Михаил Ремизов
В обществе должна появиться сила, которая смогла бы переломить атмосферу цивилизационного бессилия.
Фото Reuters
Сегодня довольно остро стоит вопрос о том, как модернизационные инициативы президента соотносятся с ожиданиями и интересами социального большинства. Все чаще звучит мнение, что большинство не готово понять и принять прогрессивных устремлений главы государства, и последнему стоит сосредоточиться на общении с «передовыми» группами общества. Сам факт подобного противопоставления – продуктивный интеллектуальный вызов для участников дискуссии о социальном измерении модернизации, которая состоится в Москве в последние дни сентября.
Неопознанное большинство
Разумеется, при желании элита способна с помощью доступных средств убедить большинство в том, что модернизация ему выгодна. Но более амбициозной была бы иная задача: выбрать такую модель развития, которая будет действительно выгодна большинству. То есть выстроить экономический проект исходя из социального.
Все успешные модернизации имели в своей основе сильные внеэкономические стимулы. Кольберизм во Франции, петровские реформы в России, реставрация Мэйдзи в Японии – во всех этих и многих иных случаях перестройка экономики была продиктована военно-политическими целями. Сегодня тон задает не столько военно-политическая, сколько геоэкономическая конкуренция государств.
Последняя сводится, по выражению одного из участников конференции, идеолога геоэкономики Карло Жана, к стремлению обеспечить наилучшую возможную занятость для наибольшей части своего населения.
К несчастью, сырьевая экономика не позволяет нам решать эту задачу. Как писали еще классики политэкономии, сырьевое хозяйство работает с убывающей отдачей – земля истощается, а издержки растут. В нашем случае растут такими темпами, что стабильно высокие цены на нефть экономику уже не стимулируют, ей в качестве допинга необходимы постоянно растущие цены.
Даже тот уровень социальных обязательств государства, который существует сегодня, может оказаться для сырьевой России неподъемным. Но важнее другое – то, что социальная ответственность государства гораздо шире, чем ответственность перед пенсионерами или безработными. Это ответственность за поддержание развитой системы разделения труда – достаточно развитой для того, чтобы в ней могло «поместиться» современное, высокодифференцированное общество. Так понятая повестка социальной справедливости вполне совпадает с повесткой развития.
Их политическое соединение могло бы сформировать новое, пока не опознанное нашими политиками большинство.
Восстание машин
Чтобы инженеры, ученые, учителя в России не превращались в «лишних людей», необходима новая экономика, новая система производительных сил. Но формирование таковой всегда несет с собой новые социальные вызовы. Экономист Олег Григорьев справедливо говорит о невозможности «стерильной модернизации» и острых социальных рисках политики развития.
Один из главных вызовов социальной стабильности связан с внедрением новых технологий. Достаточно вспомнить Англию времен промышленной революции, когда «овцы съели людей» (то есть текстильная промышленность пустила по миру огромные массы крестьян). Имея перед глазами этот опыт, Маркс писал о том, что процесс, при котором человеческий труд замещается технологиями, может привести к серьезному кризису капитализма, поскольку высокопроизводительной индустрии нужно все меньше рабочих рук, но все больше покупателей.
Маркс, как известно, несколько недооценил живучесть капитализма, которому до сих пор как-то удавалось решать эту проблему. Одно из решений состоит в том, что по мере «технологизации» индустрии человеческий труд концентрируется в сферах не материального, а социального воспроизводства. Например, в сферах управления или образования. Один из докладчиков конференции социолог Рэндалл Коллинз именно с этим связывает рост сектора образования в современном обществе. Образование как бы абсорбирует то рабочее время людей, которое высвобождено технологиями. В этом смысле так называемая «экономика знаний» не только подпитывает технологическое развитие, но и сглаживает его социальные риски – с тем чтобы новейшие технологии не «съели людей» так же, как это некогда сделали «овцы» английской промышленной революции.
Соблазн «экономики бедности»
Впрочем, проблема тотальной механизации труда – из числа тех, до которых нам еще следует дорасти. Пока же нам угрожает не столько технический прогресс, сколько его противоположность.
Предположение, что модернизация производства может создать армию безработных, мирно соседствует у нас с другой ходячей истиной – что для модернизации страны нам не хватает рабочих рук и поэтому надо привлекать их из-за рубежа. Что, собственно, и происходит. Ставка на бросовую рабочую силу, на массовую иммиграцию или аутсорсинг лишает бизнес стимулов к технологическому развитию и оказывает разрушительное воздействие на социальную среду. Если бизнес не в силах преодолеть соблазн дешевой рабочей силы, государство должно ему в этом помочь.
Здесь заключен принципиальный выбор и еще одна тема для дискуссии. На мой взгляд, крайне важно, чтобы, критикуя ресурсно-сырьевой подход, мы не пришли явочным порядком к ресурсно-трудовому подходу, при котором главным ресурсом конкурентоспособности на глобальном рынке признается дешевая рабочая сила. Нам вряд ли стоит следовать здесь китайскому примеру, о чем точно говорит в своем интервью накануне конференции еще один ее участник – американский экономист и политолог Клайд Престовиц.
Эту модель можно назвать «экономикой бедности». В юго-восточной Азии она себя оправдала, но это совсем не значит, что она сработает в России: концепция развития, которая деморализует и демотивирует общество, не может быть эффективной. Если мы стремимся к формированию широкого среднего класса, общества социальной середины, то мы должны искать другие факторы конкурентоспособности, которые ассоциируются с европейской моделью развития, – высокое качество рабочей силы, развитый внутренний спрос, технологическое лидерство, опережающие инвестиции в образование и инновации.
Требуется атмосфера развития
Шансы среднего класса в России полностью зависят от способности государства грамотно разыграть эти карты. Проблема лишь в том, что способности государства у нас мало кому внушают доверие. И это аргумент, о который спотыкаются любые разговоры о политике развития. Государство коррумпировано и неэффективно, следовательно, модернизация – это когда государства становится меньше. Эта логика воспринимается обществом как нечто самоочевидное. Но не все очевидное верно, как напоминает академик Полтерович.
Президент недавно сказал о том, что у нас нет тяжелой атмосферы в обществе. Я позволил бы себе в этом усомниться, поскольку убеждение в тотальной и заведомой неэффективности не только государства, но любых масштабных проектов коллективного жизнеустройства, которыми, собственно, и создана человеческая цивилизация, – проявление довольно тяжелой атмосферы. Я бы сказал, атмосферы цивилизационного бессилия, которая несовместима с развитием.
В обществе должна появиться сила, которая смогла бы переломить эту атмосферу. Политологи Борис Межуев и Никита Куркин высказывают гипотезу, что такой силой должен стать интеллектуальный класс.
«Книжных людей», чьей основной функцией является воспроизводство и передача знания, часто упрекают в «оторванности от жизни». Но у этого недостатка есть оборотная сторона – способность жить не сиюминутными, а долгосрочными интересами общества и тех социальных групп, с которыми они себя связывают, за которые они «болеют» в социальной игре. Для любой политической системы это большая проблема – обеспечить представительство долгосрочных, а не только текущих, непосредственных интересов, на которые завязаны основные группы влияния. Эта задача как раз и решается через механизмы воздействия интеллектуального класса на политику и общественную жизнь.
Зачастую конфликт между разными «горизонтами интересов» – коротким и длинным – оказывается важнее, чем обычный классовый или социально-групповой конфликт. С точки зрения «коротких» социальных интересов самых разных групп, от «бюджетников» до «олигархов», мы еще можем позволить себе жить по инерции. С точки зрения долгосрочных интересов – это граничит с социальным самоубийством. Чтобы условное «послезавтра» не обернулось катастрофой, действовать необходимо уже сегодня. Пока окно возможностей остается открытым. Но мы не знаем, когда оно может захлопнуться.
