Илья Шаблинский
Впервые за 11 лет правящая группа оказалась перед необходимостью ограничения своей власти.
Фото Reuters
Совсем недавно на закрытой встрече с журналистами президент Владимир Путин (о, какое знакомое сочетание!) высказал пожелание, чтобы собирающиеся в скверах группы явно и неявно протестующей молодежи побыстрее вступали в политические партии, освободив от своего присутствия скверы. Ведь партии теперь должны печься как блины… Эту мысль главы государства передал, выступая в одной из дискуссионных программ НТВ, допущенный на закрытую встречу журналист Андрей Колесников. Можно ли сейчас решить хоть какую-то задачу с помощью партий?
В то же время в этой и во многих других программах все шире обсуждаются политические итоги последних лет и идеологический раскол общества.
Режим и его обоснования
Период с 2008 по 2012 год запомнится, в частности, и весьма специфическим президентством – президентством под патронажем. Председатель правительства Владимир Путин оставался патроном молодого главы государства. Лояльные СМИ использовали для обозначения этого феномена термин «тандем». Но, в сущности, отношения Медведев–Путин лучше укладывались в рамки схемы «ведомый–ведущий», «ученик–учитель» или даже «партнер – управляющий партнер». Все это, конечно, не имело никакого отношения к конституционному праву. Это было распределение ролей внутри корпорации. Данное партнерство напомнило всем о том, что, несмотря на тщательно выстроенную законодательную базу единовластия, главную роль в российской политике по-прежнему играют неформальные отношения. Несмотря на свои формально обширные полномочия, президент Дмитрий Медведев, получивший должность из рук патрона, фактически не мог претендовать на первую роль.
Тут мы должны затронуть вопрос об идеологическом обосновании авторитаризма в России.
Для широкого слоя чиновничества такое обоснование не представляло никакой проблемы, поскольку абсолютно соответствовало весьма почитаемой традиции единоначалия. То, что ее поддержание в последние десятилетия было возможно лишь с помощью другой почтенной отечественной традиции – двоемыслия и политической фальши, – не особенно заботит ее адептов.
Имеется, однако, и другой набор аргументов в пользу авторитарного режима. Последний оправдывается тем, что спасает страну от опасных радикальных движений, в частности от левых радикалов и отечественного нацизма. Вот, например, что писал в 2010 году Валерий Зорькин, председатель Конституционного суда: «...Я с изумлением обнаружил, что даже у профессиональных юристов слово «авторитаризм» вызывает жуткую неприязнь. Конечно, если в чистом виде авторитаризм, автократия в традиционном понимании – так недалеко и до Пота. Но авторитарное – есть ли это элемент государства и права? На мой взгляд, безусловно, потому что элементы социального общежития – это власть, свобода, закон и общая цель. Юридической общей целью является установление принципа юридического равенства, а наполняется оно через общие блага.
Если бы Шарль де Голль не поступал авторитарно, в пределах, конечно, Конституции и права, то на смену ему пришла бы диктатура фашистских полковников, бы был переворот. Я понимаю, что историю переделать нельзя, сослагательное наклонение, говорят, к истории неприменимо, но не могу отделаться от мысли о том, что, если бы Гинденбург в своих генеральских погонах не просто на приемах красовался, то есть если бы содержание соответствовало форме, если бы он и его окружение воспользовались авторитарными методами, как сделал это де Голль, Гитлер не пришел бы к власти. Конечно, что бы говорили поклонники чисто либеральной идеи свободы в ее рафинированности и абстракции?»
Нужно ли понимать это размышление так, что режим, установленный вторым российским президентом, спасает страну от новых гитлеров? Звучит не слишком убедительно.
Да, националистические и революционаристские группировки в начале XXI века действуют в России, как и во всех европейских странах. Это факт, но они существовали и, судя по всему, будут существовать у нас всегда. Означает ли это, что мы навеки обречены на режим полковников спецслужб, контролирующий СМИ и фальсифицирующий выборы? Что тут вообще перевешивает: угроза захвата власти радикалами или стойкий интерес узкой группы лиц в неограниченной власти и связанных с ней «скромных» благах? Думаю, что второе.
Кроме того, борцам с радикализмом следует помнить одно важное суждение Бориса Чичерина, сформулированное им в статье «Россия накануне ХХ столетия»: «Естественное последствие угнетения мысли состоит в том, что она вдается в крайние направления. Одна крайность всегда вызывает другую. Чем более мысль стеснена, тем более в ней возбуждается ненависть ко всякому стеснению...»
Эту истину проверили на собственном опыте несколько авторитарных режимов, существовавших в Азии и Латинской Америке в XX веке.
Новый век предоставил новый опыт.
Путь к конституционности – демонтаж режима
К 2012 году политический режим, ассоциируемый с правлением Владимира Путина и его группы, выглядел вполне отстроенным. Он включал в себя систему представительных органов, контролируемых фракциями партии власти, зависимых губернаторов и декоративную партийную систему. Никакое оппонирование, никакой протест внутри этой системы выхолощенных институтов не могли представлять угрозу для правящей группы. Внутри данной системы ее власть была неограниченной.
Но случилось непредвиденное. После очередных выборов в Государственную Думу в декабре 2011 года, принесших ожидаемую победу партии власти, в различных городах страны, прежде всего в столице, начались массовые акции протеста. Можно было не сомневаться в том, что раздражение людей вызвали не только и не столько результаты выборов, сколько очередная демонстрация всевластия правящей группы. Протест пришел не изнутри искусственно созданной партийной системы, но извне – от рядовых избирателей. Фальшивость всей политической декорации, тщательно отстроенной за десятилетие, прекрасно сознавалась и раньше, вызывая в основном иронию. С какого-то момента она стала вызывать у определенной части общества возмущение.
С точки зрения развития партийной системы, создания конкурентной среды в политической жизни нулевые годы можно считать потерянным десятилетием. Данный вывод стал вполне очевидным.
Впервые за 11 лет правящая группа оказалась перед необходимостью ограничения своей власти под воздействием иной политической силы – пусть и не оформленной. О перспективах последней именно в силу ее изначальной неоформленности и разнородности судить довольно трудно. Но даже вне зависимости от этой перспективы очевидно одно. Созданный за первое десятилетие века политический режим личной (олигархической) власти должен быть демонтирован. Речь идет об искусственно созданных ограничениях партийной и избирательной систем, а также о механизмах контроля главы государства (правящей группы) за губернаторами, высшими судами и Счетной палатой. Все эти конструкции, созданные в интересах узкой группы лиц и блокирующие реальное разделение властей, должны быть последовательно исключены из соответствующих законов.
Восстановление условий для нормальной конституционности, увы, непростая задача. Ожидаемые политические препятствия осложняются культурно-психологическими комплексами. В России никогда не было принято уступать власть – хотя бы частично. Правящая группа и ее лидер Владимир Путин действовали в рамках определенной политической культуры. В этих рамках возможны были послабления и гарантии – от патрона клиенту. Скажем, в 2000 году Путин мог согласиться на постепенную ротацию состава Совета Федерации при переходе к новому порядку назначения – к полной управляемости. Но уступать в рамках Конституции и договариваться с оппонентом в рамках этой политической культуры означает проявлять слабость. То есть идти на компромисс с оппозицией означает быть слабым президентом. В то время как сильный президент должен преодолевать любое сопротивление, настаивая на своем (вспомним постановление Конституционного суда) и своего добиваясь. Категориями этой политической культуры мыслит широкий общественный слой, включающий и часть интеллигенции. Эта культура не признает компромисса, а если и признает, то лишь тот, что на время и для вида. И преодолеть этот культурный комплекс сложнее, чем просто подготовить пакет поправок в законы.
Таким образом, изменение морально-психологического климата, сдвиг настроений в пользу реальной работы демократических институтов (выборов, палат парламента, судов), а не их имитации – одно из важных условий для восстановления конституционного порядка.
Опыт мирного, не связанного с открытым гражданским конфликтом демонтажа режимов личной власти знаком некоторым государствам Европы. Правда, каждый такой случай весьма своеобразен. В истории Франции, шедшей к стабильному конституционному порядку долгим ступенчатым путем, есть отрезок, охватывающий примерно 1860-е годы и запомнившийся стихийной либерализацией режима II Империи – авторитарного режима Луи-Бонапарта. В Испании в 1970-х годах был демонтирован режим Франко, а в Греции за считанные недели в 1974 году удалось избавиться от режима «черных полковников». Соответствующий опыт имеется у Бразилии, Аргентины. На этом фоне ситуация, сложившаяся в России, не выглядит безнадежной.
Но есть кое-какие важные детали. Ни разу еще режим личной власти не был демонтирован тем, кто его создал. И никогда восстановление начал конституционности не происходило без участия массовых общественных движений в защиту свобод. Движение – это нечто более широкое и сильное, нежели партия.
Такое движение и есть, в сущности, главное основание и гарантия поддержания конституционного порядка. В России ему еще предстоит оформиться и перелиться в обновленную партийную систему. Само по себе это уже будет означать преобразование политического режима. И это, вероятно, уже следующая глава российской истории.
