Роза Цветкова
Мы все еще живем в доме придуманных великодержавных амбиций. Фото Reuters
Украинские события едва ли не ежедневно заслоняют собой все внутриновостное пространство в большинстве российских СМИ. Как на происходящее там реагируют разные социогруппы здесь, почему в российских семьях дело доходит даже до ссор и разладов, когда речь заходит о Крыме, каковы общественно-политические перспективы нашей страны в свете западных санкций и собственных амбиций – проблемы российских последствий в постукраинском антураже ответственному редактору «НГ-политики» Розе ЦВЕТКОВОЙ обозначила независимый политолог, специалист по сравнительным исследованиям Татьяна ВОРОЖЕЙКИНА.
– Татьяна Евгеньевна, почему мы, россияне, так агрессивно и в общем-то нетерпимо воспринимаем происходящее в стране, которая до недавнего времени воспринималась нами если не братской, то вполне дружественной?
– Чтобы оценивать состояние общественного мнения сегодня, нужно, наверное, понимать и какие факторы его стимулируют. Достаточно много уже опубликовано данных социологических опросов, которые показывают, что граждане в принципе приняли ту повестку, которую им предложила власть. А именно: люди в большинстве своем поддержали и соответственно поддерживают ту политику, которую ведет российская власть на востоке Украины. Насколько велико это большинство, я сказать затрудняюсь. При всем уважении к институтам, которые их, эти замеры, проводят, представляется, что в данной ситуации они несколько искажают картину. Во-первых, потому что происходит замер воздействия телевизионной пропаганды. Во-вторых, людям очень сложно сегодня отстаивать иную точку зрения, отличную от той, что им навязывается в качестве безальтернативной и общепринятой. Ведь когда со всех сторон раздается, что только отщепенцы, враги и предатели иначе видят происходящее в Украине, что таких инакомыслящих статистически мало, – это состояние патриотической истерии, все более усиливающейся, искажает представление о реальном общественном мнении.
Должна сразу сказать, что я решительно против того, как часто пишут, что российский народ в принципе весь такой – недружелюбный, агрессивный по отношению к другим. На мой взгляд, это явление ситуативное, конъюнктурное, хотя и очень тяжелое. Первый и главный пласт здесь – это глубинное уязвленное имперское сознание, до сих пор еще не преодоленный комплекс обиды, связанный для людей с распадом СССР – большой и сильной страны, в принадлежности к которой многие из ныне живущих видели свою личную состоятельность. Что да, может быть, в жизни у них все было не так уж и хорошо, но они принадлежали к большой и сильной стране. А с 1991 года это чувство утраты не только исчезло, а обратилось в свою противоположность, со всей очевидностью можно утверждать: многим из наших сограждан присуще чувство, называемое в социологии ресентиментом. Это обида, смешанная с завистью.
– Но кому же нам завидовать? Наоборот, по крайней мере нам это пытаются внушить с высоких трибун, что всему миру есть чему позавидовать в России. И потом, не мы ли все так ратовали за независимость страны, за ее собственного президента, за ее самостоятельность, что наконец-то мы перестанем кормить и тянуть всех остальных?
– Давайте вспомним итоги мартовского референдума 1991 года. Люди не голосовали за независимость России, это был референдум за сохранение Союза. Это потом, позже было голосование в Государственной Думе за независимость России, за это голосовали парламентарии.
Но дело даже не в этом. Понимаете, референдум – это результат такой же пропаганды. Не было осмысления, перерабатывания обществом, его интеллектуалами того, что произошло. Понимания того, что единственно сохранившаяся в XX веке империя, именуемая СССР, – это уже изжившее себя образование. Вот этой работы после развала СССР не было сделано, а присутствовало, особенно в начале 90-х годов, некое самобичевание. Из позиции «мы лучше всех» общественное мнение достаточно быстро перешло в позицию «мы хуже всех». Мы столкнулись с эффектом маятника – когда он отклоняется в крайнюю позицию, то его движение в противоположную сторону неотвратимо. С эффектом замедленного движения в обратную сторону мы имеем дело до сих пор. Оказалось, что двадцати с лишним лет для преодоления вот этого комплекса неполноценности слишком мало. Здесь можно еще добавить: в России не было того, что было в послевоенной Германии, очень важной вещи – опыта поражения и его осмысления, переживания.
В Германии процесс реального изменения общественного мнения и даже изменения, я бы так сказала, особенностей национального характера происходил довольно долго, это был длительный и трудный процесс.
 |
| О, это восхитительное ощущение собственной самобытности и самодержавности! Фото РИА Новости |
Если посмотреть опросы общественного мнения, в особенности в 50–60-е годы, то к Гитлеру, к Третьему рейху достаточное количество людей в послевоенной Германии продолжали относиться позитивно, сопротивляясь, таким образом, комплексу национального унижения. И только уже в 80-е годы, после колоссальной работы на государственном уровне, после изменения преподавания истории в школах, высших учебных заведениях, на других площадках выросли новые поколения, которые пережили, осознали и, что очень важно, обратили себе на пользу опыт поражения. К сожалению, в России не было такого опыта. Наоборот, народную победу, достигнутую колоссальной ценой, когда в топку войны бросались и бросались миллионы людей, государство обратило в свою пользу, транслируя обществу эту выигранную войну как победу государства и власти. То есть опыта поражения, к сожалению, мы не пережили.
– Представляете, как среагируют на ваши эти слова патриоты, это же станет прямо красной тряпкой для многих, такие вот сожаления о непроигранном!
– Ну что я могу сказать? Я действительно так считаю: что Германии именно в этом смысле повезло! Опыт поражения для империи – это весьма позитивная вещь. Мы же не пережили ни одного опыта поражения в тех локальных войнах, которые Россия вела на развалинах империи. Ни в Чечне, ни в Грузии, ни где-то еще, поэтому мы топчемся на том же самом месте со своими фантомными болями о том, что утрачено. Однажды во время выступления уже тогда бывшего премьер-министра Великобритании Джона Мейджора я спросила его, на примере его же страны, о том, когда люди перестают ностальгировать по разваленной империи, когда исчезают эти самые фантомные боли? Он ответил не колеблясь: все это будет присутствовать до тех пор, пока будет жив последний человек, который при империи жил. А ведь это речь шла о Великобритании – демократической, как мы знаем, стране. Понятно, что это реально длительное, не желающее исчезать чувство пусть и былого, но имперского величия у нас осложняется дополнительными обстоятельствами. Оно постоянно подпитывается на самом верху и в конечном итоге приводит к формированию системы ценностей, которая отрицает систему ценностей у условного врага. Иначе говоря, обиженный создает образ врага, чтобы избавиться от чувства неполноценности и вины за собственные неудачи. Общественный ресентимент и власть, поощряющая это и опускающая планку дозволенности, – это довольно исследованная тема, об этом много написано. А если к этому добавить еще и пропаганду, которая просто изливается сейчас из телевизора, получается, что мы имеем дело с сознательной установкой на оправдание любых действий власти.
И, конечно, лежит на поверхности понимание того, что ситуация в стране будет ухудшаться, она ухудшалась бы независимо от той политики, которую Россия ведет в Украине, прежде всего потому что экономика входит явно в фазу стагнации, это очевидно было уже и в прошлом году – потеря темпов роста, соответственно сокращение доходов бюджета, отсюда рост цен и прочие проблемы, связанные с тем типом государства, коррумпированного, фактически являющегося не суммой публичных институтов, а совокупностью неких частных интересов. Прежде всего интересов той группы, которую лично Путин возглавляет. В этой ситуации не может быть процветающей экономики, как не может быть соответственно и стабильного роста благосостояния общества. Рано или поздно власть наткнется на те экономические и социальные проблемы, разрешить которые такой тип государства не в состоянии. В случае с Украиной это, конечно, совершенно классическое пропагандистское отвлечение внимания от внутренних проблем. Это расчет на то, что любые трудности можно будет списать на врага и санкции.
Хотя, что касается нынешней пропаганды и ее эффективности, стоит обратить внимание на ее отличие от советской. Ведь советская пропаганда, я как человек тогда живший свидетельствую, она была лжива, но было очень трудно и опасно узнавать иную точку зрения. Люди верили в то, что транслировала власть, потому что почти не было возможностей узнать о другом, отличном. Нужно было или слушать вражеские голоса, или читать самиздат, а значит постоянно предпринимать некие усилия, небезопасные к тому же. Сейчас знать о разных мнениях и позициях на любую ситуацию вовсе нетрудно, все это есть в Интернете, но мы сталкиваемся с тем, что люди в большинстве своем этого не делают, им не хочется интересоваться отличным от властного мнением. И не только простые люди этого не хотят, хотя, конечно, нет простых людей, будем говорить о массовых представлениях. Но интересно понять и позицию интеллектуалов: почему мыслящие люди – Башмет, Лунгин, Спиваков и другие, целый ряд выдающихся людей, список которых можно на сайте Министерства культуры прочесть, – почему они соглашаются на сообщничество с властью? Почему они говорят и подписывают тексты, смысл которых сводится к одной фразе: «Я поддерживаю Путина»?
– Вероятно, все сводится к достаточно прагматическим вещам? Оркестры, театры, статусы, должности? И страх, что всего можно лишиться, если выглядеть слишком строптивым или несогласным.
– Чувство страха присуще каждому из нас, но вряд ли именно им объясняются поступки людей, которые выступают на Западе, ведут там фестивали своего имени. У которых уже есть имя и с которыми в принципе ничего не сделают, даже если бы захотели. Я могу назвать целый ряд других имен людей, которые не подписали эти вещи и которые продолжают возглавлять оркестры, работать. То есть с ними ничего страшного не происходит. Этот самоиндуцированный страх, связанный с особым положением, я повторюсь, он странен в людях, которые имеют мировое имя.
В свое время, когда я прочла мюнхенскую речь Юрия Башмета, в которой он сказал, что до прихода Путина они были значимы только сами по себе, они перестали принадлежать в 90-е годы к великой стране, а вот пришел Путин и снова они стали чувствовать принадлежность к великой стране – меня это поразило. Великий музыкант, он не ценил свою индивидуальную позицию, а видел себя, получается, только в позиции принадлежности к государству, которое может силой диктовать миру свою волю.
– Но ведь точно так же и американец, например, ощущает себя принадлежащим к своей стране и гордится тем, что он американец.
– Да. Но в отличие от наших деятелей культуры, я никогда не видела и не слышала высказываний крупных деятелей американской культуры, литературы и т.д. в поддержку, скажем, военных акций США. Напротив, я знаю о множестве выступлений американских звезд против таких акций. Люди там чувствуют себя гораздо независимее, им вовсе не нужно быть прислоненным к власти для того, чтобы ощущать уверенность в завтрашнем дне.
К тому же, если вернуться к нашим интеллектуалам, выступая в сообществе с властью, они, как и сама власть, тоже не хотят брать на себя ответственность за последствия, и это очень важный фактор того, как работает пропагандистская машина. Почему состоявшиеся люди, часто с мировыми именами, соглашаются на такие отношения с властью – это, наверное, невозможно объяснить однозначно. Во всяком случае, мне не кажется, что дело только в цене за театры и оркестры. Великие музыканты, режиссеры, – не все, но кто-то – испытывают, видимо, какое-то особое удовольствие от того, что они приобщены к власти. Это – с одной стороны. Но с другой стороны, этому способствует, как мне кажется, довольно циничная позиция. Ведь в чем, на мой взгляд, главная опасность нынешней ситуации? Все стало дозволенным. Стало можно – и власть в этом лидирует – открыто врать, стало можно говорить вещи, которые раньше говорить нельзя было, я имею в виду националистические, антисемитские, расистские высказывания, которыми полон Интернет в отношении Обамы, других так называемых врагов российских.
Все это в совокупности дает некое ощущение вседозволенности, но подобные игры и имитации врага, патриотизма, заботы о будущем все больше входят в противоречие с реальным потребительским поведением людей, с их конкретными экономическими интересами, образом жизни.
Мы услышали, например, какие суммы были сняты с личных счетов только за март – около 7 миллиардов долларов. Население массово переводит свои накопления в доллары. Получается, что люди, которые просто захлебываются в патриотическом экстазе, тем не менее сбережения свои предпочитают хранить не в обязательствах своей страны, которая, по их мнению, так мощно встает с колен, а в обязательствах того государства, которое они люто ненавидят и которое считают воплощением всевозможного зла. Иначе говоря, в том, что касается реальных интересов, они ведут себя вполне прагматично, и этот тип поведения вряд ли удастся изменить даже с помощью самой оголтелой пропаганды. С георгиевской ленточкой, но на иномарке и с валютным счетом.
 |
| Из всех пятнадцати стран, некогда составлявших огромную страну, имперские замашки остались лишь у России, выросшей из пеленок РСФСР. Иллюстрация Павла Романенко |
Одна из важнейших проблем нашего общества состоит в том, что граждане остаются и чувствуют себя подданными авторитарного государства, у большинства из них нет иного способа самовыражения, как приобщиться к этому государству, власти. При этом, напротив, люди не чувствуют себя тем, кем они вроде бы должны были бы себя ощущать – налогоплательщиками, которые определяют политику власти через свои представительные институты. Известно ведь, с чего началась война за независимость в США. Когда колонии и колонисты выступили против британского владычества, сказав: «Никаких налогов без представительства». А наши граждане, за немногим исключением, не понимают, что бюджет государственный складывается в основном из их налогов, а вовсе не за счет нефтяных доходов колоссальных, как объясняет государство.
И пока эта ситуация не переменится, пока люди не почувствуют, что все в их стране делается за их деньги и собственно зависит от них самих же, мы будем жить в том, в чем мы живем.
– И все же почему этого чувства унижения имперского достоинства, о котором вы говорили в начале, нет у населения других стран, которые тоже ранее входили в состав СССР и где сейчас, может быть, даже более авторитарные, чем в России, режимы? Только ли россиянам присуща ностальгия по Советскому Союзу?
– Это отличный вопрос. На него в свое время очень хорошо ответил Иосиф Бродский: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря». В провинции, то есть на окраинах империи, у людей нет этого чувства единения с огромной страной или оно несравненно слабее. Я могу сказать, что в Украине это чувство, если и было, то очень быстро исчезло, и многие интеллектуалы украинские говорили так: мы в 1991 году радовались, потому что получили самостоятельность, а для вас (читай, для России) случился конец света. Всегда так было, что на периферии люди чувствовали себя зависимыми, что не они определяют свое положение, а все зависит от того, что решат в Центре. Так было не только в советское время, но и во времена царской империи тоже – люди находили некое удовлетворение, компенсацию своего тяжелого рабского и приниженного положения именно в принадлежности к некоему центру империи. Здесь срабатывает фактор Москвы, России, которая взяла на себя, если можно так сказать, миссию российской империи, великодержавности.
А в бывших советских республиках, я уж не говорю о Прибалтике, но и в Центральной Азии и в Украине, люди от этого груза зависимости в общем-то освободились.
– Что же нас ждет дальше? Вне зависимости от событий в Украине, но все же с фактором Крыма, который, как заявляют политические лидеры, никогда никому не отдадут.
– Трудно что-либо предсказывать, когда ситуация настолько разбалансирована. Ведь, допустим, такой вот военно-патриотической истерии: «Танки на Киев!», «Нам не страшна мировая война!» и прочее – такого, наверное, никто не ожидал еще в ноябре прошлого года, когда еще только начинался киевский майдан. Если же говорить о некоторых вероятностных факторах, то если серьезно начнется ухудшаться ситуация на потребительском рынке, а она в силу падения темпов роста и эффекта санкций будет продолжать ухудшаться, то, я думаю, будет приходить отрезвление. Потому что люди, в особенности новое поколение, которые при советском прошлом не жили и знают о нем только понаслышке, они привыкли к западной модели потребления. Они совершенно сейчас не отдают себе отчет в том, что вся их ненависть к Америке, ненависть к Западу, к растленной Европе и ко всему тому, что они проклинают, все плохо совмещается с тем, что их образ жизни, потребление, образование – в большинстве своем западных образцов и аналогов. Для того чтобы все это разрушить, нужны усилия, сопоставимые с эффектом Гражданской войны 1918–1921 годов. Можно ли такую западную модель массового потребления уничтожить без колоссальных репрессий – я не знаю. Готова ли власть на такие репрессии? Я очень сильно в этом сомневаюсь, я не думаю, что какие-то масштабные репрессии вероятны, поскольку репрессивные органы разложены коррупцией и собственными экономическими интересами. Скорее всего будут репрессии выборочные. Для тех, кто станет их жертвой, в этом, конечно, радости мало, но, мне кажется, ухудшение потребительской модели вызовет достаточно скорое отрезвление. Да и вообще мобилизационный спазм не может быть длительным, в особенности в условиях ухудшающейся экономической и социальной ситуации. Я думаю, что сохранять нынешний накал ненависти к Западу еще хотя бы год не получится. Это будет затухать. Но я не исключаю, что властью и Путиным, который, видимо, взял курс на увековечивание себя во власти, не будет придумано чего-то другого. Поскольку, как я уже говорила, особая опасность ситуации заключается в том, что сегодня стало возможным практически все, что делает общую ситуацию крайне нестабильной.
