Так грубо кантовать страну нельзя

Нынешний кризис политический изначально. Это кризис доверия к мировой системе производства и присвоения благ. Та работала, пока выглядела триумфально победившей всюду в мире, а ее несправедливости списывали на «плохую политику». Но ее политика ее же похоронила. Кризис пришел из американских финансов, однако старый мир начал рушиться в Ираке и Грузии. Это военно-финансовый кризис, с неясными военными перспективами. И даже сегодня в яростной российско-украинской газовой войне не отделить экономику от политики.

В России и на Западе кризис – это конец политики «легких», «дешевых денег». Я вообще думаю, что дешевые деньги – это определенная система власти, определенный тип контроля массэлитами в демократиях. Истощение доступных денег поведет к смене модели управления массами. Но следующие модели не обязательно будут либеральней прошлых. И боюсь, что уже возникает спрос на глобального «врага», который за все заплатит.

Вообще в прежней глобальной системе сложились два типа государств – государства доступных денег и государства социальной защиты. У первых нехватка социальных гарантий компенсировалась легкостью доступа к деньгам, пусть маленьким. И по этому критерию Россия парадоксально ближе к США и Китаю, но не к европейским социальным государствам. Наша модель политики легких денег в том, что деньги хоть и маленькие, но отчасти незаработанные, а объем их раздачи превышал уровень рентабельности национальной экономики.

И вот это кончилось, машинка опережения социальными выплатами национальной рентабельности сломана. Волшебная меленка больше не мелет. Важно понять, что политика на смазке из легких денег далее невозможна. Это и есть политический кризис, хотя далеко еще не кризис власти.

Что до региональных особенностей кризиса, мы с вами в России, а Россия имеет сложно устроенную архитектуру. Слово «региональный» у нас является иероглифом страноведческой загадочности устройства России. Мы с вами десятилетиями не изучали, как именно устроен и действует реальный организм страны. «Региональное» у нас звучит как «страшно далеко от Москвы». Новая Россия – государство, которому нет и 20 лет, страноведческое белое пятно. Вертикаль власти скрывает реальность плюрализма местных режимов, властных и экономических. К счастью, в отличие от Украины наши регионы не имеют особой политической идентичности и не сепарированы по электоральным платформам. Правда, так было опять-таки во времена доступных денег. Кризис создает спрос на совершенно иную политику. Нельзя так грубо обращаться со страной, кантовать ее регионы, как, например, с автоимпортом Дальнего Востока. Нашему тандему нужна другая политика.

Этнические различия в нашей политике являются не базовыми, а этнономенклатурными и восходят к фракциям госаппарата, откуда и управляются. В таких местных режимах, как Башкирия и Татарстан, этнополитика является отраслевой формой шантажа федералов. Это ДД-политика – «денег давай!». Наша региональная сетка слабо сшита по горизонталям, например общенациональными партиями или социальными сетями. Прежде ее сшивала политика доступа к деньгам, этакая общероссийская гидропонная финансовая система. «Единая Россия» сама сшита на живую нитку. Кризис замерит прочность партии «Единая Россия» как стабилизатора, пока мы ее просто не знаем.

Все это не беда, но российское общество свалилось в кризис интеллектуально немощным. У нас сварливо препираются, но не обсуждают стратегий выживания в страшно опасном мире. У нас нет публичного диалога, его нет даже как жанра. У нас отсутствуют площадки открытого спора, обсуждения антикризисных стратегий и тем более послекризисного существования. Прежний мир ушел навсегда, возвращения в докризисный июль 2008-го нет – никогда и ни при каких обстоятельствах. А мы обсуждаем пустяки, кадровые сплетни, меряемся догмами. Мы сегодня абсолютно не готовы к честному разговору между собой. Первоочередным мне представляется разговор о том, как должно быть устроено поле дебатов – открытых и ответственных, где высказывания проверяемы, и за них все, включая экспертов, отвечают своей репутацией. Там могла бы начаться выработка каких-то идей для нашей будущей, надо надеяться, послекризисной жизни. До которой, в условиях войн и крушения старого мира, еще дожить надо.

Что до проекта «Имя Россия», я сомневаюсь в его идеологических целях. По-моему, это дорогостоящее популистское дефиле – образцовое неуважение к живому историческому сознанию. Неспособность к проработке собственного прошлого оставляет нас без необходимой «политики памяти». Это способ зажмуриться и себя не знать. Подобные уловки и привели нас к кризису. Сегодня это препятствует сплочению нации, если понимать его как демократический процесс.