Войны патриотов

Разные люди, называюшие себя патриотами. Вкладывают в это понятие разный смысл. И действуют ему соответственно.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)

Путин как психотерапевт

Не правы те, кто полагает, что единственным ресурсом укрепления властной вертикали, консолидации власти и общества в последние годы были высокие цены на нефть. «Путинское большинство» родилось еще при цене в 40 долл. за баррель. Сначала Путин был президентом ожиданий, удачливым психотерапевтом, он просто говорил людям то, что они от него хотели услышать. На Путина, особенно в момент его прихода к власти, работали и настроения послереволюционной стабилизации, идущий снизу запрос на укрепление властной вертикали, усталость от хаоса и пораженческих настроений первой половины 90-х. Уже во второй половине 90-х возникло и ширилось понимание того, что даже плохое и неэффективное государство лучше, чем его полное отсутствие. Идеология, которую позже назвали идеологией суверенной демократии, сформировалась уже в конце 90-х. О том, что доминируют настроения «собирать камни», о том, что консервативная, патриотическая парадигма вытесняет либеральную парадигму начала 90-х, писали многие социологи накануне прихода Путина к власти.

Разорванное катастрофами начала 90-х российское общество само искало ценности, которые могли бы его сплотить. Борьба наших либералов с «государственничеством» и патриотизмом как якобы «последним убежищем негодяев» в условиях послереволюционной стабилизации была на самом деле политическим самоубийством. Реанимация традиционализма неизбежна в условиях послереволюционной стабилизации всегда и везде. Столь же естественен в этих условиях выздоровления и запрос на позитивный образ своей национальной истории.

Сомнения по поводу ценности национального государства и его суверенитета провоцируют на другой стороне баррикад не только патриотическую страсть, но и соблазн легкой победы над «неразумными либералами», которые покушаются «на святое», на естественное право человека любить свою Родину. Правда, люди, называющие себя патриотами, в этих комфортных условиях борьбы с «неразумными либералами» не задумывались о самом главном – о человеческом облике своего национального и суверенного государства и о человеческой цене русских побед и свершений, и самое главное – о культурном, цивилизационном наполнении возрождающегося из руин 90-х государства. Тогда, на рубеже нового тысячелетия, казалось, что самое главное состоит в том, чтобы, как обещал Путин, «Россия поднялась с колен», чтобы, как пели в 40-е, «жила бы страна родная┘». Тогда, на рубеже нового тысячелетия, многим казалось, что мобилизационный ресурс, питающийся патриотическими чувствами, неисчерпаем.

И надо признать, что этот патриотический энтузиазм начала путинского президентства много дал для укрепления духовного здоровья страны. Самое главное достижение путинской эпохи – это постепенная духовная интеграция этнических русских в новое русское государство. Стало меньше характерных для эпохи Ельцина разговоров о «колониальном правительстве», об «антирусской политике» власти, об «угнетенном положении русского народа» и т.д. Все же власть Путина при всем критическом отношении к ней части населения воспринимается как своя власть.

Победа во второй чеченской войне многое дала для лечения ущемленного русского национального достоинства. Но эта победа осталась в прошлом и воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Люди вообще легко привыкают к хорошему. Независимость СССР и его державную мощь российские люди, пошедшие за Ельциным, начали ценить только после распада страны. Повторение слов о том, что Россия должна подняться с колен или что мы являемся наследниками великой русской культуры, уже не дает былого мобилизационного эффекта. Обратите внимание. Воодушевление населения России, вызванное решимостью руководства страны стать на защиту Южной Осетии, начало постепенно иссякать, как только зашел разговор о «миллиардах», необходимых для восстановления разрушенного Цхинвала.

Для нищего Родина – мачеха

И дело не в том, что шкурничества в нынешней, накормленной нефтедолларами России стало больше, чем в утомленной нищетой и хаосом ельцинской России, а в том, что на самом деле не духом единым жив человек, тем более в условиях массового соревнования за более высокую зарплату. Надо знать и помнить, что всплески недовольства и вызванные ими кризисы и бунты возникают не тогда, когда люди бедствуют, а когда благосостояние начинает приходить в их дом, когда абсолютно у всех просыпается вкус к комфорту и благополучию.

Вообще, честно говоря, трудно даже понять, как в условиях нашего дичайшего социального расслоения и постоянно растущего разрыва в доходах между самыми богатыми и бедными Путину все же удалось консолидировать нацию вокруг идеи воссоздания независимой и сильной России. Наверное, это происходило потому, что рана, нанесенная распадом СССР, была очень сильна, и идущие из нее боли были сильнее других болей, сильнее неудобств нищеты и ощущения себя изгоем в этой богатой стране. Но была надежда на улучшение ситуации, и это давало многое. Все-таки рост патриотических чувств и гордости за державу в годы президентства Путина подпитывались ростом благосостояния. Победами русского футбола больше всего гордились завсегдатаи баров и ресторанов. А теперь, когда растет и в мегаполисах количество людей, потерявших работу, когда многим становится ясно, что былым надеждам на то, что река благосостояния доберется и до закоулков российской провинции, не суждено сбыться, качественно меняется и восприятие своей собственной жизни и своей собственной страны. Трудно прошибить патриотической фразой, призывами к долгу и служению Отчизне человека, для которого Родина – не мать родная, а мачеха. Кстати, слабость современной России состоит не только в том, что в ней очень много нуждающихся, бедных людей, но и в том, что ее офицерский корпус, в том числе и правоохранительные органы, пополняется выходцами из этих нуждающихся сословий.

Стоит ли расширять круг врагов?

В это трудное для власти и для страны время искусство управления духовными, идеологическими процессами столь же необходимо, как и проявленное нашим руководством искусство «ручного управления» финансовыми потоками. По крайней мере важно считаться и с исчерпанием возможностей патриотической риторики, и с исчерпанием ресурсов «разоблачительного патриотизма». Конечно, еще можно возбуждать патриотические страсти, расширяя круг врагов Отчизны, добавляя к закоренелым «космополитам» противников идеи «особого русского пути», особых «незаемных русских ценностей». Но все же надо признать, что на самом деле общественный интерес ко всем этим баталиям между нынешними расплодившимися патриотами приближается к нулю. Объективно с точки зрения национальных интересов сам перехват бывшими либералами патриотических ценностей является благом. В конце концов что плохого в том, что вся элита прониклась ценностью государственничества. Но надо понимать, что у сознательной, образованной России, которая многое помнит, превращение бывших апологетов «идеи мирового правительства» в яростных врагов «загнивающей Америки» вызывает отвращение не только к идеям патриотизма, но ко всей нашей идеологической жизни в целом. Вообще, как мне кажется, тотальная победа патриотической идеи, когда вся публичная политика у нас свелась к борьбе за право быть самым верным и истинным государственником, оказалась пирровой. Лестно быть патриотом и защитником национального достоинства, когда есть люди с противоположными тебе убеждениями. Но когда все у нас стали патриотами, когда этим понятием объединены и бывшие борцы с империей, и монархисты, и поклонники «красного проекта», и поклонники «особой православной цивилизации», то тогда, видит бог, уже нет никакого смысла в самом отечестволюбии. Все дело в том, что для каждого из этих патриотов благо Отечества видится не только по-разному, но и противоположным образом.

Подтверждается старая истина, что сам консерватизм и лежащие в его основе ценности носят негативный характер, они являются противовесом какой-то угрозе, к примеру, угрозе утраты национального суверенитета, угрозе размывания национальных традиций и т.д. Отечестволюбие как инстинкт национального самосохранения оживает, как правило, тогда, когда перед ним маячит враг. Но в нашей нынешней ситуации, когда вся духовная и политическая жизнь свелась к борьбе за право быть настоящим или главным государственником, патриотическое чувство или спит, или отмирает. Конечно, если врага нет, то его можно придумать. Кстати, вынужден сказать, что образованная Россия устала от яростных разоблачителей «загнивающей Америки» на телеэкране. Долго поддерживать общество во взбудораженном состоянии нельзя, оно может устать от напряжения и сделать врагом саму власть. Надо знать, что подсознание российского человека многослойное и в нем соседствуют самые разные страхи. Есть страх потерять привычную Державу, но есть и страх перед очередными русскими потрясениями.

Долго поддерживать общество во взбудораженном состоянии нельзя, оно может устать от напряжения и сделать врагом саму власть. Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

Где взять героя

Организаторам телевизионного конкурса «Имя Россия» на ВГТРК, наверное, казалось, что их акция будет содействовать не только укреплению исторической памяти, но и внедрению в массы ценностей патриотизма. И совсем не случайно членами суда присяжных, возглавляемого Никитой Михалковым, стали политики и эксперты, зарекомендовавшие себя как поборники патриотической идеи. Но на самом деле, как мне кажется, выяснилось, что сегодня само по себе понятие «патриотизм» мало что означает. Дискуссия о месте Сталина в российской истории показала, что для такого патриота, как лидер «Справедливой России» Сергей Миронов, исключительность и необыкновенность Сталина состоит в том, что такого злодея в истории России никогда не было, а для таких патриотов, как генерал Варенников, лидер КПРФ Геннадий Зюганов, Сталин является отцом русского величия. Российские патриоты и государственники академик Сахаров, художник Илья Глазунов настаивали на том, что Сталин продолжил начатый Лениным геноцид против русского народа, а российские патриоты и государственники генерал Варенников, Геннадий Зюганов и Дмитрий Рогозин – что Сталин является олицетворением мощи и величия русского народа.

Понятие «патриотизм» теряет силу, когда одновременно в одной и той же стране в него вкладывается совершенно различный гуманитарный и моральный смысл. Оказывается, люди, которые называют себя патриотами, не только по-разному оценивают свое историческое прошлое, по-разному понимают смысл и русских побед, и русского величия, но и по-иному видят наше российское будущее. И этот факт является решающим для понимания нынешней ситуации. Мы якобы от коммунизма ушли, но с пониманием образа нашего будущего никак определиться не можем. Для одних патриотов будущее России связано с очеловечиванием, гуманизацией нашей российской жизни, для других – с возвращением ко временам государственного стоицизма и жертвенности во имя «великих свершений». И все это крайне серьезно, и было бы опасно не видеть, что круг замкнулся. От чего мы ушли 10 лет назад, к тому мы и пришли.

Более того, нельзя не видеть, что споры между, к примеру, сторонниками западнического патриотизма – до революции он назывался «сознательным патриотизмом» – и сторонниками особого русского пути, особого «русского проекта» носят куда более ожесточенный характер, чем былые споры начала и середины 90-х между «государственниками» и «либералами». Споры между ними идут и о праве на критику недостатков русского народа, и о праве на моральную оценку и русской истории, и российских государственных деятелей. И я, честно говоря, не знаю, что опаснее для современной, выходящей из ямы 90-х России: былые соблазны космополитического растворения в объединенной Европе или соблазны особого русского пути, соблазн реставрации особой, изолированной от Запада цивилизации со своими особыми русскими, «незаемными» ценностями. Надо знать, что у нас всегда идея особого русского пути была связана с пропагандой нищеты, невежества и крепостного рабства. Расколы современной России стали другими, отличными и от расколов начала 90-х, но от этого духовной, идейной консолидации не стало больше. И когда Даниил Гранин в своем юбилейном интервью говорит, что на самом деле в новой России никакой идеологии нет, что мы не знаем, в каком обществе мы живем и во имя чего живем, то он во многом прав.

Время кризиса – это эпоха живых, осязаемых образов и живых, эффективных решений. И точно так, как абстрактные принципы либерализма ничего не дают для лечения экономики, так и в идеологии мало пользы от абстрактного патриотизма. Настало время очеловечить наше государственничество, нашу «русскую идею», показать, что, может, уже сегодня, а не в абстрактном будущем можно дать конкретному человеку наше русское бытие. Понятно, что сейчас еще меньше оснований, чем два года назад, обещать каждой семье «палаты каменные». Но даже сейчас власть при желании может и должна многое сделать для личной безопасности граждан, оградить новые поколения от «белой чумы», сохранить на родине таланты, богатства русской природы и т.д.