Николай Петров
Демодернизация во всей своей очевидности. Фото Reuters
В книге «Россия-2020: сценарии развития», вышедшей пару лет назад, мы рассматривали как наихудший сценарий «Сталин-лайт», предполагающий усиление у нас в стране авторитарных тенденций. Как оказалось, именно он стал реализовываться. События последних месяцев вокруг Украины ввели страну в ситуацию острого кризиса и серьезной трансформации политического режима по сценарию уже скорее «Сталин-medium». На фоне и без того серьезных рисков частных кризисов в разных сферах начат переход к мобилизационной модели в экономике и обществе в целом, которая, решая одни проблемы системы, создает другие, еще большие. В этой ситуации важен анализ системных кратко- и среднесрочных последствий происходящего, выявление основных линий напряжения и прогнозирование развития по ним.
Что же произошло?
В результате украинских событий конца 2013 – начала 2014 года власть, осознанно или не совсем, сделала масштабный геополитический выбор, который будет определять развитие страны на годы вперед. Этот стратегический выбор не обсуждался широко общенационально и, похоже, сделан не очень взвешенно, без учета всех последствий, особенно на перспективу. В результате оказалось пройдено сразу несколько важных развилок (выделением шрифта обозначено, в пользу какого направления был сделан выбор): 1) либеральные экономические и политические реформы vs. мобилизационная модель военного лагеря; 2) империя (внутри и снаружи) – русское национальное государство; 3) гибридный режим – авторитарный (элита – номенклатура); 4) softpower – hardpower; 5) Запад – Китай.
Режим при этом прошел точку невозврата, обратного пути ни для него, ни для страны с ним вместе уже нет. Рассматривавшийся некоторыми экспертами ранее вариант ускоренной эволюции в направлении экономической и политической модернизации сейчас на какое-то время закрыт. Реализуется генеральная линия на демодернизацию, причем скорость движения вспять многократно превышает ту, с которой до недавнего времени шли модернизационные процессы: на смену медленному поступательному движению вверх пришло обрушение вниз. В одночасье оказалось разрушено то, что строилось не одно десятилетие, – в отношении общества, элит, бизнеса, взаимного доверия. Страна в результате уже оказалась отброшена на три десятка лет назад, а может, и больше. Разрушена тонкая пленка новой нормальности, идет проседание страны и общества в топь – до старого сталинского советского фундамента.
Пройденные развилки и системные последствия
Гибридный режим – авторитарный. Избавление от демократических элементов, в том числе игравших имиджевую роль, означает, что нет больше нужды в декорациях для внешнего зрителя: конкурентных выборах, разделении властей, МСУ… Ключевая для режима проблема легитимности решена, но отстроенная высокая легитимность военного вождя, а не избранного лидера (требует войны). Обратный переход к легитимности мирного времени невозможен, а военная требует постоянной подпитки в виде нагнетания страхов в отношении врага и демонстрации побед. Одновременно произошла трансформация гибрида номенклатура–элита в неономенклатурную систему. Последняя обрела так ей не хватавшую закрытость, резко усилила контроль за собственностью своих представителей. Восстановлен и ряд других важных элементов номенклатурной системы: горизонтальные ротации руководителей федеральных структур в регионах (без межвертикальных), чистки, барьер на выход, система поручительства…
Либеральные экономические реформы vs. мобилизационная модель военного лагеря (модернизация–демодернизация). Самоизоляция с идеологией «осажденной крепости» означает сохранение монопольных позиций новых путинских олигархов – государственных и частных – ценой проседания экономики. Она предполагает ставку вместо догоняющего развития на успешный прыжок в следующий технологический цикл (по С. Глазьеву). Идет превращение страны в военный лагерь с оправданием задним числом высоких военных расходов и оправданием вперед снижения уровня жизни – наличием внешнего врага. Опора на собственные силы с использованием концепций продовольственной, информационной, медицинской и пр. безопасности, долгое время разрабатывавшихся в недрах Совбеза.
Империя (внутри и снаружи) – национальное государство. Прохождение этой важной развилки, похоже, осознано еще не полностью. «Взятие» Крыма означает крах имперского проекта – как внешнего, связанного с Евразийским союзом, так и внутреннего, связанного с мультиэтничной государственностью. Можно, впрочем, рассматривать происходящее как установление других – более узких, «Россия + Крым» – территориальных рамок «евразийского проекта». Снятие некоторых табу резко увеличивает опасность неконтролируемого развития русского национализма и его давления на власть. Обществу вколот сильный наркотик, разрушена социальная ткань, создававшаяся два десятилетия, на восстановление которой потребуется много времени.
Softpower – hardpower. Предпочтение, отданное жесткой силе, убивает и без того слабую softpower на многие годы вперед, ведет к ухудшению положения и превращению в заложники 20 млн этнических русских за пределами России и Крыма. Наглядной иллюстрацией может служить резкое ослабление позиций РПЦ в Украине. На восстановление доверия, если оно возможно, уйдет очень много времени. Заметим, что ставка на жесткую силу относится не только к внешней политике, но неизбежно затрагивает и внутреннюю.
Запад–Китай. Разворот на восток с обращением прежде всего к Китаю как образцу влечет за собой «китаизацию» как внешнюю, так и внутриполитическую. Ставка не на западные, а на китайские инвестиции означает серьезные проблемы. Китай как партнер привлекателен для власти тем, что не морализирует, но, во-первых, возникает вопрос, насколько и в каком качестве мы ему нужны; и, во-вторых, это тяжелый партнер в бизнесе, при том что конфронтация с Западом дополнительно ослабила наши позиции в отношении Китая.
Представляется, что логика нового курса на конфронтацию с Западом не ситуативна и имеет больше отношения ко внутренней политике, чем к внешней.
В чем она заключается?
Созданный в последнее десятилетие с небольшим олигархический режим достиг такой степени монополизации экономического и политического контроля над страной, что сохранение и тем более усиление любой открытости вовне, будь то интернационализация бизнеса или политическая модернизация с усилением реальной политической конкуренции, несло реальную угрозу разрушения этой монополии. Режим, выбирая в ситуации нарастающего экономического кризиса и угрозы снижения своей легитимности между контролем и эффективностью, в очередной раз предпочел контроль. При этом, хотя радикальный поворот в сторону конфронтации с Западом был совершен совсем недавно – в начале 2014 года, подготовка к нему велась на протяжении пары последних лет.
В очень схематичном виде эволюцию путинского олигархического режима можно представить следующим образом. 1. Внутреннее вызревание – 2000–2003 (до дела ЮКОСа). 2. Первичное накопление-перераспределение на основе «приватизированного» силового ресурса 2003–2007. 3. 2008–2011 – тандем, сыгравший роль попытки встраивания в «западный мир» и одновременно теста на устойчивость (легитимация на Западе, по С. Белковскому), переход «черных» олигархов, не конвертировавших свой околовластный ресурс в легальную собственность, в «белые». 4. 2012 – выстраивание жестких механизмов контроля за элитами и гражданами – несогласными (репрессии) и согласными («промывание мозгов» медийными методами) с последующим переходом к конфронтации – самоизоляции (объединение судов, объединение РАН, контроль над СМИ и пр.)
Сделанный выбор(ы) не отменяет ожидавшегося нами слома трендов в ряде сфер, а просто запускает этот слом сейчас, а не в перспективе. Это относится, в частности, к сокращению экономической базы, усугубляемому снижением объема и эффективности инвестиций; снижению управляемости и падению эффективности; усиливающимся конфликтам интересов – корпоративных и общегосударственных; нарастанию недовольства граждан вследствие свертывание социальных обязательств и сокращения социальных программ; растущей конкуренции элит за сокращающуюся ренту и государственные ресурсы; к самозакручивающейся спирали увеличения «силовых издержек» в экономике и управлении; падению качества управленческих решений в силу ухудшения их экспертного обеспечения и доминирования соображений контроля; свертыванию публичной политической конкуренции и борьбе между силовыми вертикалями, «приватизированными» крупными корпорациями, и группами влияния; позитив: горизонтальные «перетяжки» в случае создания партии власти; конфликты в элитах, запуск системы обновления и ротации кадров.
В отношениях власти и общества это нарастание противоречий между демобилизацией общества во внутренней политике и его мобилизацией перед лицом «внешнего врага»; увеличение риска управленческих кризисов и их усугубление вследствие полного демонтажа «защиты от дурака»; «промывание мозгов» с резкими перепадами общественных настроений; рост отчужденности общества и сопротивления государственной экспансии; деэйфоризация, снижение легитимности власти и политические протесты
Трансформация системы
Оглядываясь назад, можно заметить, что ускоренная трансформация системы в сторону авторитарной или даже тоталитарной происходит на протяжении уже двух лет. В первом приближении можно отметить следующие ее направления.
Ослабление и без того слабых институтов. Снижение роли правительства, утратившего функции органа стратегического управления; политических партий; МСУ, выборов. Рост роли администрации президента: именно там создан штаб управляемой борьбы с коррупцией; там же – центр координации силовых ведомств; ОНФ, СКР и силовиков в целом.
 |
| Легитимность военного уровня требует постоянной подпитки в виде нагнетания страхов и поисков врага. Фото Reuters |
Усиление персоналистского характера системы с «коллективным Путиным» в лице путинских олигархов. Главные рычаги контроля находятся либо вовне (Сечин с его Комиссией при президенте РФ по вопросам стратегии развития топливно-энергетического комплекса и экологической безопасности), либо формально в руках правительства через назначенцев тех же олигархов. Отказ от выборов мэров крупных городов и усиление практики уголовного преследования мэров по разным основаниям, ведущие де-факто к ликвидации местного самоуправления на верхнем уровне с продолжением вниз вертикали государственной власти.
Выстраивание полицейского государства. Наделение ФСБ, МВД, ФМС дополнительными полицейскими полномочиями в отношении как граждан, так и бизнеса. Ужесточение контроля за Интернетом и за гражданами, включая второе гражданство. Общее усиление роли силовых структур при снижении роли судов и дискредитации права как такового. Усиление блока контроля (Е. Школов – Т. Голикова). Расширение сокращенного характера судопроизводства на основе простого признания обвиняемым вины. Полицеизация политики, назначение генералов полиции и спецслужб на посты полпредов президента. Ужесточение конфликтов между силовыми ведомствами как вариант системы квазисдержек и противовесов, участившиеся публичные разборки между силовиками.
«Национализация» элит и кадровые чистки. Выстраивание системы тотального контроля за доходами и имуществом управленческой элиты. Запреты и ограничения чиновникам на владение зарубежными счетами и бизнес-активами. Запрет силовикам выезд за границу. Деофшоризация бизнеса и вывод арбитража за пределы иностранных юрисдикций. Показательные наказания и увольнения: Сердюкова, нескольких чиновников по результатам проверки деклараций, губернатора Юрченко и др., осуществляемые под флагом «борьбы с коррупцией», реформирования ведомств (МВД, ВС), методами слияния и поглощения: РАН, ВС и ВАС… трансформации ведомств и структур, замена их руководителей («Россия сегодня» вместо РИАН). Начало масштабных кампаний по чистке: в Ярославле, в ГУЭБиПК МВД. Распространение на широкий круг федеральных чиновников в регионах системы горизонтальной ротации, включая и ротацию глав регионов; резкий рост официальных доходов чиновников, система поручительства. Призванная укрепить неономенклатурную систему ротация, пусть и в пределах отдельных вертикалей, решает отчасти задачу обеспечения вертикальной и горизонтальной мобильности элит, а также мягких их чисток. Отказ от союзников и «попутчиков» («танкисты» ТНК-ВР), требование беспрекословной лояльности и зависимости.
Экспансия государства в разные сферы жизни общества и частную жизнь граждан. Наступление на гражданские права и права меньшинств. Административный раж в регулировании всего и вся: культуры, преподавания истории, литературы.
Завершение демонтажа «защиты от дурака»: вслед за СМИ, парламентом, прямо избираемыми губернаторами пришел черед НКО и экспертов. НКО: «иностранные агенты» и фактический запрет независимого финансирования, атака РИСИ на аналитические центры. Эксперты: выдавливание «попутчиков» (Гуриев–Алексашенко–Дмитриев) и «охота на ведьм» (Зубов, Ревзин, Турчак о «Яблоке»). Дело экспертов по ЮКОС-2. Размывание пакетов и рейдерские захваты структур общественного контроля (СПЧ и Общественный совет при ФСИН…), усиливающие корпоративизацию и ослабляющие любой внешний контроль.
Резкое усиление контроля над информационным пространством с ликвидацией островков относительной автономности. Огосударствление и опутинение (Ю. Ковальчук) СМИ. Чистки СМИ (РИАН – «Россия сегодня», «Дождь», Грани-ЕЖ-Каспаров.ру, ЖЖ Навального, замены относительно самостоятельных руководителей: «Лента», «Газета», «Эхо М»; цензура и самоцензура – Ъ). Создание агитпропа – мощной пропагандистской машины. Ужесточение контроля за социальными сетями и Интернетом в целом (законодательство, выдавливание П. Дурова из «ВКонтакте»).
Значительное ослабление судебной ветви власти. «Басманное правосудие» и присуждение устрашающих сроков (Болотная, экологи, Greenpeace…). Судебная реформа с фактически полным подчинением судов Кремлю (ликвидация ВАС, переезд высших судов в Петербург и формирование нового состава ВС); расширение системы упрощенного судопроизводства; девальвация авторитета судебной власти и закона очевидным политическим вмешательством и пересмотром принятых судами решений (дела Навального, Фабера, Ходорковского, КС о Крыме).
Можно перечислить и ряд символических шагов, таких, например, как восстановление ГТО; заявление Росфинмониторинга об «иностранных агентах» и донос РИСИ на аналитические центры; восстановившуюся практику коллективных писем в поддержку власти, восстановление ВДНХ, медаль «За возвращение Крыма» и праздничный салют. Развертывающееся «дело ГУЭБиПК МВД» отсылает уже к сталинским кампаниям чисток. То же можно сказать о риторике: «иностранные агенты», «национал-предатели»…
Перспективы
Ранее, анализируя возможные сценарии развития страны на перспективу до 2025 года, мы, полагая, что кризисы неизбежны, рассматривали два принципиальных варианта: цепочку кризисов-толчков, способствующих политической модернизации и работающих конструктивно, как управляемые взрывы в двигателе внутреннего сгорания; и последовательность частных кризисов, ослабляющих систему с большим кризисом в конце, сметающим всю систему, приводящим к ее замене. До начала 2014 года в текущем политическом и социально-экономическом развитии можно было увидеть элементы обоих вариантов, вопрос был в пропорциях и резерве времени, которым располагал режим. К первому варианту можно отнести: восстановление губернаторских выборов, хоть и с жесткой фильтрацией кандидатов на них; возврат мажоритарной системы на выборах разного уровня; допущение к выборам в крупнейших городах оппозиционных кандидатов; усиление политической конкуренции и элементов публичной политики; освобождение М. Ходорковского; расширение и институционализацию праймериз ЕР; фрагментарное улучшение инвестиционного климата с соответствующими «дорожными картами» и разговорами о децентрализации. К варианту № 2, помимо уже охарактеризованного в разделе о трансформации, – старение кадров; сохранение, по сути, системы назначения губернаторов и нежелание перераспределять власть и ресурсы в пользу регионов; удушение малого и среднего бизнеса… Сейчас баланс резко сместился в сторону варианта № 2 и, похоже, вариант «реактивной эволюции» надолго закрылся.
Новый курс, уже не просто окончательно выбранный, но и закрепленный предпринятыми шагами, какие-то из имевшихся проблем и противоречий позволил разрешить или упростить, зато другие, наоборот, усугубил, появились и новые. Общим результатом стало резкое ускорение политического времени и увеличение рисков. Если еще недавно казалось, что режим может протянуть еще несколько лет, ничего особо не предпринимая, без серьезных кризисов и радикальной перестройки, то теперь это уже не так – движение резко ускорилось и стало необратимым.
Выбранный путь – тупиковый, но двигаться им можно довольно долго – может, год, а может, и два или даже дольше – прежде чем страна сорвется в кризис, который приведет к изменению системы. Кризисы, пусть и менее масштабные, неизбежны и на этапе начавшейся трансформации режима, особенно вначале, когда одни линии развития ломаются или видоизменяются, а на их месте появляются новые, когда происходит переформатирование элитной матрицы. Каждый из этих частных кризисов система, может, и способна пройти без особых для себя потерь, но, накладываясь друг на друга, они могут вызвать разрушительный лавинный эффект.
Если раньше некоторые эксперты говорили об эффекте колеи, из которой трудно выбраться, то теперь впору говорить об эффекте неуклонного скатывания в воронку, когда траектория движения напоминает самозакручивающуюся спираль, а система – самолет, вошедший в штопор.
