Ходят слухи

Из минного поля для власти парламент давно уже превратился в достаточно рукопожатную площадку. Фото ИТАР-ТАСС

Вдумчивому наблюдателю вполне понятны причины, по которым действующее руководство ГД, да и большинство остальных думцев постоянно говорят о том, что наша демократия развивается именно от плохого к хорошему, показывая рост и авторитета законодательных органов, и степени конструктивности сотрудничества между различными ветвями власти, и тенденцию общего повышения профессионализма российских должностных лиц. В отличие от прежних времен, когда парламент был в загоне, а депутаты и чиновники тыкались в реальную жизнь как слепые котята, от чего законы были хоть и красивыми, но на практике не действующими. В общем, политики и депутаты, как всегда, ведут спор со своими гражданами и избирателями о сравнении прошлого и настоящего, потому что победа или поражение именно в этой дискуссии означают или сохранение у руля действующих руководителей, или неизбежную смену власти.

Тем не менее необходимо отметить, что взгляд на линейное развитие российского парламентаризма от простого к сложному и от плохого к хорошему является совершенно антинаучным, а главное, не соответствующим исторической действительности. Такой подход, например, позволяет игнорировать тот факт, что наша страна из двадцати с лишним лет своего современного существования три с половиной года жила в условиях парламентско-президентской республики – примерно такой, какую обещает сейчас согражданам украинский президент Петр Порошенко. Хотя нынешние российские парламентарии еще даже и близко не подошли к тому положению, которое занимали – или думали, что занимают, – их коллеги с марта 1990 года по сентябрь 1993-го. И, может быть, поэтому-то по чисто политическим причинам данный короткий, но яркий период истории явно намеренно замалчивался даже в год непрерывного празднования 20-летнего юбилея Конституции и Госдумы.

Напомним, что съезд народных депутатов России – тогда еще РСФСР – был избран в марте 1990 года. Среди прочего он принял и декларацию о государственном суверенитете российской части СССР. Год спустя прошли выборы первого президента (Борис Ельцин), согласно конституционным нормам не являющийся собственно главой государства. Роль коллективного отца страны взял на себя тот же съезд. У него, между прочим, было даже право автоматического импичмента президенту, если тот почему-то сделает хотя бы попытку урезать полномочия народных избранников. Эту норму парламентарии, кстати, и пытались применить в сентябре 1993-го, но мы еще помним, чем это все закончилось. Депутат же тех времен – это непрерывный борец за что-либо и обязательно против чего-то. За советскую власть без коммунистов или против нее, против советской власти и коммунистов по отдельности либо вместе или за все это в любых различных сочетаниях, за Ельцина и его реформы, против них, но за освобождение президента от влияния радикальных реформаторов, против всей исполнительной власти вместе взятой или полностью за нее, несмотря на все мерзости ее поведения, – короче говоря, главным смыслом была борьба как таковая. Что, конечно, иногда приводило к поразительным политическим кульбитам, на которые оказывались способны внешне вроде бы вполне сформировавшиеся взрослые люди. Ну а символом этой непрерывной, часто бессмысленной и в конце концов оказавшейся безрезультатной борьбы стала фигура депутата, выносимого на руках президентской охраной с одного из заседаний Конституционного совещания и разбрасывающего с брыкающихся ног свои ботинки.

Всевластный парламент был полностью разгромлен, полномочия выбранной в декабре 1993 года Госдумы были прописаны в Конституции так, что заставляли сто раз подумать, а стоит ли делать что-то против Кремля и правительства, чтобы за это тут же отправиться на свалку истории. Поэтому депутаты той эпохи – это в основном изначально испуганные, а от того испытывающие большую ненависть к своим победителям люди. Последнее чувство чаще всего, правда, проявлялось в их речах, а вот первое – в конкретных делах. Именно на таком общем фоне и казалась исполинской фигура Владимира Жириновского – своего рода политического экстремала, который тогда говорил обо всем так, как в голову взбредет. В результате даже проведенная по желанию части власти – тоже испуганной перспективой возможного в будущем уже кровавого вооруженного мятежа против себя – политическая амнистия была записана на Жириновского. А все потому, что никто в стране не поверил бы в способность всех этих запуганных коммунистов и прочих малозначащих партийцев на такой резкий антиельцинский жест.

Два года плохо сдерживаемой ненависти и вполне очевидного страха даром для страны не прошли, и на третьем этапе развития нашего парламентаризма как ни странно именно депутаты отказались пожать исполнительной власти руку, протянутую в общем-то для примирения. В 1995 году по итогам выборов антипрезидентская оппозиция почти победила – и Кремль вроде бы решил с этим смириться. Однако  на смирение в качестве компромисса думцы пойти уже не могли. И понимая, что на самом деле на равных вести борьбу с президентом они не могут, такую борьбу они все-таки затеяли. В результате федеральное законодательное поле превратилось в минное, вето главы государства на те или иные решения ГД следовало одно за другим, а свое значение постепенно повышал Совет Федерации, собранный теперь уже из губернаторов и глав региональных Заксобраний. Кремль ему в этом активно потакал, не задумываясь в пылу драки, что это ему аукнется. Тем временем сами субъекты РФ развивали свое местническое законодательство – и дело фактически уже дошло до того, что и русские края и области хотели заключать с федеральной Москвой договоры о совместном существовании. Символ этого периода – фракция «Яблоко», по факту поддерживавшая чеченских сепаратистов, а на Охотном Ряду отчаянно лавировавшая в попытке представить себя мощной третьей силой. Третий этап деградации парламентаризма кончился попыткой импичмента Ельцину в условиях, когда на самом деле он уже был невозможен. В запале противостояния депутаты не увидели, что примирительные жесты у Кремля исчезли, хотя перестал он пугать и силовыми вариантами. Пока народные избранники в четвертой многофракционной Думе изображали из себя представителей настоящей власти, для них был подготовлен фиктивный парламентаризм.

Его заказчик и во многом автор – нынешний президент Владимир Путин – в первую очередь занялся именно законодательной властью. Сначала туда была проведена группа преданных ему людей, вокруг которых затем было скомпилировано парламентское большинство. Четвертый этап думской истории следует признать самым интересным с точки зрения его последующего изучения историками и политологами, но вместе с тем и самым мрачным с точки зрения перспектив федерального парламента. Фраза о том, что Дума не место для дискуссий, перевранная оппозиционными СМИ специально, чтобы подчеркнуть подчиненный характер созывов, проведенных под началом Бориса Грызлова, это еще было ничего. Гораздо печальнее было то, что символом депутата стал тот, который отказывался от места в ГД, чтобы перейти в региональный парламент, где было спокойнее для нервов и приятнее для кошелька. Заметим, кстати, что СФ, который для Кремля превратился во врага, после того как отказался снимать генпрокурора, заинтересовавшегося финансовыми делами правящих кругов, к тому времени уже был полностью разгромлен: губернаторов и прочих регионалов оттуда выкинули, заменив на неких представителей субъектов РФ, среди которых вдруг оказалось много крупных бизнесменов.

Пятый же этап развития российского парламентаризма мы имеем счастье лицезреть сейчас в его завершении. Это, конечно, уже не та фикция, как пяток лет назад, но лучше от этого он не стал. Дело в том, что в обмен на символические решения о восстановлении роли и значения законодательной власти той пришлось пойти на исполнение некоторых неприятных функций – например, по штамповке заказанных сверху законов. Исполнительная власть вообще приобрела в последнее время привычку все свои планы обязательно оформлять юридически грамотно, а кроме того, начал действовать и внешнеполитический фактор – Кремлю понадобился орган, на который можно было бы кивать для объяснения тех или иных решений. Ну, например, запрет гомосексуальной пропаганды был признан полностью заслугой парламентариев, получивших, в свою очередь, заказ от народа. Как таковых персональных символов у нынешней Думы просто нет, если, конечно, не считать таковым кнопку для голосования, вокруг которой, из-за которой и для нажатия которой вся депутатская жизнь ныне и вертится. И это между прочим вовсе не шутка. Например, во времена грызловских Дум были такие планы, что часть этих кнопок будет загружена функцией коллективного голосования. То есть лидер или координатор фракции, у которого на руках есть роспись того, как и за что голосовать, никуда не бегает, а просто жмет свою командирскую пимпочку. Однако потом от этих планов отказались: оказалось, гораздо дешевле поменять не электронную систему подсчета голосов, а программу в головах депутатов. И вот теперь мы наконец видим начало шестого этапа большого пути, который характеризуется превращением парламентской оппозиции в часть общей партии власти. Ей, конечно, достались пока лишь приставные скамеечки, но есть и перспектива перехода в те кресла, где уже есть, например, и мягкие подлокотники.