Сопротивление реформам зрело в недрах партийно-государственного аппарата

Вадим Медведев: "Для начала надо было удержать кооперативы".
Фото РИА Новости

– Вадим Андреевич, почему в процессе перестройки так и не были осуществлены экономические реформы?

– Вначале, на первом этапе – в 1985-1986 годах – еще не было достаточно четкого и ясного понимания того, насколько глубокими должны быть эти реформы. Оно сложилось не сразу. К 1987 году стало ясно, что без экономической реформы дальше жить нельзя. Путь для нее открыл июньский Пленум 1987 года. Казалось, что это будет хорошее начало. Но оно не получило адекватного практического осуществления. Сказалась неготовность политических и экономических структур, да и самого общественного мнения. А затем чем дальше, тем больше сказывалось противостояние двух крайностей: догматизма и партийного консерватизма – с одной стороны и нарастающего политического и идеологического влияния радикальных настроений – с другой. Тем не менее в эту реформу удалось заложить довольно прогрессивные и реалистичные принципы.

– В чем состояла их суть?

– Кратко говоря, в том, чтобы превратить первичные звенья хозяйства – предприятия и объединения – в относительно самостоятельных товаропроизводителей, вывести их из жесткой административно-командной системы и превратить в реальных агентов товарно-денежных отношений. Но для этого надо было провести ценовую реформу, ибо цены того периода были резко завышены, другие – занижены, именно твердый характер цен и не мог реагировать на реальную экономическую ситуацию. Предприятия были полностью заключены в рамки административной системы. Материально-техническое снабжение, управление техническим прогрессом, финансовое положение предприятий никак не были увязаны с результатами их хозяйственной деятельности. Государственные предприятия должны были превратиться в самостоятельных товаропроизводителей.

Конечно, эти идеи были в какой-то мере идеалистическими. Но они имели достаточно четкий практический смысл.

– Но ведь в этом случае необходимо было преодолеть определенные идеологические преграды?

– Да, конечно, это было несовместимо с догматическими представлениями о социалистическом устройстве. Но в том-то и дело, что вырабатывались новые представления о социализме с самостоятельностью предприятий как товаропроизводителей, с выборностью руководителей и производственной демократией. Формула социалистического товарного производства была неким идеологическим брендом, приемлемым для общества, которое было не готово отказаться от прежних представлений о социализме, которые внедрялись десятилетиями в сознание людей.

– А как термин «социализм» в тот период воспринимался общественным сознанием?

– Социализм уже тогда понимался по-разному. Некоторые считали, что это некая авторитарная система, в которой господствует государственная собственность, где все определяется государственным планом, трудящиеся работают по найму у государства, а партия всем руководит. Другие к социализму подходили иначе, с учетом собственного опыта – как позитивного, так и негативного, – и, конечно, опыта развитых стран Запада. Эти различия выявились уже на стадии подготовки доклада для июньского Пленума ЦК 1987 года. Ученые, в том числе академики Анчишкин, Аганбегян, Абалкин, отстаивали прогрессивные, более современные позиции. Их поддерживал Горбачев. Традиционное понимание отстаивали руководители правительства. На этой почве возникали острые дискуссии, которые продолжались до последнего момента. В конечном счете был достигнут компромисс, в основе которого лежала точка зрения ученых.

В итоге решения апрельского Пленума ЦК были достаточно прогрессивными. Но когда наступила пора, их реализация, особенно в части ценообразования, материально-технического обеспечения и т.д., стала тормозиться. Через полтора-два года реформа была спущена на тормозах.

– Как вы считаете, кто в этом более всего виновен?

– Общий ответ тут, на мой взгляд, может быть такой: консервативные круги в высшем эшелоне партийно-государственного руководства и прежде всего правительства.

Партийная позиция в решении Пленума была достаточно четко определена. В соответствии с ним был принят комплекс государственных законов и правительственных решений. Надо было обеспечить их выполнение.

Следует отметить, что в 1989 году на основе решений ХIХ партийной конференции была проведена глубокая реформа политической системы страны, произошло разделение партии и государства, в дальнейшем это нашло отражение в изменении статьи 6 Конституции. Партия стала отходить от непосредственного руководства экономикой. В партийных органах, в том числе в ЦК КПСС, были упразднены все отраслевые, экономические отделы, за исключением сельскохозяйственного.

Конечно, это не освободило партию и ее руководство от ответственности за общее экономическое положение в стране, но непосредственно теперь она лежала на правительстве. А оно стало затягивать проведение реформ и прежде всего реформы ценообразования и материально-технического снабжения, допустило выпуск излишних денег в оборот и разбалансированность рынка, хотя рост производства продолжался и в 1988 и в 1989 годах. Были, конечно, и объективные экономические трудности, связанные, в частности, с падением мировых цен на нефть. Реформы могли бы помочь преодолению этих трудностей, но они оказались заблокированными.

Плачевную роль сыграла практика создания кооперативов на предприятиях. Для них были раскрыты границы, и это было правильное решение. Их перевод на рыночные рельсы надо было осуществлять постепенно. А тут оказались открытыми каналы для превращения безналичных денег в наличные. Тогда это была очень острая тема. Кооперативы имели возможность снимать деньги с расчетного счета и превращать их в наличные. Что отрицательно сказалось на потребительском рынке и привело к большим трудностям. Это начало ощущаться в 88–89-м годах и еще сильнее в 90-м году. Банковский контроль был ослаблен, но тут валить только на правительство нельзя, хотя оно в первую очередь виновато, потому что оно должно было вовремя сигнализировать и принимать меры. И политическое руководство несет ответственность за несбалансированность рынка. В 88–90-м году были приняты, пожалуй, преждевременные меры по расширению и увеличению пенсионного обеспечения. Темпы производства были сравнительно низкими, а пенсионные расходы резко выросли. Рыжков возражал против этого, говорил, что денег нет, деньги можно выпустить, но как покрывать их на рынке товарами?

– То есть сопротивление реформам нарастало?

– Оно зрело и усиливалось в недрах партийно-государственного аппарата, а все трудности и просчеты соединялись в одно и выставлялись как отрицательный эффект от реформы. После Первого съезда народных депутатов была предпринята новая попытка осуществления реформы. Но теперь функции государства и партии разделились, экономика полностью перешла в руки правительства. Абалкин был назначен зампредом Совета министров. И была разработана новая программа реформы, она несколько раз обсуждалась на Съезде народных депутатов и Верховном Совете, но так и не была принята.

– Приход Бориса Ельцина к власти в 90-м году как-то повлиял на ситуацию?

– Он привел к еще большему обострению борьбы вокруг экономических программ. В нее активно включились и радикал-либеральные силы, что нашло свое проявление в дискуссиях вокруг реформ. В конце 90-го года правительство Рыжкова ушло в отставку. При правительстве Павлова была, наконец, осуществлена ценовая реформа, но она сильно запоздала и дала лишь кратковременную и непрочную нормализацию рынка. Летом Горбачев принял участие в заседаниях «большой семерки», представив на ней программу мер по развитию внешнеэкономических связей страны. Появились проблески света в конце тоннеля, но путч обрушил последние надежды на положительный результат реформ.

– А чего на самом деле добивался тогда Михаил Горбачев?

– Он хотел, чтобы экономика, как и все общество, основывалась на демократических принципах, инициативе и самодеятельности людей, сильных экономических стимулах, сочетании рыночных методов и общественного регулирования. Он считал, что партия или партии должны выполнять лишь присущие им идеологические и политические функции, не подменяя собой государственных органов.

– То есть ликвидировать КПСС он не собирался?

– Так вопрос не стоял. Речь шла о преобразовании КПСС в действительно современную политическую партию, т.е. превращении ее из стержня государственной власти в политико-идеологический институт, который бы оказывал политическое влияние, но не брал на себя функции государственного управления. Реформирование партии началось, но завершить его не удалось. Диктатура партии перестройкой была подорвана, но не устранена. В августе 1991 года тогдашнее ее руководство, за исключением генсека, выступило в поддержку путча и тем самым обрекло ее на бесславный конец.

Результаты перестроечных преобразований в нашей стране в политической сфере, в экономике, в сфере идеологии прочно отложились в фундаменте нашего общества, не говоря о внешней политике и сфере международных отношений. Их актуальность сохраняется и сегодня в связи с существенными отступлениями от демократических принципов, которые наблюдаются в нашей жизни. Это и тенденции к фактическому восстановлению элементов однопартийной системы, смещению функций различных ветвей власти, ограничению прав и свобод личности.