Леонид Жегалов
«Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». А. С. Пушкин. Фото Reuters
Была у нас во времена государственной травли «безродных космополитов» такая песня: «Мы патриоты, и каждый из нас/ Все за свободу Отчизны отдаст». Имелось в виду, что некоторые советские граждане, просто по причине своей генеалогии, не могут считаться лояльными стране, в которой живут. А патриотами – тем более.
Патриотизм – он врожденный или благоприобретенный?
Советские кухни и Агитпроп
В связи с недавним коллапсом крупного торгового центра в Риге приходилось слышать о решительных действиях мэра этого города. Он – русский. Но даст фору иному латышу в отстаивании государственных интересов и национальной самобытности своей страны в ее отношениях с той же Россией. Ибо он родился и рос в Латвии, пропитался ее национальным духом. По всему видно: это – его страна, его отечество.
Отечеством для итальянца кардинала Мазарини стала в XVII веке Франция, пронизавшая его динамикой геополитических устремлений и прелестями – как же без женщины? – королевы Анны Австрийской: в качестве первого министра он передал Людовику XIV то, с чего началось величие Франции, ставшее потом идеологемой де Голля.
А сколько было в нашей истории достойных мужей неславянской крови, прославивших свое российское отечество научными, географическими и ратными достижениями… Похоже, происхождение вовсе не есть автоматический «трансфер» своей лояльности туда, где живут сородичи по крови.
Любовь к отеческим гробам – именно что по природе – вмененная. Она остается неизменной, даже когда суровое отечество наше одаривает своего гражданина неласковым отношением. Известно, сколь велик вклад в победу некоторых наших военачальников, да и конструкторов тоже, репрессированных в довоенные годы.
Сложнее с патриотизмом благоприобретенным. Он субъективен хотя бы в силу того, что формируется вовсе не по причине любования родными березками. А как ответное чувство, возникающее в связи с жизненными обстоятельствами, уготованными родиной.
Взять нашу легендарную приватизацию 90-х годов. Тогда ряду банков были переданы ощутимые сегменты государственной собственности. Взамен государство под залог этой собственности получило ссуду. Средства на ее выплату у банков нашлись. Да и как иначе? Государство ранее разместило там эти средства, считавшиеся «свободными». Граждане, уже познавшие «выгоды» ваучерной приватизации, с еще большим изумлением наблюдали за происходящим. Надо ли говорить, насколько деморализованным оказалось общество! Высокомерие власти обернулось цинизмом людей. Их пессимизм достиг еще большего накала, когда объемистый отчет Счетной палаты об итогах приватизации 1993–2003 годов, уже, казалось, назначенный в Думе к обсуждению, так и остался невостребованным, а потом был просто замолчан. И людям ничего не объяснили. Разве патриотизм врожденный (потому что ты здесь родился) может пополниться патриотизмом благоприобретенным, когда государство так язвительно лукавит с собственным народом?..
Да еще к тому же лишенным национальной идеи. В свое время несоответствие между официальной догмой и фундаментальными представлениями людей обернулось разложением государственной идеологии, крахом тоталитарного государства. Идеология, которую люди исповедовали на кухнях, оказалась сильней мощнейшего государственного Агитпропа.
Синтез несовместимого
Может, Россия и не нуждается в новой национальной идее? Если оказалась живительной та, что руководила людьми вне партсобраний. Что двигала ими в августе 1991-го, в 1941–1945 годах? В 1812-м, наконец. Другими словами, некая «российская мечта» все же оказалась не выхолощенной. Иначе бы не было такого исключительного советского феномена, что люди в СССР в духовном плане жили двойной жизнью. Сейчас происходит возврат к универсальным, общечеловеческим ценностям. Возможно, исторический опыт россиян, своеобразие нашего духовного склада, особенности формирования российской нации накладывали свой отпечаток на эти ценности. Это – идеология любви к своему отечеству, исключительно российская тяга к общинности, вера в главенство духовности. Эти взгляды в советские времена дополнялись неприятием официального лицемерия, мечтой о духовной раскрепощенности гражданина. Именно сочетание непреходящих устоев предков с горечью за незадачливую судьбу сограждан порождало российскую мечту. Возможно, отстаивая ее, мы и становимся патриотами.
Разве не мы, россияне, острее, чем кто-либо, жаждали индивидуальной свободы? Отстаивать ее – это ли не часть патриотической идеи?
Нам всегда было свойственно обостренное чувство справедливости, но им кощунственно и многократно злоупотребляли. Борьба за социальную справедливость – разве не часть патриотических устремлений?
Наконец, россиянам традиционно свойственен поиск нравственного самоусовершенствования. Он обогатил мировую цивилизацию, в лексикон которой вошел как сугубо российское понятие духовности. Ее приоритет над материальным – разве это не благородное звучание российского патриотизма?
Учат ли патриотизму? Да. Знание очень даже соотносится с системой выстраивания патриотических настроений. Например, что есть мотивация защитника отечества от внешней угрозы? Что есть мотивация сотрудников соответствующих служб в отражении террористических вылазок внутри страны? Что вообще есть мотивация граждан, для которых Россия – не «эта страна»? Должный настрой – производное от духовности. От убежденности в справедливости ценностей, которые оказываются под угрозой. Система ценностей вырабатывается в ходе познания, наполнения собственного духовного мира ценностными представлениями, выработанными нашими предками и вырабатываемыми выдающимися современниками. Ведь в XXI веке национальная безопасность, суверенитет страны определяются не количеством танков, а конкурентоспособностью экономики, помноженной на убежденность гражданина в нравственности своей страны.
Сейчас, с окончанием того периода нашей истории, когда граждан заставляли отказываться от нравственного наследия их предков, все еще сохраняющийся духовный вакуум не всегда заполняется теми ценностями, которые проистекают из самобытности каждого из населяющих нашу страну народов. Наверное, институты гражданского общества во взаимодействии с институтами знаний должны добиваться сочетания ценностей, воплощенных в нашей многонациональной культуре и традициях, – главенство духовного над материальным, готовность жертвовать собой ради благого дела, патриотизм и желание жить в согласии с интересами страны – с современными представлениями о месте гражданина в собственном государстве.
Первейший институт знаний, где человек знакомится с этими ценностями, – школа. Сейчас ей предстоит перейти на новый учебник истории. В стране с непредсказуемой историей это означает, что будет учинен ее очередной пересмотр. В новом каноническом учебнике, как видно из обсуждаемой сейчас его концепции, хотят достичь нетривиального синтеза: соединить ценности Октябрьской революции с ценностями постсоветского периода. Объясняют, что ученик должен ощущать преемственность отечественной истории и тем самым проникнуться гордостью за ее поступательный ход, обрести чувство патриотизма.
Какой стране будет лоялен такой ученик? Стране Советов? Или стране без Советов? Впрочем, разве нам всем все чаще и чаще не предлагается жить немножко с оглядкой на прошлое?..
