Романтики с большой дороги

Деньги, изъятые группой Гдляна у коррупционеров, поражали воображение.
Фото ИТАР-ТАСС

Это было время надежд, романтических порывов, заблуждений. Причем заблуждения эти были массовыми, казалось, еще немного, еще чуть-чуть – и все изменится, как в волшебной сказке. Русский народ – сказочник, он легко в это состояние впадает. А потом те реалии, которые имели место быть, положили конец всем надеждам на лучшее будущее. Мы с Гдляном в составе достаточно большой следственной группы находились в то время в Узбекистане, расследуя дела коррупционные. Коррупция, и огромная, тогда была в основном в правоохранительной сфере и партийных органах. И это не было только «хлопковым делом», мы вели дела о коррупции в высших эшелонах власти, и это, повторюсь, не только Узбекистана касалось.

Позже и этот вариант определения нашей деятельности власти показался слабоватым, и все чаще стала звучать тема о наших перегибах, особенно ярко она пошла на съездах, нас стали обвинять в превышении должностных полномочий, создали комиссии, возбудили дело и т.д. На самом деле не было хлопкового дела как одного целого. Было около 1000 подобных дел, на которые была брошена целая армада местных следователей и им в помощь направили несколько сот человек со всей страны. Как правило, расследования касались низшего звена производственников: бригадиров, председателей колхозов, приемщиков хлопка и т.д. В общей сложности в Узбекистане к уголовной ответственности с 1983 по 1988 год было привлечено около 30 тыс. человек. Наша группа выступала против этого маховика репрессий. Ведь приписки хлопка и соответственно хищения носили приказной характер. Так, на протяжении многих лет создавалась довольно жесткая система, из которой выпасть было невозможно. Фамилии тех, кто тогда был у власти, будь то Рашидов или Усманходжаев, уже не столь существенны: главным условием являлась сама система, в которой такое было возможно.

Мы же были уверены: основная проблема в коррупции – это те руководители, от которых зависит принятие решений, люди, сидящие в больших креслах. Мы шли по пути выкорчевывания организаторов, а не винтиков в виде исполнителей. Поэтому у нас дело и вышло таким громким. Особенно когда в 84-м году мы впервые в современной истории страны привлекли действующего первого секретаря обкома партии (в Узбекистане. – «НГ») к уголовной ответственности. Такого доселе не было – никогда еще, не считая сталинского периода, когда могли привлечь кого угодно и за что угодно, руководители такого уровня не подпадали под следствие. В 1985 году мы стали копать дальше, упорнее, итогом такой кропотливой работы стало то, что мы привлекли к уголовной ответственности 62 человека, и это был цвет, практически все руководство Узбекистана.

Помимо этого мы сильно разворошили союзное МВД, было собрано очень много доказательств в отношении целого ряда союзных министров, председателя Верховного суда, сотрудников и даже секретарей ЦК КПСС. И если бы нас не остановили, мы вытащили бы миллионов вдвое больше, чем за все пять лет работы. Но на этой стадии с нами и расправились.

Очень часто говорят, что все это было курсом Андропова на наведение порядка. Хочу заметить, что при том же Андропове, когда первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов хотел выгнать чужаков из республики, мы удержались там только потому, что он сам умер, а то бы нас убрали из республики в два счета. Более того, при том же Андропове, когда Рашидов перешел в атаку, фактически все инициаторы этого дела, а начало оно разматываться сначала в Бухаре, Комитет по безопасности республики, начиная с председателя КГБ, его заместителя, начальника следственного отдела, не говоря уже об оперативниках, – всех поснимали: кого-то перевели с понижением, многих следователей отправили на «перевоспитание» в Афганистан, где тогда шла война.

Но нам в каком-то смысле везло, потому что слишком часто менялись руководители страны и партии в то время. Всякий раз, когда это происходило, у нас появлялась определенная пауза, пришедшим на смену было не до нашей следственной группы, им нужно было осмотреться на месте, расставить своих людей. На грани развала группа была в период Горбачева, к которому мы тоже неоднократно обращались с предложением пресечь произвол с «хлопковыми делами», прекратить массовое привлечение людей к уголовной ответственности. А он вместо решительных действий пересылал бумаги генеральному прокурору. Тот, в свою очередь, наезжал на нас – вы чего за моей спиной к кому-то обращаетесь?

И чем все кончилось? По большому счету разгром нашего с Гдляном дела о коррупции – это целиком и полностью остается его, Горбачева, виной. Потому что когда мы в 89-м году подбирались к основному полигону коррупции в Москве, он и его соратники посчитали, что это дискредитация партийных органов, и нас стали открыто гнобить. Мы-то считали, что обнаружение в партийных и государственных органах коррупционеров – это большая задача, укрепляющая государственность. Но в марте 89-го Тельмана Гдляна вызвали в ЦК и сказали: «Все, ребята, кончилась ваша вольница. Все материалы на стол, мы вас будем подводить под ноль». Понятно, какая была реакция со стороны Гдляна. Он за словом не лез никогда и особым чинопочитанием не отличался и сказал все, что о них думал. Поэтому сегодня он – скромный пенсионер, а не генеральный прокурор, скажем. Потом все отразилось в решениях Политбюро партии, началась травля. Мы понимали, что нам остались месяцы. Нужно было сохранить дело и взятое направление, подкрепить все это политически как-то. Потому я, человек, никогда не мечтающий о политике, принял решение баллотироваться в депутаты. Я неплохой результат получил тогда – где-то 1,5 млн. голосов, и это при том, что я, москвич, шел по списку в Ленинграде.

Вот такая противоречивая палитра. С одной стороны, какие-то явления перестроечного времени, бесспорно, помогали нам. Например, нам очень помогла пресса. Когда в 88-м году нам удалось пробиться в СМИ, когда пошли первые публикации и журналисты стали приезжать на наши операции, например по изъятию ценностей, и все это стало освещаться, мы впервые провели пресс-конференцию в Генпрокуратуре, правда, это стоило должности тогдашнему генпрокурору Александру Рекункову. Когда в мае 1988 года это состоялось, все телеканалы и основные газеты показали фотографии и телесюжеты, джинн выскочил из бутылки, все факты стали достоянием общественности. Этим были очень недовольны в ЦК и буквально через месяц был назначен новый генпрокурор – Александр Сухарев.

На тот момент в борьбе с коррупцией была взята планка очень высокая, которую уже более 20 лет никто взять не может. Но это давало большие надежды на то, что в стране наконец-то возникнет ситуация, при которой любое должностное лицо перестанет быть неприкасаемым. В течение этих лет нам удавалось шаг за шагом подниматься все выше, чувствовать нужность и полезность для общества. И вдруг тебе не только обрубают крылья, но и говорят, что посадят...

В день Съезда народных депутатов 25 мая 89-го года в отношении нас с Гдляном возбуждается уголовное дело. У мандатной комиссии не прошел вариант лишить нас депутатского статуса, последующие события тоже не дали результатов. В итоге в отношении нас двоих была создана комиссия съезда во главе с Роем Медведевым, тоже еще тот перестроечник. Но когда в конечном итоге прокуратура вышла в Верховный Совет с требованием привлечь Гдляна и меня к уголовной ответственности, в нашу поддержку поднялась вся Межрегиональная депутатская группа. 5 раз были голосования, и единственное, что удалось сделать Лукьянову (в 89-м первый заместитель председателя ВС СССР. – «НГ») и Горбачеву, – получить согласие депутатов на наше увольнение из прокуратуры, причем незаконно, с формулировкой, которая не была законом предусмотрена.

Мы прекрасно понимали, что негативный вариант развития событий достаточно реален, мы же не в безвоздушном пространстве жили и видели, как расправлялись со многими нашими коллегами, которые позволили себе лишнее сказать или сделать. Но все-таки значимость целей была более важна, чем личная безопасность. В это сейчас, наверное, верится с трудом, но мы верили, что будет взят еще один рубеж, он будет каким-то маяком для тех, кто верит в справедливость без разделения на касты. Это уже начинало приобретать черты, формы, пусть еще не четкие, но все же государственной политики.

Вот так мы тогда себя ощущали, и нам многие помогали, у меня, например, сохранилось уважительное отношение к Николаю Ивановичу Рыжкову, который был тогда председателем Совмина. Несколько раз через него мы передавали свои записки в Политбюро и Горбачеву. Потому что очень многие вещи без получения одобрения сверху было решить невозможно. Это сегодня сказки рассказывают, что Компартия ни во что не вмешивалась. Шагу нельзя сделать без ее отмашки. А Рыжков все-таки понимал, что это все же полезная деятельность – очищение государственного аппарата от коррупции. Ельцин в бытность секретарем ЦК тоже нам многим помогал, он тогда приезжал в Узбекистан и обращался, мы об этом узнали позже, с серьезной критикой в адрес руководства республики, уже тогда он предлагал Усманходжаева (первый секретарь ЦК КП Узбекистана в 1983–1988 годах. – «НГ») освободить от должности. Он помогал нам и потом, когда нужно было решить ряд организационных вопросов на привлечение к ответственности того же Чурбанова (первый заместитель министра внутренних дел – 1980–1983 годы), который сегодня по телевизору утверждает, что якобы его за чапан и тюбетейку посадили, забывая о том, какие огромные суммы прошли через его руки. А ведь тогда даже в судебном заседании он признавал 90 тыс. руб. лично полученных. Эта сумма была не такой уж малой, учитывая тогдашнее почти равнозначное соотношение рубля и доллара. За 90 тыс. долл. любой премьер слетит с должности в Великобритании, а нам его не отдавали ни при каких обстоятельствах. Надо отдать должное Борису Николаевичу, этот и другие вопросы в отношении нескольких других фигурантов он решал достаточно продуктивно. На одном из заседаний Политбюро он просто в весьма резкой форме поставил вопрос о том, чтобы нам не мешали работать. У нас все было распланировано, готовились, если так можно выразиться, к привлечению к уголовной ответственности сразу несколько союзных министров, в отношении которых была собрана глубочайшая доказательная база. Для того чтобы добиться таких результатов, надо действовать самоотверженно, не обращать внимания на то, когда тебя пугают тюрьмой, отставкой, увольнением. И это не громкие слова, просто по-другому мы не умели. Каких только препятствий нам не создавали, каких усилий не предпринимали! Но и мы готовились. Например, подготовили статью под названием «Противостояние», в которой указали, что в составе делегатов XIX партконференции есть взяточники, которых покрывают высокопоставленные должностные лица. Понятно, что написать – это одно, а опубликовать – это другое. Первоначально это все готовилось для «Комсомолки», но руководство этой газеты категорически отказалось от публикации. Взял на себя ответственность главный редактор «Огонька» Виталий Коротич. Мы с ним встречались, показали кучу материалов и доказательств. Когда за день до открытия партконференции «Огонек» вышел с этой статьей за нашими с Гдляном подписями, естественно, начался скандал. Делегаты возмущались, это что ж такое, до чего можно докатиться! Были нападки и на прессу, которая, по мнению некоторых, распоясалась. Но мы заявили, что несем ответственность за каждое слово. Мы еще привели цитату Ленина: «Верх позора и безобразия: партия у власти защищает «своих» мерзавцев!» С учетом того, что это была партийная конференция, а мы тогда были членами КПСС, из партии нас исключили, но позднее. А пока была создана комиссия, забегал наш новый прокурор Сухарев. А что было делать, крыть-то нечем. Действительно, вся эта группа лиц, включая и Усманходжаева, брала взятки, в отношении них подавались записки в ЦК о том, что указанных лиц надо привлекать к уголовной ответственности. В результате этого скандала мы серьезно продвинулись вперед. То есть на всю страну прозвучало, а реакции нет никакой. Ну, народ-то у нас сообразительный, пошли разговоры, все стали высчитывать, кто эти взяточники. И прежде всего стали называть Андрея Громыко (с 1985 по 1988 год – председатель Президиума ВС СССР), Михаила Георгадзе (депутат Верховного Совета 4–10-го созывов), Егора Лигачева (секретарь ЦК КПСС в 1983–1990 годах) и еще достаточно многих людей из действующей тогда властной колоды.

Мы все были романтиками, зачем-то верили в общечеловеческие ценности и, наверное, потому глубоко не вникали в какие-то вещи. Теперь, когда я поездил по миру, когда на протяжении многих лет общался с разными людьми, много читал, есть с чем сравнивать то время и те наши настроения и ожидания. Теперь я прекрасно знаю, что такого понятия, как общечеловеческая мораль, не существует. У каждого народа свои понятия об этом, в каждой стране свой менталитет, принципы и понятия, попытки искусственного внедрения каких-то моделей. И если они не воспринимаются обществом, то деградируют и превращаются в противоположность.

Второй момент, о котором сегодня можно сильно сожалеть, – это то, что у руководства страны, я имею в виду Горбачева и Ельцина и лиц, которые принимали решения в то время, у них не было плана действия. А без плана невозможно ничего делать, надо видеть, что более значимо, а что менее, чем можно пожертвовать, а чем нельзя, потому что это смертельно для реформ. В итоге мы, вместо того чтобы развиваться эволюционно, двигаться хотя и постепенно, но вперед, разбазарили страну, растащили собственность. Последствия этих катаклизмов для простых людей оказались катастрофичны. Я после всех этих дел вернулся в свою правоохранительную сферу. Меня ранее, как и Гдляна, уволили из прокуратуры, но восстановить забыли. Мы с Гдляном дошли до Конституционного суда, нам там сказали, что наш вопрос слишком политизирован. А уже российский генпрокурор Валентин Степанков (1991–1993 годы. – «НГ») отказывался восстановить нас в должности на том основании, что прокуратура РФ не является правопреемником прокуратуры СССР. До такого маразма дошло. В 1993 году я лично с Ельциным общался на эту тему. Говорил, что больше ничего не надо, в прокуратуре работать не хочу, но возьмите, восстановите нас для того, чтобы люди видели, что нас не пинками выгнали, а за хорошую работу.

Но, видимо, никому не хочется видеть в органах прокуратуры людей независимых, которые ради служения закону могут положить на плаху собственную голову. В итоге мы видим сегодня, какой страшный развал в правовой сфере. Как это ни горько звучит, несмотря на всю трескотню, которую мы слышим, никакого системного подхода к тому, чтобы что-то поменять, нет. По большому счету мы в тот период пережили еще одну революцию, и то, что она прошла с минимумом жертв, – это плюс. С другой стороны, именно тогда мы потеряли веру и пустили страну по тупиковому пути развития. Тупик этот сейчас стал очень четко проявляться. Умы уходят из жизни, молодежь убегает из России, страна все более непрестижна для жизни – это очень обидно.