Стабильная нестабильность

"Особое мнение" президента Татарстана Минтимера Шаймиева по некоторым общероссийским проблемам раздражает Кремль так же, как и вольница других глав регионов.
Фото Григория Тамбулова (НГ-фото)

Опасные прецеденты

Признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии, эскалация внутриполитического конфликта в Ингушетии и повышенная активность губернаторов-тяжеловесов – все эти внешне никак не связанные друг с другом события и процессы меняют внутриполитическую реальность в стране.

Начнем с того, что, поддерживая государственность абхазов и проживающих за Кавказским хребтом осетин, Россия тем самым одновременно рискует породить сепаратистский уклон в мышлении проживающих на собственной территории малых кавказских народов. Почему, к примеру, Южная Осетия не может являться ориентиром для ее северного собрата? Конечно, можно обратить внимание на то, что Осетия всегда была российским форпостом на Кавказе и не проявляла претензий на самостоятельность. Однако, как недавно признавал Эдуард Кокойты, попытки искусственно стимулировать сепаратистские настроения в Северной Осетии в прошлом уже предпринимались. Тем более непонятно, почему федеральные власти де-факто осадили югоосетинского лидера, заявившего о намерении своего государства войти в состав России. Попытка законсервировать нынешнюю ситуацию в Южной Осетии на самом деле несет в себе угрозу для российской территориальной целостности.

Те же риски создает и признание государственности абхазов – с учетом того, что родственные им народы имеют на российской территории собственные национальные республики.

Ростки сепаратизма уже заметны в других регионах Северного Кавказа, в частности в Ингушетии. Однако, что не менее опасно для целостности страны, не только на Кавказе, но и в целом в российском обществе зачастую подвергается сомнению необходимость присутствия региона в составе России. Некоторые маргиналы, одурманенные нацистской пропагандой, при этом берутся за нож. Однако сколько еще людей, не признавая методы «бритоголовых», в душе соглашаются со многими их базовыми идеями?

Причем далеко не все из них – дремучие националисты. Некоторые воспримут уход страны из ее южных регионов как отказ от «имперскости» российского государства и возвращение русских в семью «цивилизованных европейских народов». За примерами далеко ходить не нужно. В начале грузинской операции в Южной Осетии один вполне респектабельный либеральный интернет-ресурс в своей редакционной статье обозначил следующее видение ситуации: России представился шанс покинуть Кавказ – необходимо лишь не вмешиваться в грузино-осетинский конфликт. А прямое вмешательство, по мнению авторов статьи, привело бы лишь к росту внутриполитического влияния силовиков и ужесточению внутренней политики власти, отходу от либеральных ценностей.

Хрупкое равновесие

Насколько реален рост сепаратизма на Кавказе, продемонстрировали недавние события в Ингушетии. Сразу же вслед за признанием Россией независимости Абхазии и Южной Осетии о своих претензиях на государственную самостоятельность заявила ингушская оппозиция.

Обострение политической ситуации в республике, судя по поступающей оттуда информации, имеет клановый характер. Убийство лидера ингушской оппозиции Магомеда Евлоева уже привело к ответным действиям в отношении семьи Мурата Зязикова, имеющим все признаки именно кровной мести.

Причем оппозиционные по отношению к губернатору клановые элиты имеют отчетливую сепаратистскую ориентацию. И было бы ошибкой отрицать, что они не получают поддержки извне страны – таковая, вне всяких сомнений, существует.

Однако на самом деле политическая нестабильность как Ингушетии, так и региона в целом запрограммирована нынешней политикой федерального центра на Кавказе. Самоустраняясь от более активного участия во внутренних делах региона, покупая лояльность местных элит за счет бюджетных дотаций и обозначая собственное присутствие исключительно через силовые структуры, Кремль уже практически получил «стабильно нестабильный» Кавказ с проявлениями сепаратистских настроений и множеством других негативных признаков вроде высочайшей коррупции.

К примеру, опасные тенденции сохраняются в Дагестане. В Чечне ситуация не выходит из-под контроля лишь потому, что оппонирующие Рамзану Кадырову клановые элиты апеллируют к поддержке федерального центра и пока находят там определенное покровительство.

Во время некоторых внутрикавказских кризисов функции по поддержанию стабильности возлагались на полпредство президента в Южном федеральном округе. Наиболее очевидные тому примеры – эффективные действия Дмитрия Козака в Карачаево-Черкесии и во время очередной активизации осетино-ингушского конфликта. Однако поддерживать стабильность на постоянной основе этот орган не способен – для этого у него не хватает ресурсов и полномочий.

Хотя сам принцип привлечения внешней силы для обеспечения политического контроля над Кавказом, возможно, был бы более эффективен, чем поддержание нынешнего статус-кво. Напомним: в царской России регионом фактически руководили русские генерал-губернаторы и наместники. Это было обусловлено не только инерцией кавказских войн, но и неплохой способностью личных императорских ставленников, не обремененных связями с местными элитами, находить межнациональные и межэлитные балансы и компромиссы, причем опираясь вовсе не только на силовой ресурс.

Во время создания института федеральных округов наблюдатели уже проводили параллели между полпредами и генерал-губернаторами времен Российской империи. Насколько эти две категории госчиновников прошлого и настоящего близки друг к другу по внешней форме, настолько же они разнятся по своей сути. Генерал-губернаторы обладали мощными ресурсами и полномочиями, включая политические и силовые. Их подбирали из числа наиболее одаренных управленцев, лично преданных главе государства, а не исчерпавших себя чиновников, которых «некуда приткнуть», как зачастую случается с полпредами. Впрочем, перед использованием этого опыта в новых условиях существует препятствие: расширение полномочий полпредов противоречило бы федеративному устройству страны.

Тяжеловесы не спешат уйти со сцены

Если посмотреть на ситуацию шире, можно легко увидеть: не только на Кавказе, но и в целом по России федеративные отношения серьезно разбалансированы. Но если в случае с национальными республиками на Кавказе федеральный Центр сознательно самоустраняется от их внутренних проблем, то на остальной территории страны ситуация носит иной характер.

Не секрет, что губернаторы-тяжеловесы, доставшиеся нынешней России в наследство от ельцинской эпохи с присущими ей центробежными поползновениями в отношениях отдельных регионов с центром, всегда раздражали Кремль. Казалось, что реформа региональной исполнительной власти, предпринятая федеральным Центром в 2004 году, выбьет из-под них главную опору – автономность от Москвы, основанную на прямых выборах губернаторов. Однако, сохранив контроль над региональными экономическими ресурсами и элитами и электоральную популярность, большинство из них продолжают чувствовать себя вполне вольготно и по сей день: Кремль явно не рискует пойти на столкновение с этой силой.

Разумеется, позиции разных губернаторов-тяжеловесов не одинаковы и находятся в постоянной динамике. К примеру, башкирский глава Муртаза Рахимов вот уже некоторое время пребывает в неопределенном состоянии и все меньше демонстрирует способность контролировать региональную элиту. А президент Татарстана Минтимер Шаймиев в последнее время мало заметен, хотя время от времени не упускает случая высказать свое «особое мнение» по тем или иным общероссийским вопросам.

Напротив, мэр Москвы Юрий Лужков словно бы и не заметил слухов о предстоящей замене на вице-премьера Сергея Иванова. Столичный градоначальник демонстрирует небывалую активность, выходящую за рамки выполнения своих прямых функций. Взять хотя бы риторику Лужкова в отношении Севастополя. В 90-х годах аналогичное поведение московского мэра воспринималось как проявление претензий на федеральную власть. Что стоит за его нынешним всплеском активности, пока понять сложно. При всем этом руководитель Москвы демонстрирует полную уверенность в себе.

К прежним губернаторам-тяжеловесам сейчас уже с легкостью можно добавить и некоторых их кавказских коллег. К примеру, чеченского главу Рамзана Кадырова, пользующегося особым покровительством Кремля и имеющего практически бесконтрольную свободу действий на вверенной ему территории.

Позиции регионалов-тяжеловесов резко контрастируют с позициями большинства других представителей губернаторского корпуса. Многие из них, прошедшие через новую систему формирования региональной исполнительной власти, имеют заведомо меньше возможностей влияния, чем их коллеги.

К тому же федеральный Центр, похоже, так и не решил для себя, насколько принятые четыре года назад правила наделения полномочиями губернаторов действительно эффективны. Дискуссия, которая велась в СМИ несколько месяцев назад по этому поводу (в том числе с участием прокремлевских политологов, предлагавших изменить некоторые подходы к формированию губернаторского корпуса), весьма примечательна.

Так или иначе, проблему оторванности отдельных регионов – столичного и ряда национальных республик – от общероссийского политического поля предстоит решать.