Сердюков знает, как защититься от скандала

Многим людям нравится смаковать скандальные подробности из жизни известных людей. Фото Reuters

События на майдане, опрос об итогах блокады Ленинграда и российский фигурист Евгений Плющенко, сошедший с олимпийской дистанции в одиночном катании, – казалось бы, что общего между этими совершенно разными событиями? «Их объединяет ореол скандальности, конфликта, – уверен доктор философских наук,   член-корреспондент РАН, один из авторов российского направления в конфликтологии Анатолий ДМИТРИЕВ. Которого ответственный редактор «НГ-политики» Роза ЦВЕТКОВА дотошно расспросила обо всех стадиях развития конфликта вообще и политического скандала в частности. Кто стоит за фасадом преднамеренных скандалов в политике, можно ли предугадать возникновение, развитие и, главное, последствия подобных эксцессов и что важно знать вольным или невольным виновникам конфликтных ситуаций, – выясняется, что этими процессами можно при желании умело управлять.

– Анатолий Васильевич, кем прежде всего является конфликтолог? Бесстрастным аналитиком, рефери в запутанной ситуации или же политпсихологом, помогающим жертвам скандала достойно из него выйти?

– Эти вопросы волнуют всех, кто пытается или уже начал заниматься этой пока еще новой для России наукой: кто он, конфликтолог? Понятно, что в основе его деятельности лежит изучение конфликтного взаимодействия между людьми. Лично для меня исследовательская функция – главное. Что же касается регулирования конфликтов, то для тех, кто обладает навыками, методиками его разрешения, это уже второй шаг в работе. Но должен признаться, что пока таких конфликтологов-практиков у нас считаные единицы.

– Можно ли поставить между конфликтом и скандалом в политике знак равенства?

– Они могут быть звеньями одной цепи, но все же конфликт – это чаще все-таки столкновение, то есть уже отдельная тема для разговора. Скандал же – одна из форм проявления конфликта, хотя иногда он предшествует конфликту или, напротив, вовремя предотвращенный, он может в него и не развиться. Но в классическом исполнении скандал всегда отражает конфликтную ситуацию.

Несколько необходимых обобщений: во всем мире и в России назревают бифуркационные перемены, сигналы этих перемен становятся все более заметными. Так, среди населения и у нас в том числе фиксируются нервозность, неопределенность, раздражительность и, как следствие, расширение конфликтного пространства. Но есть и некоторая особенность: если ранее противостояние шло в основном по линии экономических и политических интересов, то сейчас оно стало заметно перемещаться в сторону поколенческой, этнической и религиозной принадлежности, культуры. Что касается политической культуры, которая во многом  определяется противостоянием идеологических требований оппозиций и власти, то перед нами минное поле. Скандал как раз и является одним из многочисленных взрывов на этом поле. Мы живем в кризисном обществе, в котором постоянно происходит недовольство. Его корни в олигархической основе власти и ее постоянной привычке: декларируя одно, совершать совсем другое. Это касается и антикоррупционной шумихи, и разговоров о торжестве демократических принципов в устройстве государства.

Кроме того, извечный поколенческий конфликт между старым и новым, между идеями и азартом молодых и консерватизмом более зрелых у нас достаточно своеобразен. Баланс здесь, как мне кажется, сейчас несколько нарушен. Другая особенность для потенциального конфликта: происходит кристаллизация противоречивых интересов тех или иных групп классов. Население России в основном массовидное, то есть оно не делится по признаку жестких стратовых различий. Единственные, кто достаточно четко кристаллизован в своих интересах, – это чиновники госкорпораций. Средний же класс, несмотря на всяческие рассуждения на эту тему, это все еще очень неопределенная поселенческая группа. Что уж говорить об остальных сообществах. Резкое, невиданное до сих пор расслоение в нашем обществе, проявление несправедливости – основные причины для потенциальных конфликтов. Можно сказать, недовольство разлито в обществе.

– Давайте попробуем определить, что есть скандал, если его рассматривать в политическом контексте.

– Вообще у представителей разных направлений свои оттенки в определении этого понятия. В церковных книгах, например, скандал издавна трактуется как соблазн, искушение, досада. У философов – как резонансное нарушение моральных норм. У политологов – как технологичное достижение цели в борьбе за власть. В общей трактовке скандал можно рассматривать как конфликтную ситуацию, характеризуемую значительным резонансом всех социальных групп, институтов гражданского общества, бизнеса, государства, вызванным агрессивностью, неадекватностью, неожиданностью, немотивированностью либо, наоборот, нарочитой политической или иной мотивированностью действий хотя бы одного из участников событий, выражающейся в публично сделанных намеках, угрозах, резких высказываниях, как правило, обвинительного характера. Но это слишком длинное высказывание. А если коротко, то скандал – это событие, связанное с нарушением общественных норм известными людьми и вызвавшее острую реакцию окружения.

Падение Евгения Плющенко на льду Олимпиады перед уходом из большого спорта достигло непредсказуемых резонансных высот. Фото Reuters

Политика – это всегда борьба за осуществление власти. И если мы с этим соглашаемся, то видим, что скандал в политике чаще всего используется в весьма прагматических целях, когда та или иная группа пытается дискредитировать противоположную сторону, препятствующую ей в достижении неких политических целей. В этом смысле политический скандал существенно отличается от, скажем, скандала в искусстве. Шоу-бизнес, с моей точки зрения, это типичная скандальная сфера, где действующие лица, как правило, сами себя в скандалы встраивают по одной простой причине: добиться таким образом известности, популярности. И в результате скандальных подробностей своей жизни, не всегда, впрочем, реальных, они, эти шоу-персонажи, и в самом деле становятся более узнаваемыми и раскрученными. В политике воздействие скандалов иное, здесь более жесткие формы, более опасные последствия, расшатывающие систему.

– Если говорить о типологии политических скандалов, можно ли проследить соотношение намеренно спровоцированных и возникших спонтанно, случайно, в чью оно пользу?

– В политике очень часто многое инициируется преднамеренно. Хотя сам человек, вовлеченный в скандал или политическую интригу, может оказаться вовсе к этому не готовым. Тот же Стросс-Кан, если помните, никак не ожидал, чем для него обернется история с горничной отеля. Или Виктория Нуланд, замгоссекретаря США, разве могла она предположить, что прослушка ее конфиденциального телефонного разговора выйдет на уровень публичного информирования? Разумеется, она не ожидала этого, поскольку, как и любой человек, была несдержанна в частных разговорах. Но одно дело на людях с улыбкой раздавать пирожки на майдане и совсем другое – заниматься политикой, которую кто только не называет грязной. Здесь нужно быть готовым ко всякого рода неожиданностям, и если ты демонстрируешь свое превосходство, свою крутость подобным образом, то всегда найдутся люди, готовые это услышать, записать и дать утечку в СМИ.

– Идеальных во всех отношениях людей, наверное, трудно найти, тем более в политике. И если у каждого есть своя пята уязвимости, означает ли это, что всегда есть способ заставить амбициозного политического деятеля либо сойти с дистанции, как это было в случае со Стросс-Каном и многими другими, либо под давлением шантажа, угрозы скандала заставить его сделать то, что нужно противоположной стороне? Как уберечься в этих действительно сомнительных ситуациях?

– Если позволите, проведу грубую аналогию. Как, например, уберечься от венерических болезней? Есть два варианта: можно предохраняться, а можно вообще не использовать секс в качестве взаимодействия. Что касается политики и скандалов, то здесь намного сложнее.

Скандалы будут существовать ровно столько времени, сколько будут действовать моральные или иные нормы. Поэтому речь может идти лишь о некотором наборе средств, позволяющих снизить этот негативный эффект. Нужно понимать и просчитывать какие-то общие положения: кому будет выгодно обнародование нежелательной информации, кто конкретно стоит за раздутием скандальной ситуации и каким может быть ее потенциальный масштаб?

Если предполагается укол мелкий, репутационный, то можно его и проигнорировать. Вот типичный пример: если в какой-нибудь местной газете, допустим, появится материал с осуждением литературного классика уровня Солженицына или известного политика. И что, Солженицын должен будет писать ответное письмо и отрицать обвинения, которые в этом материале предъявлялись? Если это будет сделано, то его критики, до того незначительные персоны, на следующий день проснутся знаменитыми: им ответил сам Солженицын. Понятно, что на мелкие скандалы крупный политик не должен реагировать, абсолютно не должен!

Но когда речь идет о серьезных обвинениях, тут уже подобная тактика отменяется. Можно некоторое время и помолчать – узнать, какова расстановка сил, какая группа стоит за скандалистом, и в соответствии с этой информацией выстроить свою тактику защиты. Можно сразу же все отрицать, отвергнуть все предположения на свой счет. Но если речь идет о крупных провокациях, которыми сопровождается этот скандал, то здесь рекомендуется сменить тему скандала на другую или же на то самое лицо, провоцирующее эти обвинения, вбрасывая его в еще более масштабный компромат.

Если обвинения, допустим, в коррупции распространяются одним или немногими источниками, то предотвратить скандал можно его дезавуированием, то есть посредством сообщений из другого пользующегося доверием источника. Структура и содержание опровержения здесь играют значительную роль: необходимо не просто опровержение, а массированная контратака с утверждением того, что как раз деятельность оппонента имеет опасные последствия.

Атакуемым не следует игнорировать подобные нападки и делать все для повышения собственной популярности. Правда, для этого им необходимо иметь доступ к эфиру, поскольку основной объем информации граждане, как правило, получают из теле- и радиопередач, в последнее время из Интернета.

Основным же способом защиты от скандала является либо полное его игнорирование, либо полное отрицание высказываемых в адрес политика обвинений, поскольку установлено, что признание политиком (даже в малой степени) факта совершения проступка в финансовой или семейной сфере, как правило, приводит к негативной реакции со стороны населения. Вместе с тем стратегия уклонения не всегда приносит свои плоды, поскольку молчанием можно лишь провоцировать обвинителя на новые разоблачения. В условиях, когда нынешняя судебная система не отличается объективностью и независимостью от внешнего вмешательства, рекомендация обращаться в суд по поводу защиты чести и достоинства может выглядеть либо лицемерной, либо откровенно безнадежной. Отсюда наиболее приемлемой остается позиция разоблачения ложных обвинений и выявления корыстных интересов тех людей, которые за этим стоят и которым это выгодно.

В случае если скандальные разоблачения имеют под собой определенные основания, ответственный политик принимает решения о своей отставке, что в российской практике происходит крайне редко.

	Чем больше принимается запретительных, но невыполняемых законов, тем больше это дискредитирует власть.	Фото PhotoXPress.ru

– Можете привести пример правильного поведения в политическом скандале последнего времени?

– На мой взгляд, в плане игнорирования скандала довольно грамотно себя ведет бывший министр обороны Анатолий Сердюков. Его позиция – знать ничего не знаю, я доверяю своим помощникам, когда подписываю документы. Откуда я мог знать, что какие-то мелочи в бумагах мне были специально подсунуты?

Кроме того, посмотрите, он не называет группы, которые инициировали скандал. Значит, он их побаивается, правильно? Что в таких условиях остается делать? Отрицать, конечно, все обвинения в нарушениях, о которых он, может быть, действительно не знал, а может, знал, пусть следствие разбирается. Как подследственный, повторюсь, он ведет себя грамотно.

– А не формирует ли подобная игра в молчанку еще более отрицательное отношение к скандальному персонажу? Имиджевых рисков разве здесь нет?

– Имиджевые риски в политике присутствуют постоянно, эти мины разбросаны практически по всему полю политической деятельности, к ним надо быть всегда готовым. Поскольку скандалы зачастую носят чисто провокационный характер.

– Если вспомнить самое начало скандала с Сердюковым, возникает устойчивое ощущение, что он, конфликт, был кому-то во властных верхах необходим. Отсюда следующий вопрос на базе бытующего в конфликтологии утверждения, что скандалы – это форма коммуникации между властью и обществом: может быть, это была попытка демонстрации ритуала очищения? Только не вполне удавшаяся?

– Разумеется, спрос на скандалы со стороны общества существует. Многим людям нравится узнавать об этих скандалах, а на телевидении, видимо, идя навстречу этим потребностям, созданы не одна и не две телепередачи, специально базирующиеся на смаковании скандальных подробностей из жизни звезд шоу-бизнеса, политиков и прочих субъектов общественной жизни. Потребность людей в скандалах объясняется достаточно просто: таким образом они расширяют свой коммуникационный круг. Кроме того, желаемо или нет, рядовой зритель или слушатель при этих конфликтах извне несколько приподнимает себя. Доводилось же вам слышать что-то вроде того, что «я всегда говорил, что он, имярек, вор, подлец, негодяй». А раз есть заказ, потребность в скандалах, значит, расширяется и коммуникационное пространство. Здесь присутствует и конструктивность, функция очищения, о которой вы говорите, когда виновник скандала под давлением общественного мнения уходит в отставку, приносит извинения или совершает еще какой-нибудь публичный акт с ярко выраженным свидетельством покаяния, извинения. С другой стороны, достаточно часто скандалы носят функции, расшатывающие систему. Такое противоречие в скандальных ситуациях присутствует, особенно если они довольно часто случаются. Разрушающее действие скандалов становится заметным лишь в активном обществе – мы его называем гражданским. И здесь уже многое зависит от общей ситуации, которая складывается в той или иной группе.

Ну, например, тот же скандальный майдан, где, кажется, стихает интерес к противостоянию. Организаторам же важно не потерять позиции, надо как-то оживить активность масс. Вот и наступает время всяческих провокаций – жгут какие-то автомобили, стороны начинают друг друга в этом обвинять. Выискивают различные способы обострения противостояния.

– Необходимо встряхнуть ситуацию, пусть и провокационным способом?

– Именно. Даже если в ход идут такие нелепости, приводящие к скандалам. Один из лидеров майдана сначала куда-то пропал, потом вернулся, измазанный то ли кровью, то ли кетчупом, и стал утверждать, что его-де распяли какие-то люди с российским акцентом. Но покажите мне на Украине людей, которые говорили бы без этого самого акцента?! К тому же, если речь о распятии, то должны же быть на руках хотя бы следы от гвоздей. Организаторы подобных трюков спешат, не считают даже нужным достаточным образом подготовить провокацию. История подобных скандальных нелепостей имеет глубокие корни в прошлом, достаточно вспомнить юродивых на Руси, в Западной Европе. А если еще глубже в века всмотреться, примеры скандальных эпатажей типичны еще для времен Калигулы, который ввел в Сенат своего коня, показывая тем самым сенаторам, что все они – животные.

Когда идет борьба за власть, за политическое влияние, прибегают к разного рода методам, чаще всего неоднозначным. Часть руководителей европейских стран не приехала на Олимпиаду в Сочи. И в качестве аргументов своего нежелания они выдвигают самые различные причины – антигейский закон, «закон Димы Яковлева» и прочее, прочее. Если бы не было этих предлогов, нашли бы другие. На московской Олимпиаде 1980 года была использована война с Афганистаном. Но если главный принцип Олимпиады – отделение спорта от политики, но тем, кому нужно раздувать скандал, разумеется, о нем можно забыть.

– И все же как должна реагировать власть на скандалы? Особенно если они развиваются без ее участия. Тот же скандал с Евгением Плющенко, сошедшим с олимпийской дистанции так, что до сих пор это резонирует во всевозможных СМИ, особенно в Интернете.

– Стопроцентного рецепта у меня, конечно же, нет. К тому же мы с вами уже говорили о тактике игнорирования или довольно умелого опровержения в таких случаях. Единственное, что я бы порекомендовал нашим властям – отойти от тактики тотального запрещения всего и вся. Все наши запреты зачастую просто не работают, а с присутствием Интернета в жизни людей это тем более очень трудно сделать. Вы же не будете отключать сотни и тысячи сайтов. Запреты могут быть заменены какими-то более мягкими формами. Ну, например, высмеиванием. Иногда это дает более эффективные результаты, если речь идет о политических оппонентах. А запрет часто имеет обратный эффект – у нас же строгость законов, как известно, достаточно часто смягчается полным неисполнением этих законов. Чем больше принимается запретительных, но невыполняемых законов, тем больше это дискредитирует власть.

В заключение хочется сказать, что российский опыт во многих сферах жизни повторяет опыт западноевропейских стран, ну может быть, с отставанием лет в 20. И никаких особенностей в отечественных скандалах я не вижу. Это все классика и, конечно, хлеб и для средств массовой информации во всех странах, и для самих организаторов компроматов. На определенном уровне развития гражданского общества скандалы полезны, они высвечивают слабые места системы. Но в то же время любое грубое «вклинивание» в систему власти может носить взрывной, разрушительный характер. И наша задача – просматривая каждый скандал, все-таки пытаться оценить, насколько опасно это для действующей системы взаимодействия власти и общества, или, наоборот, насколько он укрепляет, очищает эту систему.