Идентификация тоталитаризма

Несмотря на все усилия мастеров пера и кисти, народ Сталина боялся.
В.Ефанов. Незабываемая встреча. 1936–1937

В последние годы, особенно в глазах молодого поколения, возросла моральная ценность победы СССР в Великой Отечественной войне. И в то же время вопросы о непомерной человеческой цене победы, о катастрофе начала войны, о несбывшихся надеждах фронтовиков-победителей на послабление режима теряют в новой России свою актуальность. Запрос на то, от чего отказался Хрущев во второй половине 50-х, то есть на гламур победы, заслоняет интерес к исторической правде. Нравственное сознание и прежде всего чувство сострадания и национальная гордость не только не соединяются в душе многих молодых людей, но, становятся антагонистами. В результате новая российская идентичность основывается, прежде всего и исключительно, на Победе 1945 года. Но при этом жесткая завязка национального достоинства на победу, совершенную в условиях сталинского режима, не позволяет не только осуждать преступления той эпохи, но и воспитывать в людях уважение к свободе, умение ценить свободу. При этом национальное сознание обкрадывается, лишается многих других побед всемирно-исторической значимости, побед в области духа, культуры и, самое главное и опасное, лишается русских побед в борьбе за свободу.

Идеология несвободы

Разговоры о том, что свобода лучше несвободы, повисают в воздухе, если вы не учите новое поколение отличать демократические режимы от тоталитарных, не показываете на собственном историческом опыте, на опыте большевизма и сталинизма, в частности, всю их противоестественность и бесчеловечность, то, что в науке называют «тоталитаризмом». Разговоры о том, что свобода лучше несвободы, не имеют смысла, если у вас не хватает духа сказать правду, что народ победил не благодаря системе ГУЛАГа, а вопреки сталинщине, если у вас не хватает духа совместить патриотизм с правдой и совестью и в конце концов признать, что Великая Победа 1945 года не только не ослабила репрессивный характер сталинского режима в СССР, но и перенесла сталинщину, правда в ослабленном варианте, на страны Восточной Европы, освобожденные Красной армией от фашизма. Надо признать очевидное: мы не только освобождали страны Восточной Европы от фашизма, но и занимались так называемым экспортом социалистических революций. Кстати, из нашей национальной памяти ушли все многочисленные сюжеты, связанные и с позором Берлинской стены, и с бесконечными политическими кризисами в странах социализма, начиная с восстания в Берлине в 1953-м и в Будапеште в 1956 году и заканчивая всеобщей национальной забастовкой «Солидарности» в 1980 году. Мы до сих пор не хотим признать ту неприятную для нас правду, что не только поляки, но и чехи все 40 лет социализма сожалели о том, что их освободили от немцев не американцы и англичане, а Красная армия.

Когда-то, в начале 90-х, мне казалось, что на волне характерного для российского человека отвращения к преступлениям фашизма, морального негодования по поводу звериной, античеловеческой природы гитлеризма легко у него вызвать и моральное отвращение к подобным же преступлениям, совершенным Сталиным, и еще раньше – большевиками во время Гражданской войны. Ведь на самом деле сама картина ужасов, пережитых и жертвами фашизма, и жертвами русского коммунизма, в целом абсолютно одинаковая. И действительно, человеку, стоящему на краю рва и ожидающему смерти, нет никакой разницы, во имя чего его убивают – или во имя победы социализма, или во имя победы «высшей расы». Для миллионов жертв тоталитарных режимов все идеологии на один цвет, имеют один и тот же запах смерти.

Штабеля трупов крестьян, и не только украинцев, умерших во время Голодомора 1932–1933 годов, умерших потому, что Сталин отнял у них выращенное ими зерно, ничем не отличаются на телеэкране от штабелей трупов узников концлагерей, которые оставляли после себя отступающие гитлеровцы. Сейчас с телеэкрана много говорится о заимствовании в середине 30-х нацистской карательной системой и большевистского и сталинского опыта создания концлагерей, так называемой системы трудового перевоспитания их узников. Идеология тоталитаризма, гласящая: «Всё в государстве, ничего вне государства, ничего против государства», была общей и для СССР, и для Германии 30-х годов. Кстати, у нас мало кто знает, что итальянские фашисты критиковали Гитлера за то, что «он взял за основу формулу государственности советского типа» (Эвола).

Надо признать, что технология лечения русской души шоком правды, на которую возлагали большие надежды и Николай Бердяев, и Семен Франк, сейчас в России не работает. Или русские стали уже другими, не теми, с которыми связывали свои надежды философы-веховцы, или их представления о духовной природе русского человека были ложными. На самом деле технология шока правды дает прямо противоположный результат. Чем вы убедительнее показываете в аудитории или в выступлениях по радио сходство большевистского, сталинского режима с национал-социалистическим, тем больше вы вызываете протест лично против себя.

У насилия нет имени

Казалось бы, что тут страшного. Речь в конце концов идет о преодоленном неприятном прошлом. Объясняю это своим слушателям, опять-таки ссылаясь на Бердяева, что на самом деле даже в идее коммунизма, не говоря уж об идее фашизма, никакого движения вперед не было, что и в первом, и во втором случае речь шла о движении назад, от буржуазной цивилизации к Средневековью, к праву насилия, к единовластию, к примитивному коллективизму. У национал-социализма демиургом, целью человеческой истории является арийская раса, а у марксистов – пролетариат как «социальный разум и социальное сердце» всего общества (Карл Маркс). И действительно, национал-социалисты, как и коммунисты, имели один и тот же лозунг «Общее выше личного», были противниками христианства и христианской морали, противниками так называемого буржуазного права, буржуазного парламентаризма, преследовали за инакомыслие. Гитлер сжигал, как и во времена Средневековья, «еретические» книги на костре во дворах университетов, Сталин сжигал книги расстрелянных «врагов народа», книги Троцкого, Бухарина в подвалах библиотек. Какая разница? Добавляю от себя. Феодализм состоит в том, что и марксизм, и фашизм отменяют нации как продукт буржуазной эпохи. Марксисты – во имя идеи мирового пролетариата, фашисты – во имя идеи интернациональной германской расы. Идеологи национал-социализма, в частности Розенберг, призывали к насилию, не стесненному «никакими формальными и моральными табу». Вождь Октября Лев Троцкий говорил о том же, теми же словами, что «у революционера не должно быть никаких моральных препятствий для применения неограниченного и беспощадного насилия».

Но все эти примеры родства сталинизма и национал-социализма, кричащие факты сегодня в России – как об стенку горох. Любое упоминание о преступлениях Сталина воспринимается как покушение на национальное достоинство, как фальсификация правды о войне. Только один, но показательный пример. Студент Сергей из Москвы в прямом эфире на радио сказал: «Мой дедушка воевал, был коммунистом, и я никогда не соглашусь, что сталинский строй был таким же тоталитарным, как и гитлеровский, никогда не соглашусь, что СССР погиб сам по себе, без помощи предателей». Я раньше полагал, что характерное для новой России нежелание осознать, осудить преступный характер хотя бы сталинского режима, вникнуть в смысл понятий «репрессии», «репрессивная система» идет от того, что у нее в отличие от ныне живущих поколений советских людей нет опыта несвободы. Все это так. Но, с другой стороны, и современные англичане, шведы тоже не имеют и никогда не имели опыта жизни в условиях тоталитарных режимов, подобных сталинскому. И тем не менее они активно осуждают и преступления нацизма, и преступления эпохи социалистического строительства, ощущают все угрозы, связанные с ограничениями демократии. Значит, все-таки моральный протест против несвободы и связанных с ней преступлений против человечности идет не только и не столько от жизненного опыта, сколько от духовной культуры нации, от исходной системы ценностей!

Сходство идеологий требовало и похожих сюжетов. Г.Поппе. Фюрер во Франкфуртской корпорации врачей. 1941

Неспособность отделить моральную ценность подвига своего дедушки, который сражался с фашизмом, от преступного характера сталинского режима идет от какой-то неразвитости мышления. Но надо понимать, что на самом деле леность мысли происходит от лености души. Нет активной реакции на очевидный, сотни раз доказанный преступный характер сталинской системы потому, что в твоем сознании сама жизнь человеческая ничего не стоит. Только тогда, когда ты исповедуешь ценности христианской морали и гуманизма, ты наберешься духу признать, что и режим твоего родного дедушки мог быть тоталитарным, мог совершать преступления против человечности. Но вся драма состоит в том, что в новой России вместе с затуханием интереса к исторической правде, с ослаблением способности воспринимать трудные, неприятные факты недавнего прошлого, судить о них ослабевает и без того слабая в России ценность человеческой жизни. К сожалению, новое руководство России не понимает, что нынешние попытки представить вопрос о жертвах и издержках советизации стран, освобожденных от фашизма, как «фальсификацию» правды о войне сводят на нет все наши разговоры о модернизации страны, о «нашем европейском выборе». При сохранении нашего традиционного пренебрежения к проблеме «жертв», к человеческой жизни в целом, при нашей привычке забывать о совести, когда речь идет о наших победах, не может возникнуть ни правовое сознание, ни гражданское общество.

В советское время, по крайней мере в сознании многомиллионной советской интеллигенции, в сознании того же студенчества, были куда более укоренены самоценность и ценность свободы и человеческой жизни, чем сейчас. По крайней мере нам, студентам МГУ, в далеком 1965 году, когда никто и не помышлял о смерти советской системы, не составляло труда понять, увидеть, что фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» – это протест против сталинизма и созданной им системы, что многое из того, что говорит он как диктор, относится не только к гитлеровской Германии, но и к СССР эпохи Сталина. Мы понимали, что культ фюрера, который разоблачал Михаил Ромм, мало отличается от культа Сталина, что наша однопартийная система мало отличается от однопартийной системы фашистов, что нас сближают с гитлеровским прошлым и культ массы, народа, сама идея превращения человека в винтик, и практика превращения страны в один военный лагерь, из которого никто без разрешения вождя не может выехать. Мы знали, что и у нас любовь к советской системе и верность марксизму-ленинизму носят правовой характер, как во времена Гитлера закон, обязывающий любить фюрера, и что методы борьбы с инакомыслием и превращение людей в восторженных идиотов, а народ – в толпу, у побежденных были подобны победителю. В советское время критика так называемых извращений культа личности Сталина не подрывала ни нашего оптимизма, ни веры в будущее. Правда об ужасах и преступлениях сталинской эпохи нас обожгла, но не сделала циниками. Даже те, кто вместе с верой в Сталина потерял веру в социализм, не утратили веру в свой народ.

Вчерашний предатель, он сегодня кто?

Новизна нашего исторического опыта состоит в том, что мы обнаруживаем возможность разрыва с ценностями гуманизма и даже просвещения в условиях политических свобод. Мы никак не можем согласиться с тем, что есть абсолютное зло. Ценность ДнепроГЭСа у нас заслоняет ужас Голодомора. Абсолютной истины у нас нет, ибо истиной для нас является только то, что совместимо с нашей национальной правдой о войне. Само по себе освобождение от несущих основ сталинизма, от машины репрессий не освободило нас от структуры мышления, из которой все эти ужасы вырастали. Кстати, и русский коммунизм, и фашизм исходили из принципа иезуитов «Цель оправдывает средства». У нас сейчас, как назло, соединилось много сил, направленных на искоренение в нашем сознании гуманистических ценностей, кстати, искоренение всех тех ценностей, из которых выросли и великая русская культура, и наша религиозная философия. О негативных последствиях патриотизма в ущерб совести я уже сказал. У нас в отличие от стран Восточной Европы предан забвению героизм и тех, кто, если не рискуя жизнью, то точно рискуя свободой, карьерой, выступал против уродств советской тоталитарной системы, кто пытался жить «не по лжи». О какой ценности свободы может идти речь в стране, где инициаторы демократических реформ воспринимаются почти что как предатели, а инициаторы, руководители беспощадного насилия над людьми, массовых репрессий – как настоящие патриоты и настоящие государственники?!

Поражает, что зашоренностью, нерасчлененностью сознания отличаются государственники-патриоты и некоторые представители либеральной оппозиции. У первых получается, что советский строй и особенно его идеология при всех тех жертвах, которые они принес народу, все же являются благом, добром, и прежде всего потому, что они обеспечил решающую роль в победе над фашистской Германией. У вторых получается, что любой противник сталинской тоталитарной системы, даже если он боролся с советской системой в рядах вермахта, если даже он изменил присяге и перешел на сторону врага, как это сделал предатель Власов, достоин если не одобрения, то хотя бы реабилитации.

Понятно, что долго жить в нашей идейной пустоте мы не можем. Альтернативы европейской системы ценностей, выросшей из христианской идеи морального равенства людей, чувствам и ценностям гуманизма нет. Любители порассуждать об особых российских моральных ценностях просто не знают, что на самом деле русская духовность в лице своего гения Федора Достоевского зиждется на идее самоценности каждой человеческой жизни. Что человек, а тем более население страны, не может быть средством, что даже будущее счастье всего человечества аморально, если оно построено на слезах одного замученного ребенка. Русская классическая литература и русская религиозная философия никогда не отделяли моральные качества идеала от моральных качеств средств его достижения.

Мы до сих пор не можем понять, что если ты исповедуешь ценности гуманизма, исходишь из идеи абсолютных, неотчуждаемых прав личности, то для тебя не только Сталин, но и Ленин, всерьез полагавший, что во имя победы «диктатуры пролетариата» стоит идти на «жертвы, каких никогда не знала история» – речь идет о массовой гибели людей, являются преступниками. Для человека с правовым сознанием партия, покушающаяся на собственность, права, жизнь своих сограждан или, как при Сталине, населения других стран, является преступной. Вот, кстати, почему идея диктатуры пролетариата, исходящая из упомянутой выше веры Маркса в его избранничество как «социального разума и социального сердца» нации, несет в себе такую же агрессию, как идея «высшей расы».

В рамках европейского гуманизма очевидно, что любая идея избранничества, наделения одного класса или одной нации правом использовать насилие над другими, является преступной. А как по-другому относиться к партии, один из вождей которой, речь идет о Григории Зиновьеве, в открытую говорил, что большевикам придется избавиться от тех «десяти миллионов», которым они, большевики, «не имеют, что сказать».

И, наконец, традиционный русский вопрос: что делать? Много ума не надо, чтобы, не покушаясь на несомненную моральную ценность Победы 1945 года, одновременно остаться европейцами и раз и навсегда осудить преступления сталинизма. Ума много не надо, чтобы понять, что у нас есть все возможности и в представлении новой молодой России расширить круг наших исторических побед.

Ведь наш российский народ не только сыграл решающую роль в разгроме национал-социалистического тоталитаризма, но и сам постепенно, кстати по инициативе КПСС, освобождался от уродств собственного сталинского тоталитаризма. Мы в отличие от немцев сами себя освободили от тоталитаризма, должна была сказать наша делегация в ответ на заявление ОБСЕ, осуждающее преступления тоталитарных режимов. Надо использовать для укрепления национальной гордости и победы на пути свободы, моральные победы тех, кто боролся, противостоял террору советской системы на протяжении всей ее истории. Раз вы говорите, что вы возвращаетесь в Европу, что вы покончили с коммунистической привычкой сорить людьми, то будьте последовательны и согласитесь, что все те, кто сопротивлялся большевистской, а затем советской власти, тоже были героями и достойны поклонения. Пора осознать, что победа над леностью своего ума и своей души, способность принять трудную правду своей национальной истории, осознать истоки своих бед и поражений иногда не менее важны, чем победы русского оружия.