Вор в законе, а закон в понятии

Законодатели изо всех сил пытаются сделать Уголовный кодекс доступным для всех категорий российских граждан.
Иллюстрация РИА Новости

Уже несколько тысячелетий люди стремятся жить по закону. Законов написали превеликое множество. Занимается этим прежде всего государство. Но и общество, а равно всевозможные объединения граждан и корпорации изобретают свои нормы и правила для внутреннего употребления. Преступники тоже люди, и они тоже включены в этот процесс: у них свой язык (знаменитая «феня») и свои законы, которые они именуют понятиями, чтобы отделиться от официальной власти. Но даже преступники изобрели несколько десятилетий назад понятие «вор в законе» (вначале он звучал просто «в законе», «вора» притянули позже), чтобы как-то позиционировать себя наряду с властью. Это как в древние времена: днем правил князь, а ночью какой-нибудь Миха Шкворень. Все это знали, и все соглашались – времена были такие. Но сейчас-то ХХI век на дворе, Интернет, мобильные телефоны из всех карманов торчат, а времена все равно мутные, как утверждает Иммануил Валлерстайн.

3 ноября 2009 года в Уголовном кодексе появилась новая редакция статьи 210 «Организация преступного сообщества (преступной организации) или участие в нем (ней)». Не будем трогать всех изменений, появившихся в статье, хотя и к ним есть претензии, но это требует специального обсуждения на профессиональном языке. Остановимся лишь на одном.

Часть 4 этой статьи сурово карает – лишением свободы от 15 до 20 лет или пожизненным лишением свободы – лиц, занимающих «высшее положение в преступной иерархии». Это совершенно новое понятие для нашего уголовного закона, поэтому рассмотрим его более подробно.

Уголовный кодекс – это закон. И как всякий закон, он должен опираться на Конституцию и на всю систему законодательства страны, а также на международные нормативно-правовые документы. В этой связи естественно возникает вопрос: «Каким документом регламентируется положение в преступной иерархии?» Может, Государственная Дума втихую приняла такой документ? Или правительство издало? На худой конец, может, Конституционный суд его породил? Такого документа нет и быть не может. Не дело государства устанавливать служебную лестницу в преступной иерархии! Что же, мы этот документ с воровских сходок потребуем, что ли? Тогда уж точно, на понятия переходить надо, а генерального прокурора делать главным по понятиям.

Представим, что указанная формулировка остается без изменений, действует. Какими критериями должен руководствоваться суд при отнесении того или иного субъекта к лицам, занимающим высшее положение в преступной иерархии? Разработанными самими преступниками? Других же нет. Мне могут возразить, что в делах оперативного учета есть указание на то, что данный субъект действительно «в законе». Но эти данные тоже получены от «преступного элемента»! Да и оперативный учет ведется для оперативных нужд, то есть для облегчения поиска и поимки преступника. Там могут каталогизироваться рыжие, лысые, хромые, однорукие и т.д. К закону это отношения не имеет.

С другой стороны, возможны и определенные перегибы, какие неоднократно встречались в нашей истории. Например, руководитель какой-нибудь группы скинхедов вполне может быть признан лицом, занимающим высшее положение в преступной иерархии. Формальная логика будет соблюдена: скинхеды – преступники, следовательно, их руководитель – самый главный среди них преступник, высший в иерархии.

В 1969 году в УК тогда еще РСФСР появилась статья 24 прим. «Особо опасный рецидивист». Она рождалась в муках, но все же появилась. До предела формализованная статья, состоявшая сплошь из перечня статей и норм УК, которые в определенной законом (!) совокупности давали суду возможность присвоить преступнику далеко не почетное звание особо опасного рецидивиста. Причем суд мог этого и не делать даже при наличии формальных оснований, если считал это в данный момент излишним. Это «звание» присваивалось судом, суд же мог этого звания и лишить. Суд от имени государства называл человека особо опасным преступником. И это было правильно. Здравствующий и поныне профессор Михаил Петрович Журавлев, принимавший непосредственное участие в разработке названной статьи, написал с десяток книг и брошюр на эту тему, в которых очень хорошо продемонстрировал: за что человек получал это клеймо, как это влияло на назначенное ему наказание и как это влияло на его преступное и непреступное окружение. Всюду были плюсы.

В начале 90-х годов некоторые мои коллеги неожиданно выдвинули лозунг, что-де особо опасный рецидивист – это плохо, а вот особо опасный рецидив – это хорошо. Те, кто называл себя в тот период «демократами», этот лозунг подхватили и исключили из проекта Уголовного кодекса статью об особо опасном рецидивисте. Поразительно, но все враз «забыли», что рецидив – это то, что сделано, а рецидивист – это тот, кто сделал. Иными словами, это совершенно разные вещи, которые не мешают, а дополняют друг друга. И существовать в Уголовном кодексе они должны вместе.

Некоторое время тому назад президент дал поручение соответствующим ведомствам подумать об усилении уголовной ответственности преступных авторитетов. Поручение правильное и своевременное. Но он никогда не говорил о том, что уголовный закон должен перейти на воровской язык и оперировать воровскими понятиями. Не было этого!

Наверное, сегодня не след возвращаться к старому и реанимировать отслужившее свое понятие. Можно просто назвать особо опасным преступником и закрепить в законе закрытый перечень условий, при которых суд может признать преступника особо опасным. И уже этот термин использовать в статье 210 и в двух десятках других статей. Это будет понятно, законно, правильно.

Переходить же на воровские понятия глупо и оскорбительно для всего нашего народа. Без отсроченных во времени последствий это обойтись не может.