Зарекайся – не зарекайся...

Весь мир сегодня столкнулся с проблемой быстрого роста тюремного населения.
Фото Reuters

Никогда и нигде в мире ни одно общество, ни один правитель, ни один режим не обходились без тюрьмы. Демократы, либералы, коммунисты, диктаторы – все строили тюрьмы, и всем тюрем не хватало. Почему?

С середины прошлого века в разных странах проводились исследования, которые с завидной последовательностью выдавали один и тот же результат: независимо от существующего в государстве режима, от настроений, господствующих в обществе, от уровня благосостояния среднего человека, от жестокости и жесткости уголовных наказаний, всегда найдется некоторое количество людей, которые, несмотря ни на что, будут совершать преступления. Разные, с разной степенью интенсивности, но совершать обязательно будут. И таких людей не так уж и мало: как правило, 5–7%. У этих людей есть то, что Мишель Фуко называет «постоянным желанием преступления». Что толкает этих людей к такому поведению? К сожалению, мы не знаем ответа на этот вопрос. Возможно, к концу XXI века мы и получим какой-то ответ, но это только предположение. Юристы, философы, психологи, социологи, физиологи и т.д. ищут ответ на него уже многие столетия. Но не находят. Гипотез много, но все они не являются до конца убедительными.

Вечны ли тюрьмы?

Ответ на этот вопрос, как мы видим, связан с ответом на вопрос о вечности преступности. Иногда правители в порыве революционного энтузиазма открывают двери тюрем, но заканчивается это плачевно. Во времена Великой французской революции возмущенный народ снес Бастилию (в Париже сегодня на асфальте остались только четко прорисованные контуры некогда страшной тюрьмы), а закончилось это введением гильотины, которая и изобретена-то была в то время, и использоваться стала по требованию трудящихся. На последних этапах революции использовалась, что называется, в три смены и то не поспевала обезглавить всех, приговоренных к этой процедуре революционными трибуналами.

После Февральской революции в России (1917) двери тюрем также были открыты, и на свободе оказалось приличное количество очень неприличных людей – уголовников с самым неприглядным прошлым. Люди их прозвали «птенцами Керенского» – увековечив таким вот образом эту историческую фигуру в своей памяти. «Птенцы» тут же принялись за старое. И большевики, пришедшие к власти в октябре, были вынуждены их хватать и сажать. Судебная системы была в полном развале, и пролетарские суды, руководствуясь пролетарским же правосознанием, многих приговаривали «к изоляции от трудового народа впредь до победы мировой революции». Мировая революция нас так и не посетила, зэки отошли в мир иной, а власть взялась за строительство новых тюрем, ибо «тяжелое наследие царского режима» очень быстро оказалось переполненным. Строительство шло такими темпами, что скоро превратилось в целую отрасль – ГУЛАГ. Это было целое государство в государстве со своими правителями, своими законами, даже со своими денежными знаками (лагерные деньги). Избавиться от этого наследия мы не можем до сих пор. Психологи это прослеживают очень хорошо. В период своего расцвета в 1953 году ГУЛАГ был резко очищен. По Указу Президиума Верховного Совета СССР от

27 марта 1953 года. «Об амнистии» к 16 ноября на свободе оказалось 1 201 606 «друзей народа». «Враги народа», осужденные за контрреволюционные преступления по знаменитым 58-м статьям УК РСФСР (их было 18) продолжали сидеть. Общая численность ГУЛАГа сократилась на 52,7%. Правда, значительную часть отпущенных вскоре либо перестреляли (в милицию пришло много фронтовиков, которые еще не разучились расправляться с врагами), либо водворили обратно в колонии. Но бед они причинили много.

Сегодня мир столкнулся с проблемой переполненности тюрем и быстрого роста тюремного населения. Практически все страны оказались в этом капкане: не сажать нельзя, а сажать некуда. В африканских странах тюремный перелимит достигает 200–250%. Нам это даже трудно представить. Ко всему прочему у многих государств нет элементарной возможности накормить осужденных. Все эти проблемы прозвучали на XII Конгрессе ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию (Бразилия, 2010). Прозвучать прозвучали, но решения пока не найдено. Строительство новых тюрем – это не решение. В противном случае через какое-то время мы столкнемся с другой проблемой: половина населения сидит, а другая половина ее охраняет. Но тогда очень быстро станет непонятно: кто же находится за решеткой – те или эти.

Почему возникла такая ситуация? Причин несколько. Во-первых, рост преступности на планете. Он происходит, несмотря на все предпринимаемые усилия. Во-вторых, как это ни странно звучит, но и более эффективная работа уголовной юстиции способствует изобличению виновных и направлению их в означенные места. В-третьих, несовершенство законодательства. Обратите внимание на простой факт, у нас последние два-три года с нарастающим темпом множатся предложения: усилить, ужесточить, повысить и т.п. В большинстве своем они ничем не подкреплены, кроме эмоций, и не оправданы. Тем не менее какая-то часть из них попадает в закон, порождая, например, квазипреступления. Вроде они и есть, но обществу (да и государству) до них нет никакого дела. Они сжигают силы и ресурсы уголовной юстиции, и не более того.

Конечно, мы общими усилиями найдем решение проблемы, но когда и как – сегодня предполагать трудно. Пока что мы упорно загоняем себя в тупик. Скоро упремся в стену.

Обезнаучивание ведет к оглуплению

К оглуплению всего и вся. Это аксиома. Говорят, известный исторический персонаж утверждал, что его рука тянется к пистолету всякий раз, как он слышит слово «культура». Я не знаю, к чему тянулась рука Реймера – бывшего шефа ФСИН, резко исчезнувшего из виду, но ученых и просто специалистов – тюрьмоведов в своем ведомстве он истреблял нещадно. Первым делом освободил от занимаемой должности начальника НИИ ФСИН Вячеслава Селиверстова – одного из немногих действующих ученых-пенитенциаристов. Вместо него поставил какого-то кандидата технических наук, который за годы пребывания в должности и ожидания генеральских лампасов даже не удосужился овладеть специальной терминологией. Впрочем, я не знаю, понимал ли и сам Реймер смысл многих понятий, употребляемых им как руководителем. Все-таки ведомство достаточно специфическое, и законы достаточно сложные для непосвященного. А он системы не знал и даже не стремился ее узнать.

Сегодня для всех понятно, что без научного обеспечения реально сдвинуться с места в решении любого значимого для государства и общества вопроса невозможно. Пренебрежительное отношение к науке в социальной сфере способно привести к таким оглушительным последствиям, что мало никому не покажется. Искать виновного будет поздно и совершенно бессмысленно. Надо это понимать и действовать соответствующим образом.

Использование потенциала науки не ограничивается привлечением к решению проблемы ученых. Необходимо еще, чтобы заказчики понимали то, что предлагается учеными. К сожалению, здесь далеко не все так просто и гладко. Мне неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что меня и моих коллег не понимают чиновники разного ранга, к которым мы обращаемся. Поразительно, но очень часто не понимают молодые. Им просто не хватает элементарных знаний. В какой-то мере это объясняет тот факт, что российские вузы не входят даже в сотню ведущих вузов мира. Я не являюсь сторонником публикуемых рейтингов вузов, считаю их излишне надуманными и политизированными, но факт остается фактом: нас не хотят видеть даже в сотне.

Надо помнить, что качество работы вуза определяется качеством подготовки специалистов, а вовсе не способностью вуза зарабатывать деньги, как было недавно заявлено. Одним из показателей качественной подготовки является умение (и стремление!) к дальнейшему самообразованию, демонстрация способности усваивать новое, ранее не изученное. Если этого нет – нет и специалиста. К сожалению, мне приходилось сталкиваться с ситуацией, когда судьи достаточно высокого уровня не понимали меня, если я говорил о характере и степени общественной опасности преступления. А это изучается на втором курсе юрфака. Забыли? Вряд ли. Скорее всего и не знали. Тем не менее они судят нас с вами.

Закон что дышло…

Особенно значимо привлечение науки в двух случаях: при разработке законопроекта и при формулировании концепции развития отрасли (или сферы правового регулирования).

В середине 90-х при разработке нынешнего Уголовно-исполнительного кодекса потенциал науки использовался по максимуму. Свидетельствую это как один из разработчиков ныне действующего кодекса. Нас всего-то было шестеро, а осталось только двое. Увы, бег времени неумолим. Он легко сносит в Лету и правых, и виноватых. Однако затем потребность в ученых стала заметно сокращаться. Сегодня от УИК образца 1997 года мало что осталось. Большая часть последующих изменений внесены в кодекс не только без участия ученых, но и вопреки их мнению. Мнению целых научных коллективов. Наука стала слишком неудобна для всевозможных реформ.

Реформа уголовно-исполнительной системы не только не стала исключением, она, наоборот, обострила и обнажила все язвы безграмотно воинствующей бюрократии. В 2010 году впервые на правительственном уровне была принята Концепция развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 года. Факт, безусловно, значимый. Беда же заключается в том, что этот документ есть типичный образчик кулуарной кабинетной работы. Мнения ученых не спрашивали, а если те вдруг приставали со своими объяснениями, от них отмахивались, как от навозных мух. Ведомственную же науку заставили после принятия концепции ее одобрить и обосновать.

Как результат – хорошие зачастую идеи получили никуда не годное оформление. Документ не обоснован ни теоретически, ни криминологически, ни социально, ни политически, ни бюджетно-финансово (это едва ли не самое печальное в преддверии грядущих финансовых потрясений). Одно введение тюрем вместо существующих колоний требует миллиарды одномоментных капиталовложений, а затем текущих постоянных. При этом положительный эффект от такого введения весьма сомнителен и проблематичен. «Тюрьма портит». Впервые я увидел эти слова вытатуированными на груди осужденного в одной из томских колоний в 70-х годах прошлого века. По колониям я мотался на старших курсах университета, принимая участие в многочисленных исследованиях, проводимых местными учеными. Под этой наколкой стояло: «ВИЛ ПСС Т 40 С 194». Меня это так поразило, что я очень быстро свернул свои опросные листы и помчался в Научную библиотеку. Быстро найдя нужный том и открыв указанную страницу, я убедился, что наколка не врет. Правда, у Ленина эта фраза звучит все-таки иначе: «Суды и тюрьмы портят». Но том и страница указаны точно. Теперь же мы слышим: «Даешь тюрьму!» Так удовлетворяются всего лишь чьи-то административные потуги. Неужели у нас мало других, по-настоящему значимых и неотложных забот.

Вне всякого сомнения, реформа уголовно-исполнительной системы нужна, нужна давно, но нужна именно реформа, а не ее имитация. Это же так очевидно. Реформировать же таким образом – это все равно что вместо ремонта железнодорожных путей начать красить рельсы разноцветной краской.

Вообще вся система уголовной юстиции требует реформирования. Делать это надо не спеша и с умом. Сегодня группа российских ученых под патронатом Общественной палаты разработала Концепцию уголовно-правовой политики Российской Федерации. Частично она уже опубликована, но работа над текстом продолжается и близится к завершению. Такую же работу надлежит провести и в сфере уголовно-процессуальной и уголовно-исполнительной политики. Всем нужна ясность: куда грести. Это позволит законодателю работать более эффективно и более целенаправленно, избегая всевозможных заносов и тряски на ухабах.

Чего, например, стоят одни новеллы с введением принудительных работ. Я неоднократно говорил, что я не против данного вида наказания, но именно как полноценного уголовного наказания, а не какой-то нелепой заменительной меры (суд назначает преступнику наказание в виде лишения свободы, а затем тут же быстренько заменяет лишение свободы на принудительные работы – ст. 53.1 УК). А к месту отбывания наказания в исправительный центр (на сегодняшний день не построено еще ни одного и строить, похоже, их никто не собирается: не на что) осужденный должен добираться сам (ст. 60.2 УИК). В лучшем случае с выданными на проезд деньгами (кстати, нашими с вами деньгами, уважаемые читатели) он доберется до ближайшего распивочного пункта.

В некоторых скандинавских странах осужденный к лиfшению свободы обязан сам явиться в означенное судом время в указанный пункт для прохождения «отсидки». Однако, как известно, что русскому хорошо, то немцу смерть. То, что там хорошо, у нас в обозримом будущем работать не будет.

Почему бы в этой ситуации не пойти дальше? Обязать, например, осужденного к лишению свободы запереть самого себя в кладовке и охранять с палкой от швабры в руках.

Тюрьма будет нужна обществу всегда. Во всяком случае, в обозримом будущем она никуда не исчезнет. В этой связи относиться к тюремной проблематике надо с должным вниманием. Недаром с середины XIX века в мире регулярно проводятся тюремные конгрессы (они, правда, периодически меняют свое название). Решить все эти проблемы на одном отдельно взятом участке никому не дано. В равной степени нельзя построить и совершенное общество в отдельно взятой стране. Усилия надо объединять, это первое. Науку надо запрягать, чтобы пахала до изнеможения, это второе. Поспешать надо не торопясь, это третье. Захотим – сделаем.