Алексей Малашенко – Не любят нас нигде, не любят┘
– А за что нас любить?
Признайтесь, что участвовали в таком грустном разговоре. Да, небось, еще кивали в знак согласия. Или возмущались – дескать, не любят они, ну и хрен с ними.
Хотя, кто эти нелюбимые всеми «мы», сформулировать непросто.
«Мы» – это русские, мы – все еще советские (шурави), мы – это бывший СССР, наследницей которого мы, то есть Россия, себя заявила. В глазах остального мира «мы» – как народ, как общество, как государство. Впрочем, как общество нас только-только начинают узнавать и разочаровываться, потому что мы – исковерканное общество, три четверти века бывшее государственной собственностью.
Одно наблюдение: кто жил за границей, наверняка заметил, что поодиночке к нам относятся неплохо, даже хорошо. Один (два, даже три) отдельно взятых русских ассоциируются с Чеховым, Толстым, Рахманиновым┘ Русскую же интеллигенцию как-то ловко и невзначай отделяют от народа, тем более государства. Таково неумолимое следствие вечной миграции – от князя Курбского до писателя Солженицына, а там, как говорится, далее везде┘
Но толпа, тургруппа русских, советских/постсоветских всю дорогу вызывала раздражение и отторгалась. Эта масса ассоциировалась с государством. Она кричала, шумела, она требовала, а потом разбегалась по дешевым лавкам и скупала, скупала┘ Нашу толпу презирали. Причем не только в Европе.
В 70-е я работал в алжирском городишке Батне. В те времена жены офицеров Советской армии скупали мохер, чтобы затем продать его на родине. Иногда прямо в лавках в русских очередях возникали скандалы. Однажды местный торговец, которому надоели эти склоки, стал швырять мотки в толпу наших баб┘ Я не обвиняю несчастных женщин. Я хочу спросить (хотя бы наследников КПСС): кто превратил офицеров Советской «имперской» армии в нищее, презираемое ничтожество?
Мы не умели и не умеем достойно вести себя и сейчас. Хамство сегодняшних нуворишей – реакция на убогость. Это все тот же комплекс неполноценности, выдаваемый за купеческий размах. Богатые русские (россияне), скупающие дома в Лондоне, не прибавляют любви к России, отталкивают от нее (откуда фунты, ребята?), а заодно и от всех нас – что ж у вас там творится? Но ведь над постсоветскими богачами смеются точно так же, как над советскими командировочными. И по-прежнему не уважают.
Вместе взятые мы в каком-то смысле остаемся «туземцами», подходящим объектом этносоциологических исследований.
На все это накладывалось бранчливое мессианство пополам с враньем. «Строительство коммунизма в СССР – составная часть созидания коммунистического общества народами, порвавшими с капитализмом┘» – «История Коммунистической партии Советского Союза», Госполитиздат, 1963, с. 746. Ленина перевели на все языки. Вот только кто его читал, кроме партработников в соцстранах?!
Пелась такая песня:
«Ветви оделись листвою
весенней.
И птицы запели и травы
взошли.
Весною весь мир отмечает
рожденье
Великого сына великой
страны».
Прямо египетский бог Осирис какой-то. Не язычниками ли мы были?
Всегда врали, что мы самые-самые, а сами, прославляя великую державу, во время поездок за рубеж экономили на еде. Гендиректор Большого театра Станислав Александрович Лушин однажды рассказал, что такое «бифштекс по БСО» (БСО, между прочим, – Большой симфонический оркестр): берется, например, в Японию два утюга, в Токио покупается кусок мяса, а потом оный зажимается между двумя нагретыми утюгами. Такая вот великая держава.
Зато всех учили, а потом, танками, лезли со своею любовью. В Венгрию, Чехословакию, Афганистан. Могли залезть в Польшу┘ Были бы сильнее – залезли б в Италию, Францию. То, что мыслили в этом направлении, – точно.
Сейчас мессианство поутихло. Программу КПСС суверенной демократией и социальной доктриной РПЦ не заменишь. Но претензии на самое свежее, самое лучшее по-прежнему чувствуются.
Мы действительно великая держава, но с великим комплексом неполноценности. Потому-то и вылез в странном проекте «Имя Россия» Сталин. Вот интересно, что бы подумали о немцах, выберись у них в аналогичном проекте в лидеры Адольф Алоизович?
Нам патологически хотелось, чтобы нас все любили. Но вот парадокс – нам же и запрещали общаться с иностранцами. Любите, но только как государство или как кордебалет на сцене. В нас же воспитывали страх, даже ненависть к чужому, к заграничному. Мы должны были быть бдительными.
В нас десятилетиями воспитывали ксенофобию. Взращивают ее и сейчас. Простого российского человека опять приучают, что он живет в постоянно сжимающемся кольце врагов, и он действительно начинает подозревать весь остальной мир. Кстати, сами воспитатели и их соратники держат капиталы за кордоном и посылают учить своих детишек именно во вражеский стан.
Неужели остальной мир настолько глуп, что этого не замечает? Долг платежом красен.
Но что интересно: американцев ведь тоже любят не все, у немцев с любовью проблемы, кажется, не везде обожают китайцев, евреев. Может, и нам особенно не надо переживать?
Но мы-то переживаем. И, пожалуй, больше других. И постоянно пытаемся доказать, что на самом деле мы не такие, что нас неправильно понимают. Мы вроде как извиняемся, но, извиняясь, нападаем. Депутат Владимир Мединский (на мой взгляд, один из разумных и перспективных политиков) пишет книгу «Мифы о России». Ведь знает, что что-то шло и идет не так. И, по сути, оправдывается. Я его очень хорошо понимаю.
К тому же подлая история сыграла с нами злую шутку. Она размазала нас самым большим пятном по карте, но в итоге оторвала от мировых цивилизаций. Мы чужие всем. «Мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого», – двести лет тому назад записал Петр Чаадаев. Конечно, чаадаевскую мысль можно перелопатить в прямо противоположную: нам, дескать, повезло, и мы похожи сразу на всех и всем близки.
Но давайте говорить правду: мы на самом деле не вписываемся ни в Запад, ни в Юг, ни в Восток. Эта чуждость всем перерастает в «а на фига вы нам все нужны?». Мы укрывались на необозримых пространствах, как беглые холопы от помещика, потом сидели за железным занавесом, а сейчас за газовым, пуская в трубу к соседям углеводородную струищу.
Тем временем на нас все еще смотрят: когда, наконец, вы сделаете выбор? А мы не можем его сделать. Именно не можем, хотя твердим, что не хотим. И вновь остаемся чужими и одинокими.
Одиночество превращается в геополитическую проблему, в искусственность и временность наших союзников, что блестяще проявилось во время конфликта с Грузией.
Не оттого ли в нас постоянно теснится чувство обиды? Не отсюда ли столь болезненное восприятие любой критики, нежелание слышать пусть горькую, но правду? Я сейчас не о государстве говорю, ему злиться положено ex-officio, а об обществе. Мы становимся похожи на больного, который обижается на врача за поставленный диагноз.
Для России одиночество – трагедия. От нас устали. Не будь газа с нефтью, нас бы вообще отложили в сторону. Перестали бы замечать.
А без опыта успешных соседей (не давите мне на психику самобытностью), без сотрудничества с ними не обойтись. Умная Россия у них всегда училась. Причем до того момента, когда верхний слой понимал, что кое-кто слишком научился у них лишнему и стал опасен. И тогда соседей и вообще чужестранцев начинали проклинать.
Был такой термин (теперь только фонтан с таким именем остался) – «дружба народов». Дружба народов, равно как и любовь между ними, – большая пропагандистская липа. Нужно совсем иное – обрести самоуважение, понимание, кто мы, где мы, чего мы хотим. Пока мы сами в себе не разберемся – всем миром, обществом, а когда-нибудь, возможно, и государством, будем жаловаться, что нас «никто не любит». И удивляться.
