На Россию глядят с осторожностью

Поиски собственного пути грозят сильно затянуться.
Фото Петра Кассина (НГ-фото)

Внешняя политика – зеркало, в котором отражается политика внутренняя. Так ли это в России? Правящий класс России действует жестко. Гайки закручиваются. Режиму не нужны ни демократия, ни либерализм. Это внутри.

Если либералов давить дома, то нечего церемониться и с их зарубежными единомышленниками. Слушать критику о состоянии свободы и прав человека можно только для того, чтобы сразу критиковать их за вмешательство во внутренние дела.

Следовательно, ни Европа, ни Америка и говорить ничего не могут, а тем более – быть союзниками. Слишком велика дистанция в миропонимании и в идеологии. Наша официальная позиция зиждется на гипертрофированном понимании самобытности. И здесь Россия, конечно, не исключение. Это мы наблюдаем во многих обществах, например, мусульманских. Самобытностью пытаются объяснить все – и особый путь развития, и евразийство, и благоглупости типа суверенной демократии, «изобретенной» на Тайване и наполненной местным островным колоритом.

Рационально интерпретировать суверенную демократию столь же бессмысленно, как и толковать славный брежневский лозунг «экономика должна быть экономной». Самобытность порождает национализм, который эту самобытность абсолютизирует. Пока мы способны управлять национализмом, он выгоден. Но будет ли так всегда?

Самобытность позволяет свысока смотреть на чужой опыт. Не слушать чьих бы то ни было разумных советов. Она сводится к сентенции Эллочки-людоедки: «Не учите меня жить!» Этакий подростковый инфантилизм. Но ведь в истории всегда были и есть ученики и учителя. Часто они меняются местами. Франция учила Америку, Англия – Индию, Россия – Центральную Азию, Казахстан – Россию. Взаимообучение и есть контакт цивилизаций. Петр, и не только он, рубили окна в Европу, чтобы учиться.

Развиваться, игнорируя чужой опыт, сегодня невозможно.

Логическое продолжение культа идентичности – вера в собственную самодостаточность. Все в России, дескать, есть: и газ, и нефть, и земля, «вот только не хватает людей». Ни от кого мы не зависим, никто нам не нужен.

Упорное отстаивание своей самодостаточности может сыграть трагическую шутку. Скажите, пожалуйста, зачем самодостаточному индивиду и обществу передовые технологии, современные модели политического устройства, гибкие реформы? Он и так самобытен и суверенен по самые уши. Заметим: принцип самодостаточности вступает в противоречие с заявленным в обзоре внешней политики Российской Федерации принципом многосторонней дипломатии.

Самодостаточность служит некоей прививкой от внешнего влияния. Ведь помимо Кремля именно оно, это влияние, расшатывает устои власти. Суется с неуместными вопросами относительно прав человека, свободе печати, положения в Чечне и т.д. Оно-де и есть едва ли не главный фактор дестабилизации нашего Отечества. Что в итоге ведет к оранжевой революции. Значит, надо всеми силами отбиваться от Запада, чтобы не случилось, как на Украине. Формировать антиамериканский и антиевропейский вектор, чтобы спасать самих себя. И это при том, что всякий политтехнолог знает – никакой революции извне в России не раскрутить. Если, конечно, не следовать речевкам Березовского, которые смахивают на энкавэдэшные забавы молодости нашей.

Для чего же потребовалось внешнеполитическое прикрытие самобытности и суверенности? Чтобы списывать критику собственных ошибок во внутренней политике на врагов нации. Не лучше ли поставить против клеветников глушилки?.. Нечто подобное уже делается со ставшим совершенно отвязанным интернетом.

Без внешнего пригляда спокойней нам (им) жить с коррупцией, казнокрадством, поголовным враньем и ОМОНом. Закупорились от всех – и вперед... Отсюда понятна тяга к тем, от кого не услышишь худого слова в свой адрес. К социально близким – Китаю, Ирану. Те ведь тоже самобытны. И этим оправдывают все что угодно. Прежде всего самих себя. Ведь диктатор у власти – тоже своего рода самобытность.

Но что любопытно и печально? Даже такая публика России особо не доверяет. И при случае бежит от нее.

Почему бегут от самобытности России? Почему у нас все больше неприятелей, да и друзья рассуждают о многовариантности своей внешней политики? И почему, как заяц от волка, бежал от Москвы «батька Лукашенко»? Почему за 15 (!) лет на постсоветском пространстве не сложилось сообщества, стремящегося ориентироваться на Россию сознательно, а не от безысходности? Не получается союза самобытных суверенных республик. Даже если этого очень хотят и в Думе, и в самой администрации президента. Россия более не в состоянии создать некий силовой пояс под своим патронажем.

Сами же российские политики «втихаря» боятся самобытного Китая, плюющего на северное евразийство и прочую мишуру. Печально, но факт: за последние семь лет Россия, резво определив круг соперников, так и не разобралась, кто ее союзник. Конечно, можно вспомнить о классической формулировке позапрошлого века о том, что ее союзниками являются армия и флот. Но и то, и другое нынче не вдохновляют.

Пытаются разобраться во внешней политике России конкуренты, оппоненты, партнеры. А также те, кто хотел бы стать ее союзником. Запад порой делает это, ориентируясь на внутренний курс. И оказывается, что с чисто прагматической точки зрения той же Америке намного удобнее иметь дело с жесткими ребятами. Они понятны, их ходы очевидны. При этом всегда есть возможность для компромисса. С совковеющим Кремлем это проще, чем как бы с демократической Россией. Ведь договаривались же с Хрущевым и Брежневым.

Правда, если Россию оставят в покое, то это будет означать согласие на невозможность ее обращения в нормальную страну. Как уже было с СССР. Но они там, за кордоном, всегда будут помнить, что Советский Союз, который тоже кичился своей самобытностью, проиграл и внешнюю холодную войну, и внутреннюю войну за реформы.

Новые друзья России глядят на нее с осторожностью. Ее внешнеполитический выбор многим не кажется окончательным. Кто знает, как сложится интрига внутри кремлевского истеблишмента. Сегодня его единство в связи с вопросом о преемнике (или о новом сроке Путина) подвергается сомнению.

А если нет единства внутри, то кто может поручиться за преемственность во внешней политике? Да и в конце концов, ее самобытность пока себя не оправдывает.