Бегство в будущее

В стратегических планах обновления финансовой и политической архитектуры глобального порядка у российского и американского президентов много общего.
Фото с сайта uniquedaily.com

Отечественные эксперты, осмысливающие ход программы модернизации, которая была сформулирована еще в правительственной Концепции долгосрочного развития до 2020 года, а затем получила новый импульс в статье президента «Россия, вперед!», не придают особого значения удивительному сходству в риторике российского лидера и его американского коллеги. Действительно, рассуждают они, можно ли сопоставлять наши проблемы и проблемы флагмана мирового капитализма? Не будет ли правильнее поискать аналоги медведевских «перемен» не в «переменах» обамовских, а скорее в горбачевской перестройке или ельцинских реформах? Не абсурдна ли сама параллель между левым либерализмом Обамы и правым реформизмом Медведева, регулярно выступающего против госкорпораций и слишком сильного присутствия государства в экономике? Да и вообще, разве Россия с ее неправедными судами, коррумпированным чиновничеством и криминализированной милицией может хоть в чем-то походить на цивилизованную Америку?

Все эти возражения имеют свой резон. Но они не отменяют того, что Медведев, Обама и отчасти Саркози попытались выступить в ситуации глобального финансового кризиса с некоторой более или менее единой и, вероятно, согласованной программой действий, нацеленной на перезапуск экономики с помощью форсированного технологического развития. Каждый из них предложил свой план обновления финансовой или же политической архитектуры глобального (в случае Медведева – евро-атлантического) порядка. Каждый решил сделать ставку на научно-технический прогресс в своей стране, осознав тот урон, который наносит этому прогрессу неолиберальная глобализация. И, забегая вперед, отметим – каждый оказался слишком осторожен для того, чтобы преодолеть сопротивление заинтересованных в статус-кво олигархий и мобилизовать коалицию сторонников «нового курса».

Бюджетный аскетизм после кратковременного кейнсианства

Между Обамой и Медведевым существует очень заметное социальное и культурное родство. Оба – выходцы из интеллектуального класса, оба явно испытывают ностальгию по тем временам, когда этот класс претендовал на лидерство в деле общественного прогресса. Оба через голову своих неолиберальных предшественников, Ельцина и Клинтона, обращаются в своей риторике к временам более отдаленным – к 1950–1960-м годам. Медведев с умилением размышляет об эпохе спора физиков и лириков, когда фундаментальная наука была в моде, а Обама с чувством явной зависти восстанавливает в памяти нации «момент Спутника», когда экономика страны была мобилизована Эйзенхауэром и Кеннеди для победы над СССР в «лунной» гонке. Оба посылают ностальгический привет 1960-м годам, и в обоих случаях ясно, что речь идет о жесте прощания, а не долгожданного возвращения, на которое могли бы надеяться деморализованные неолиберальными 1990-ми представители интеллектуального класса в обеих странах.

В возвращение духа 1960-х всерьез не верят ни в Москве, ни в Вашингтоне, и в этом смысле, кстати, правы те российские критики «модернизации», которые называют ее «ностальгической». Ностальгия по канувшим в застой 1960-м и несостоявшимся 1980-м буквально разлита в атмосфере академической жизни Москвы, и надо сказать, что и в профессорских квартирах Лос-Анджелеса и Нью-Йорка царит то же самое настроение. И в том и в другом случае более или менее очевидно, что возврата не будет, и «прогрессистская» риторика скрывает какую-то совсем другую, если не противоположную политику, о чем справедливо напоминает Джон Грей в публикуемом в этом номере интервью.

Не случайно антикризисная политика, проводившаяся в обеих странах под барабанный бой заявлений о том, что мы должны выйти из кризиса обновленными, с новыми моторами роста, была реализована тем не менее в интересах основных виновников и соавторов кризиса – финансовой олигархии в США и сырьевой в РФ. В итоге «новый курс» обернулся кратковременным кейнсианством для богатых (льготным кредитованием сверхкрупного бизнеса из государственных средств) и вновь сменился политикой бюджетного аскетизма. Сокращение госрасходов – лозунг дня как в США, так и в РФ.

Новые конкуренты США

На новый виток дискуссий о посткризисном развитии мы выходим в не слишком благоприятной для развития ситуации.

Дело усугубляется тем, что кризис конца десятилетия, даже если считать, что он в основном преодолен, дополнительно обострил тот вызов, с которым столкнулись как США, так и РФ на рубеже веков: вызов деиндустриализации. Причиной в одном случае стал перенос производства в Юго-Восточную Азию, в другом – разрушительные либеральные реформы 1990-х, закрепившие одностороннюю сырьевую специализацию национальной экономики.

Проблема деиндустриализации стала одной из тем избирательной кампании Обамы, в ходе которой речь шла о том, что даже в высокотехнологичных отраслях экономики, таких как атомная, страна утратила контроль над полным производственным циклом; о том, что перенос рабочих мест из США происходит не только в страны с более дешевой рабочей силой, такие как КНР, но и в страны с более дорогой рабочей силой – в Японию, например, что означает утрату важных технологических компетенций; наконец, о том, что сам масштаб аутсорсинга создал серьезные социальные проблемы и ударил по реальным доходам населения и, следовательно, по внутреннему рынку, что компенсировалось бумом безответственного кредитования, ставшим, в свою очередь, одной из причин кризиса.

Сегодня эти проблемы далеки от решения. Китай, олицетворяющий вызов индустриальному могуществу США, вышел из кризиса усилившимся. Растущий внутренний рынок позволяет ему чувствовать себя все более уверенно на геоэкономической арене: массированно заимствовать технологии, не обременяя себя соблюдением авторских и лицензионных прав (о чем упоминает Владислав Иноземцев в своей статье), осуществлять валютное стимулирование экспорта, обеспечивать уникальные субсидии иностранным инвесторам. Американский политолог Майкл Линд в одной из недавних работ отмечает: «Субсидии китайского правительства отдельным американским компаниям могут достигать 70% стоимости продукта. Искусственно заниженная валюта Китая прибавляет к государственным субсидиям еще около 30%». Успешно применяя весь арсенал методов экономического национализма, КНР вместе с тем удается сохранять полный доступ к внешнему, в том числе американскому, рынку. «Китай использует деньги американских потребителей, – подытоживает Линд, – чтобы перехватывать мощности американских производителей».

Напрашивается весьма тревожный для Запада вывод: глобализация рынков труда и капитала, товаров и услуг начинает играть против своих создателей, становясь максимально комфортной средой для геоэкономической экспансии индустриального Востока.

Как же реагирует американский президент на этот вызов?

Он пытается найти мягкий постиндустриальный ответ на грубую индустриальную силу. В своей речи к нации, произнесенной в январе 2011 года и амбициозно озаглавленной «Завоевывая будущее», Обама делает ставку на новое лидерство Америки в той сфере, в которой она и сегодня уверенно лидирует – в экономике знаний. Отсюда – опережающие инвестиции в науку и образование при вынужденном сокращении государственных расходов на иных направлениях.

По сути, это попытка уйти от конфликта с индустриальным Китаем, от пересмотра тех правил игры, которые обеспечивают его экспансию, в расчете на то, что новое лидерство в сфере науки и технологии позволит США компенсировать потерю позиций в индустриальной сфере. Надежда Обамы, очевидно, в том, что пока Восток будет осваивать и присваивать готовые технологии, Запад сформирует элементы нового технологического уклада, которые станут основой его новой гегемонии.

Однако большая часть американских стратегов, включая создателя «геоэкономики» Эдварда Люттвака, интервью с которым – также в этом номере «НГ-политики», сомневаются в реалистичности данной стратегии, опасаясь, что «постиндустриальный гегемон» может оказаться в плену у «промышленного монстра».

Вне зависимости от того, как мы оцениваем реалистичность этой доктрины, можно констатировать, что при всей своей «футуристичности» это весьма консервативная стратегия. Это попытка избежать серьезной ревизии правил игры (в том числе игры в глобализацию, которая, как мы уже сказали, обернулась против своих создателей), серьезного конфликта с геоэкономическими конкурентами и внутренними лоббистами, попытка сохранить статус-кво, сбросив энергию неопределенности в неопределенное будущее научно-технического прогресса.

Если угодно, это попытка убежать в будущее от вызовов настоящего, вызовов геоэкономической конкуренции, грозящей перейти в геоэкономическую войну.

По ту сторону кризиса

Мы пока не знаем, пройдет ли эта стратегия испытание бурной политической жизнью США и насколько тесной окажется взаимосвязь политических шансов российского и американского президентов в 2012 году. Но модернизационная стратегия российского президента явственно укладывается в ту же самую логику «бегства в будущее», что и обамовский прогрессизм.

Медведевский призыв «вперед» состоял, как можно судить по итогам принятых мер, в том, чтобы, не подвергая радикальной ревизии политику «патронажного монополизма» и дополняющего его бюджетного консерватизма кудринского толка, обеспечить присутствие в структуре российской экономики инновационного сектора, непосредственно ориентированного главным образом на зарубежного заказчика. Россия не столько модернизируется, сколько создает внутри себя некий «островок будущего» в надежде на то, что впоследствии он окажется плацдармом новой экономики и драйвером экономического роста.

Резоны подобного выбора вполне очевидны. Это и дефицит средств, которые потребовались бы для более амбициозной стратегии новой индустриализации (о необходимости которой у нас много говорилось), и разнообразные политические риски, связанные с выходом из инерционной траектории. Преодолеть инерцию сырьевой специализации действительно крайне сложно, множество «внешних» и «внутренних» причин крепко удерживают нас в этой нише.

Но мы обязаны по меньшей мере не игнорировать возникающих возможностей. Сама ситуация глобального геоэкономического конфликта между индустриальным Востоком и постиндустриальным Западом создает новый контекст взаимоотношений между Россией и лидерами развития. Увидеть и описать этот контекст – задача нового проекта фонда «Стратегия-2020» – Лекционного клуба, в работе которого примут участие «специалисты по будущему» с мировым именем. Разумеется, каждый из них ставит свои вопросы и расставляет свои акценты, но все они так или иначе затрагивают одну тему – что нас ждет по ту сторону кризиса? Не финансового кризиса как такового, а назревшего кризиса лидерства в мировой экономической системе. Почему это кажется важным? Потому что для нас кризис мировой системы – это прежде всего шанс на то, чтобы изменить свое положение в ней.