Николай Петров Мне кажется, получилось разнообразная и вполне синергетическая дискуссия. Первое, что мне кажется: политического кризиса пока нет, но он неизбежен. И связан он будет не столько с возможными действиями оппозиции, сколько с тем, что финансово-экономический кризис по мере движения вширь и вглубь усугубит кризис управленческий, а уж тот ведет к кризису политическому. И с этим, с опасностью возникновения острого управленческого, а там и политического кризиса не просто ничего не делают, а, можно сказать, действия власти здесь абсолютны неадекватны существующим потребностям. В политической сфере власть по инерции продолжает действовать в рамках парадигмы «тотального контроля». Сейчас она уже контрпродуктивна.
Возьмем тех же губернаторов. Назначить в преддверии экономического кризиса в Кировскую область человека, пусть самого замечательного, но не имеющего отношения к региону, к тому же депрессивному региону, – может быть, это и решает какие-то политические задачи (скажем, убрать фигуру с федеральной сцены). Но это настолько взрывоопасно... В данном случае не важно, взорвется ситуация в Кировской или в Московской области, потому что в конечном счете любой локальный взрыв может очень легко перейти в общий политический кризис, из которого никто не знает, как выходить, потому что это совершенно другая физика. Это взрыв, а не горение, и нет никаких инструментов, никаких каналов, чтобы отвести эту энергию. У нас нет вообще этих инструментов.
Или политические партии. Если будет взрыв, то действительно надо каким-то образом направить его если не в парламентское, но по крайней мере в организованное русло. В этом в первую очередь должен быть интерес власти. А что делается вместо этого? Вместо этого закрываются относительно оппозиционные, но при этом лояльные, настроенные на конструктивное взаимодействие с властью структуры, и профессиональные политики выталкиваются на улицу.
Нет и нормально функционирующей системы прямой и обратной связи власти с обществом, действующих механизмов в виде тех же политических партий. Время, когда достоинством партии могла быть ее полная подконтрольность Кремлю, прошло. Сейчас Кремлю самому нужны относительно самостоятельные и отражающие интересы социальных слоев и групп, связанные с гражданами партии. Только, похоже, Кремль пока этого не понял.
Стоит добавить, что публичная конкуренция – механизм не только отбора, но и разделения ответственности. Если люди выбирают власть, то они разделяют и ответственность за действия этой власти. Власть же способна по крайней мере говорить с людьми. А мы призываем к диалогу с обществом? Кого? Президента, которого как публичного политика никто не знал еще год назад и популярность которого очень сильно зависит и от курса рубля, и, главное, от популярности Путина? Губернаторов, которых вообще политические элиты во многих регионах мало знают и справедливо считают скорее контролерами от федерального Центра, чем своими лидерами?
Возникает парадоксальная ситуация. Те советы, которые мы сейчас даем, может быть, и подошли бы год назад, а сегодня, в период кризиса, когда резко ускоряется время, они бессильны помочь. Наша система принятия решений – это модель броуновского движения. Есть президент, которого разные силы подталкивают в разные стороны. И когда политическое течение ламинарное, когда время тянется долго, то действительно 10 разных сил приложены к президенту – и он в результате чуть-чуть сдвинулся. Или не сдвинулся. Если вы посмотрите под микроскопом, то эта частичка ускакивает из поля зрения под действием первого же импульса. Примерно то же самое будет происходить и сейчас. То есть время настолько сжато, что одного действия какого-то лица или какой-то группы, клана будет достаточно для того, чтобы вся система перескочила в другую плоскость.
Экономический кризис резко увеличивает вероятность и повышает цену управленческих ошибок. Наверху, у федеральных политико-экономических элит, нет уже такого пирога, чтобы его благополучно делить между всеми едоками. Неизбежно начинается борьба за уменьшающийся пирог. И дело не в абстрактных элитных группах вокруг Медведева и Путина, есть десяток сильных крупных кланов, которым много чего уже пообещали, которым делят ресурсы сейчас и которые будут бороться за то, чтобы у них завтра не вытащили изо рта кусок пирога.
Не менее чревата кризисом и ситуация внизу. Новочеркасская модель Евгения Гонтмахера, которая уже упоминалась, более чем реальна. Возникают цепные реакции. В масштабах страны банкротства многих средних банков и компаний могут не выглядеть устрашающе. Но ведь будут банкротиться компании, на которых целиком держатся города, – у нас таких много! И даже если президент и премьер-министр сразу вынут из кармана деньги, времени на то, чтобы последовательно решить всю цепочку проблем, чтобы деньги дошли до конкретного получателя, чтобы на них купить и завезти топливо и т.д., без чего не будет жизнеобеспечения города, – этого времени нет. Надо будет либо эвакуировать зимой город, либо произойдет локальный взрыв, который может перерасти в какой угодно... Именно таким – взрывом от отчаяния, а не проистекающим из активности оппозиции – будет скорее всего генезис политического кризиса.
Что касается регионально-отраслевых особенностей политического кризиса. Мы в Карнеги, вдохновленные инсоровской работой, несколько месяцев назад начали аналогичный проект по сценариям нашего развития. Вывод заключается в том, что наиболее глобализированные, наиболее продвинутые регионы и столицы первыми ощущают, и очень тяжело ощущают, удар кризиса. Но они же окажутся первыми, кто из кризиса выйдет. И наоборот, те регионы, которые вообще никак никуда не встроены, меньше сдадут, но и подниматься им будет некуда.
Но вот что принципиально, мне кажется, так это отношение между Центром и регионами. В отличие от ряда коллег я считаю, что относительное ослабление Центра неизбежно. И оно уже происходит. Мы видим сигналы, которые подают региональные лидеры – опытные и знающие. И в отличие от Евгения Минченко я не считаю, что кризис поменяет старые элиты. Наоборот, тот демонтаж, который планировали в отношении Лужкова и Шаймиева, невозможно сейчас осуществить. Потому что рисковать дестабилизацией ситуации в крупном регионе неизвестно для чего – это абсолютно сейчас невозможно.
Дело не в том, что Центр вдруг захочет передать на региональный уровень часть имеющихся у него ресурсов. У Центра этих ресурсов становится все меньше и меньше. Если раньше крайняя неэффективность управления компенсировалась деньгами, то теперь этого не будет. И проблема в том, на ком раньше начнут экономить. Взорвется первым Дагестан – от того, что денег ему не дадут? Или Чечня? Или Кабардино-Балкария? Не обязательно даже у нас в стране может все начаться. Взрыв может произойти в любом другом месте на Кавказе, а уже у нас сдетонирует.
Я думаю, что с ослаблением Центра в результате кризиса неизбежен переход к той фазе, которую мы прошли в свое время при Ельцине. То есть неизбежно, конечно, что ослабление Центра – это усиление тенденций регионализма, регионального сепаратизма. Если нет денег, чтобы покупать лояльность, то лояльности не будет, а будет большая самостоятельность. Не будет денег и на то, чтобы поддерживать искусственно единство страны там, где оно не очень выдерживается. Например, Путин сейчас предложил в отношении Приморья доплачивать 70 тыс. руб. за транспортировку машин из европейской части. Раньше уже было обещано дотировать авиабилеты для дальневосточников. Но денег на поддержание такого рода вещей не будет.
Третий вопрос касается последствий кризиса для политиков – региональных и федеральных, для элит, партий, движений. Я здесь солидарен с Евгением Минченко, что кризис – это уникальная возможность для страны. И хорошо, что он случился раньше, а не позже. Другое дело – удастся ли нам этим воспользоваться. В отсутствие сильных институтов кризис превратит наши и без того не очень структурированные политические элиты в плазму, и после кризиса мы увидим уже совершенно другое политическое пространство – и по составу, и по структуре. Политическая сцена обновится радикально, на ней неизбежно появятся яркие фигуры.
Кризис покончит с государственным патернализмом как в отношении граждан, так и в отношении регионов. У нас, во-первых, возникнут налогоплательщики и чувство налогоплательщика. Раньше налогоплательщиками были не граждане, а скважины, за счет которых и жило государство, а правительство было добрым дядей, который раздавал деньги, в том числе и гражданам, и бизнесу, и кому-то еще. И странно было бы в этой ситуации, чтобы граждане контролировали правительство так, как это принято в других странах, где правительство живет на налоги граждан.
Аналогичные изменения произойдут и в отношении между Центром и регионами. Неизбежны децентрализация, деунитаризациия, и есть надежда на то, что возникнет и снова будет развиваться в каком-то виде федерализация. Другое дело, что, к сожалению, в этой ситуации традиционно правительство действует как пожарный. У него не было стратегии раньше, тем меньше оснований ожидать, что сейчас, под грузом колоссальных проблем и обязательств, правительство будет действовать хоть как-то стратегично. Но здесь уже есть и надежда, потому что можно решить на коленке проблемы 10–20 крупных предприятий и банков, но решать проблемы десятков тысяч предприятий малого и среднего бизнеса в Центре невозможно – это должны делать регионы. Передача на региональный уровень полномочий и средств, необходимых для их осуществления, – это не желание или нежелание, это неизбежность. Вопрос только в том, понятна ли будет эта неизбежность тем, от кого это все еще зависит.
Дарья Гармоненко