследовал обстоятельства, где находилась все это время истица и почему она документально сразу же не вступила в права собственника, подлинная ли ее подпись не только на договоре купли-продажи с Тульцевой, но и на том самом, впопыхах подписанном во дворе дома на Мусы Джалиля.
Всем этим вынуждена заниматься сама Ольга и ее адвокат. Оплачивать почерковедческую экспертизу, искать загадочно пропавшую Тульцеву, доказывать в суде, что она является добросовестным приобретателем и что на ее попечении находится удочеренная девочка. Излишне напоминать, что адвокаты в такой ситуации работают по часовой оплате, а за год это уже третий: первый убыл в неизвестном направлении вместе с документами, а в адвокатской конторе несут какой-то бред по этому поводу, но деньги возвращать не хотят. А взамен предложили другого адвоката, который стал вникать в обстоятельства дела аккурат по окончании судебного заседания, на котором должен был присутствовать. Теперь третий, по словам Ольги, настроен решительно.
В этой истории до конца еще далеко. В ней много странностей, взять хотя бы вдруг объявившуюся в деле (которое до определенного момента было вообще не подшитым, что было замечено только последним Ольгиным адвокатом) доверенность Валдаевой, выданную не кому-нибудь, а своей покупательнице Тульцевой. С чего бы это одна сторона процесса купли-продажи решилась передать свои полномочия другой, чьи интересы диаметрально противоположны?
Странным выглядит и присутствие на заседаниях, но в качестве зрителей, представителей той самой риелторской компании «Галс». Которую, повторимся, суд ни о чем не спрашивает. А в перерывах между судебными заседаниями разные люди начинают пугать Ольгу тем, что процесс заведомо проигрышный, и «знаете, сколько таких историй, когда квартиру по суду забирали даже у многодетной семьи!».
Но Ольга уже перестала бояться. «Сколько можно жить в состоянии стресса», – философски рассуждает она и, кажется, все еще верит, что наш суд – самый гуманный на свете. И еще (но это уже моя вера в высшую справедливость): не может судьба в очередной раз испытывать на прочность женщину, уже потерявшую самое дорогое на свете – ребенка.
