Алексей Малашенко
Тоска по утраченной российской державности? Фото Reuters
И вот что ужасно: мы все пишем и пишем, говорим без устали о том, куда идет Россия, куда ей лучше идти. Долдоним про это со времен принявшего православие князя Владимира и до вернувшегося к православию президенту Владимиру. А воз и ныне там.
Народы, страны, целые цивилизации трудятся, чего-то добиваются. Мы же все на перекрестке или, как модно говорить, в транзите. В вечном транзите. Похожи на шагающую вокруг колодца и достающую из глубины его воду слепую кобылу. Способны ли мы сойти с этой колеи?
Цивилизационный Вавилон
История человечества – толкание между цивилизациями. Оно было зафиксировано в библейском концепте Вавилонской башни. В «разборке цивилизаций» и заключены настоящие диалог, триалог, тетралог, полиалог между ними. Это диалог кикбоксеров, зачастую заимствующих друг у друга приемы борьбы – крестовые походы сильно смахивают на джихад. Не нравится кикбоксинг, сравните это со стайерским бегом. Цивилизации растянулись по трассе, и аутсайдеру никогда не догнать лидера. Кое-кто уже сошел с дистанции, кому-то, наверное, это еще предстоит.
Скажете, аналогия со спортом не политкорректна? А вам самим политкорректность не надоела? Да, измерять, какая цивилизация лучше, какая хуже – невоспитанно. Но давайте зададимся вопросом, в (при) какой цивилизации лучше живется человеку? Не это ли самый правильный, пусть примитивный, зато внятный критерий ее оценки?
Вы не думаете, что арабы в Европу, а граждане Центральной Азии в Россию бегут, помимо всего прочего, еще и от своей цивилизации? Да и наши чиновники шлют своих сыновей и дочерей на Запад не просто подальше от Уголовного кодекса, от любимой родины, но и от ее, так сказать, «цивилизационных ценностей». Как пел бард, «я в плач по березкам не верю».
Убежать от своей цивилизации трудно. И в Париже, и в Москве беглецам обязательно напомнят, откуда они родом. Напомнят грубо, оскорбительно. Исламофобия-с. Вот тогда оттого, что чужая цивилизация их не приемлет, мигранты начинают больше любить свою. Есть мать, есть и мачеха. Происходящая ныне в России исламизация миграции тому свидетельство.
Один наибанальнейший и безответный во веки веков вопрос: в какой цивилизации состоит Россия? Мы все еще принюхиваемся, ищем себе место в цивилизационном букете. По-хорошему нам место в Европе, на Западе, на окраине Запада. Звучит обидно, зато честно. В начале прошлого века мы свое место почти нашли, но потом, с 1917 года, стали его терять. Заблудились, в общем. Направо пойдешь… налево пойдешь… Нас нигде не ждут.
Впрочем, большинство россиян в глубине души знают, чего хотят. Спросите у обывателя, у олигарха, у чиновника, у постсоветского инженера, и все они скажут – в Европу, и только в нее. Даже тот, кто заявит, что хочет в Россию, хочет остаться в ней, потому что в душе считает частью Европы.
Стать полноценной политической и экономической составляющей исламского мира вряд ли пожелает и большинство российских мусульман. Рискованно, знаете ли. Исламизация же России, как предрекают полуобразованные, хотя и пассионарные идеологи ислама, в ближайшие полвека не предвидится. И уж совсем не найдется желающих приобщиться к Китаю с его непонятными иероглифами. Африканские ценности вообще не в счет.
Наше никчемное евразийство
Получается, что мы ничьи. И вот тут на помощь приходит (подсовывают) жуликоватое, зато удобное евразийство. Не выстраданное, ибо в русском сознании его нет, но какое-то вымученное и… скучное. Наше евразийство детерминировано географией, а также имперским транснациональным духом, который после 1991 года быстро выдувается глобализмом. Можно одновременно граничить с Финляндией и Кореей, но невозможно чувствовать равновеликую сопричастность к разным концам света. Тем более выдавать себя одновременно за часть и того и другого.
Нам все немило, нас все держит в напряжении – Европа и Америка, мусульманский мир, Китай, внезапно превратившийся из младшего брата в старшего. А так хочется быть великими, но одной бомбы вкупе с газовым баллоном для этого мало. Комплекс неполноценности надо чем-то компенсировать. Отсюда постоянные напоминания, что мы спасли мир от фашизма, а еще раньше Европу от ордынского (татарского, татаро-монгольского, монгольского) ига. Хотя истинным евразийцам похваляться этим подвигом негоже. Не задержись монголы в русской чащобе, глядишь, и Евразия дотянулась бы до Ла-Манша. Вот бы славный Евразийский союз тогда бы сочинился!
Евразийство (поощряемое компетентными органами) актуально смотрелось в 1920–1930-е при СССР, поскольку в глазах растерянных мигрантов служило красивым обоснованием существования советской державы. Притом что официальная идеология ни в каком евразийстве не нуждалась.
Чем обусловлен его нынешний ренессанс? По сути теми же соображениями, что и прежде. Только сейчас оно служит не оправданием существования советской державы, а реанимацией российской потенциальной державности. Как и прежде, оно ограничено советскими, простите, постсоветскими границами. Приверженность же бывших совреспублик евразийству покупается. Единственным искренним евразийцем является лишь Казахстан, точнее, его президент Нурсултан Назарбаев. Предсказать, останется ли таковым его преемник, я бы не рискнул.
Евразийскую модель политического устройства многие считают скрытой (ущербной) формой воссоздания СССР. Такое суждение имеет право на жизнь хотя бы потому, что Россия, несмотря на настойчивые кремлевские клятвы, что это только экономическая интеграция, претендует на роль евразийско-постсоветского вождя. Экономики без политики не бывает. Этой аксиоме учил нас еще марксизм.
Да и не счесть разговоров о евразийском парламенте, евразийском правительстве. Прозвучало и то, что Путин должен стать евразийским царем. Ну разве это не повод для разговоров о том, что евразийские эскапады российской внешней политики суть тайное устремление восстановить себя в виде квазисоветского квазисоюза.
 |
| Наш паровоз, уже хотя и не стоит на запасном пути, но куда двигаться, точно не знает. Фото Reuters |
В евразийстве можно даже увидеть аналог того, что в прошлом веке именовалось мировой социалистической системой. Разве Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) не смахивает на Варшавский договор, а тот же Евразийский союз на Совет экономической взаимопомощи (СЭВ). Конечно, и масштабы не те, и амбиции. Однако они похожи в главном – ни тот ни другой ничего не значили и не стоят без СССР/России.
Европейство останется европейством, даже если пол-Европы провалится в тартарары. Евразийства без государства «Россия» быть не может. Уже в силу одного этого оно конъюнктурно, искусственно и по сути не более чем камуфляж российских национальных интересов и амбиций. Все это прекрасно понимают, а особенно Александр Лукашенко, для которого евразийство (как в недавние времена – российско-белорусское государство) прежде всего воронка, через которую на Белоруссию проливаются обильные финансовые средства.
Евразийство и национальный путь развития
Итак, евразийство можно трактовать как камуфляж национальных интересов России. Согласимся с таким подходом. Признаем наличие в российской политике здорового цинизма: дескать, главное в евразийстве – реализация нацинтересов нашей страны.
Вопрос в том, в чем состоят эти самые национальные интересы? Во всяком случае, евразийское направление не одарит Россию новыми технологиями, не подтолкнет к проведению социальных и экономических реформ и уж, конечно, не будет способствовать политическим переменам, отходу от отечественного авторитаризма, который накануне Олимпиады, хоть несколько и поутих, все же продолжает бронзоветь, я бы сказал, стратегически бронзоветь.
Зато евразийство прекрасно монтируется с провозглашенным Кремлем особым путем развития. Евразийство и особый путь удачно дополняют друг друга. В каком-то смысле они близнецы-братья. Между прочим два главных «евразийца» Белоруссия и Казахстан тоже идут своим самобытным путем. Вот интересно, у Украины тоже должен быть свой исключительно национальный тракт?
Игнорировать особенности собственного исторического развития негоже, даже неуважительно к самому себе. Вот Владислав Сурков, будучи моложе, писал, что «стереотипы современной политики воспроизводятся с уникальной матрицы национального образа жизни, характера, мировоззрения». Кто ж с этим спорит! Но всегда ли идеальна эта матрица? Нет ли в ее составе таких стереотипов, от которых не худо бы и отказаться, таких, которые мешают той самой модернизации, которая в России не получается вот уже 300, а то и более лет.
Нельзя бесконечно топтаться на одном месте. Результаты застоев хорошо известны. От Древнего Рима остались лишь итальянцы, от Эллады – греки. От фараоновского Египта – ничего. Мы тоже можем остаться в памяти «древними египтянами», а роль папирусов сыграет русская литература позапрошлого века.
Российский вариант самобытного пути зиждется на культе государства вне зависимости от того, работает ли оно качественно и эффективно. В отечественной политической культуре оно обожествлено. От него ждут помощи, милости, от него готовы терпеть часто несправедливые наказания. Настанет ли когда-нибудь миг, когда общество осознает, что государство – не ниспосланное Всевышним чудо, а простой инструмент (молоток или станок), служащий для удовлетворения потребностей и желаний человека.
Экономист Александр Аузан приводит фразу Бердяева: «Между февралем и октябрем 17-го года перед изумленным русским взглядом прошли все возможные партии и идеи. Что же выбрал русский человек? То, что имел до этого. Царя и державу». И далее Аузан продолжает: «Похоже на прямую аналогию. В 2003-м мы выбираем царя (понятно кого. – А.М.), в 2008-м державу». Рискну поправить и того, и другого: мы, как народ, сами ничего не выбирали. Мы смотрели, как выбирают за нас. Не верите? Но ведь в октябре 1917 года выбор сделали несколько десятков большевиков, воспользовавшись пассивностью, кто-то скажет, невежеством народа. В начале XXI века основой невыбора стали усталость, жажда стабильности. Лень населения всегда используют алчущие власти и денег пройдохи и авантюристы. Они не ленивы. Отдать им власть легко, взять обратно – очень трудно.
В результате сегодняшнее российское государство служит крышей для чиновничьей номенклатуры, уважительно именуемой правящим классом. Она, номенклатура, на этом пути прекрасно устроилась, паразитируя на идее самобытности. К тому же самобытность есть удобный и изящный рычаг для манипулирования общественным сознанием. Апеллируя к ней, можно со спокойной совестью игнорировать чужой опыт развития, пусть он и оказывается успешнее собственного, посконного. Выступая за самобытный путь развития, власть имплицитно дает самой себе индульгенцию на скрытую деградацию страны. Для людей становится близким желание остаться прежними, такими, какими мы были всегда. Это своего рода психологическая защита от разного рода инноваций и модернизаций. Здесь уместен вопрос знаменитого юмориста: зачем нам вперед идти, когда весь опыт сзади? Сказанное им еще при советской власти слово сохраняет свою актуальность и при постсоветской.
Но давайте, согласившись с президентом, что следовать нацпути надо, все же спросим его: а был ли когда-нибудь у России такой путь? Может, его и не было. Тогда зачем создавать миф и бежать вслед за ним? Если был, то куда мы, следуя по нему, пришли? Нелюбимый Кремлем Александр Николаевич Яковлев, завершая свои «Сумерки», писал, что Россия все время «мечется в поисках дороги к свободе и процветанию. Бежим к свету, а попадаем в темноту. В чем же дело?».
Впрочем, однажды мы ходили самобытным путем строительства коммунизма. Советский нацпуть завел нас туда, куда завел. История может повториться: песенка «куда идем мы с Пятачком – большой, большой секрет» по-прежнему жизнерадостно реет над просторами любимой родины.
