Григорий Кертман
Активность российского избирателя, по ФОМу, – в пределах статистической погрешности.
Фото Reuters
Как обычно, с началом избирательной кампании «политический класс» в России – от заведомо пристрастных партийных «штабов» до самых объективных печатных изданий – сосредотачивается на одном вопросе: растут ли в стране протестные настроения? И едва ли не все надежды и опасения участников процесса и наблюдателей связаны с ответом на него. Речь, заметьте, идет не о политических взглядах, установках, ценностях избирателей, не о том, чего они хотят, не о том даже, как соотносится «ассортимент» предлагаемых партиями идей, проектов, обязательств с сегодняшними политическими настроениями граждан. То есть выборы заведомо понимаются почти исключительно как плебисцит о доверии к власти. А избиратель, как предполагается в этой системе координат, только реагирует на поведение властей, выбирая между лояльностью и нелояльностью.
Надо признать, что немалая доля истины в такой интерпретации российских выборов есть – плебисцитарная составляющая занимает в них большое место. И обусловлено это, конечно, не только и не столько тотальным неуважением к избирателю со стороны «политического класса», но и некоторыми фундаментальными характеристиками отечественной политической культуры, и традиционными моделями взаимоотношений власти и народа, сформировавшимися частично в советские, а частично – и в более давние времена, и тем, что красиво называется институциональным дизайном российской политики. Все это так, и все же явная «зацикленность» активных участников и интерпретаторов предвыборных маневров на градусе «протестных настроений» – и, стало быть, на плебисцитарной составляющей выборов – не только обедняет понимание политического поведения российского избирателя, но и способствует примитивизации самого этого поведения и профанации института выборов в целом.
Но раз спрашивают именно о динамике протестных настроений – надо отвечать. Так растут ли они? Если говорить о распространенности социального недовольства в стране и установки на демонстрацию этого недовольства, на участие в тех или иных акциях протеста, то данные еженедельных массовых опросов ФОМа позволяют ответить однозначно: нет. Все индикаторы, характеризующие подобные настроения, в последнее время стабильны и движутся вверх-вниз в пределах статистической погрешности. Например, в течение многих месяцев от 17 до 23% респондентов (в последний месяц – не больше 20%) в ходе еженедельных опросов заявляют, что примут участие в акциях протеста, если таковые состоятся в их населенном пункте. Столь же устойчива и доля замечающих протестные настроения у своих земляков, окружающих, и ряд иных показателей. В последний раз все индикаторы показали некоторое усиление протестных настроений в феврале текущего года, после чего по большей части снизились до прежних значений.
Означает ли это, что люди, уверенные в росте протестных настроений, совсем не в ладах с реальностью? Необязательно. Наши данные однозначно свидетельствуют о том, что «экстенсивного», «количественного» роста протестных настроений в стране сегодня нет. Но, может быть, люди, полагающие, что такие настроения растут, фиксируют признаки интенсификации социального недовольства и готовности выражать ее публично у людей и групп, которые и раньше были недовольны, и вчера уже входили в упомянутые 17–23%. Есть ли такие признаки? Данные наших опросов их не фиксируют, но не позволяют и утверждать, что таких тенденций нет. Это можно обсуждать, но в любом случае не стоит на основании локальных наблюдений – ни верных, ни ошибочных – делать выводы относительно настроений всей страны: такие экстраполяции только порождают иллюзии.
Что касается собственно электоральных предпочтений россиян за полтора месяца до выборов, то и в них заметить сколько-нибудь значимые признаки нарастания протестных настроений затруднительно. Рейтинги доверия президенту и премьеру, равно как и электоральный рейтинг «Единой России» вот уже 4–5 месяцев, с начала лета, практически неизменны.
При этом все упомянутые рейтинги сегодня заметно ниже, чем, скажем, год назад. Если, например, намерение голосовать за единороссов сейчас выражают 42% от всех опрошенных (или 58% от числа определившихся со своими предпочтениями; ведь есть же еще и те, кто затрудняется с ответом, и те, кто говорит, что ни за что не пойдут на выборы), то осенью прошлого года – 51% (или 69% от числа определившихся). Но в предвыборный контекст эти достаточно серьезные перемены никак не помещаются, поскольку доверие к власти подверглось эрозии, согласно данным опросов, в феврале–июне.
В публицистике последнего времени часто звучит предположение, что рост протестных настроений породила или может породить «рокировка» президента и премьера, анонсированная на съезде «Единой России». Но ничего подобного не происходит. Не только рейтинги стабильны, но и реакция россиян на происшедшее вполне благостна. К тому, что В.Путин будет выдвинут кандидатом в президенты, положительно отнеслись 55% опрошенных (причем даже среди сторонников КПРФ – 22%), а отрицательно – 21%; к тому, что Д.Медведев возглавил список «Единой России», – 46 и 20% соответственно, к тому, что он в случае успеха партии на парламентских выборах и В.Путина – на президентских станет премьером, – 44 и 22%.
Причем мы попросили респондентов – как довольных, так и недовольных – аргументировать свои суждения. Так вот, лишь очень немногие из числа недовольных как выдвижением В.Путина в президенты, так и перспективой прихода Д.Медведева в Белый дом (по 3–4% от всех опрошенных), выражали недовольство именно тем, как было принято и обнародовано это решение: «из рук в руки передают власть»; «принцип демократии в нашей стране совсем забыли» и т.д. (остальные комментировали свои мнения иначе). Но едва ли эти люди относились к числу рьяных сторонников партии власти раньше, накануне съезда. Так что «рокировка» и не могла как-либо поднять волну протестных настроений.
