Голос Наташи Ростовой

Если куры, то только домашние!.. Фото Евгения Никитина

Курица

1.

С питерцем Сашей Либуркиным мы пошли на рынок Алушты за курицей. В два часа дня. За говядиной было идти уже поздно, баранину я не умею готовить, поэтому мы решили купить курицу. Прошлись по павильону, бройлеры ужасали, простые куры тоже не радовали. Подошли к домашним. Упитанные желтокожие красавицы поражали размером и солидностью. Выбрали самую большую и серьезную, принесли домой. Хотели сварить суп, но курица не влезла в кастрюлю. Хотели пожарить, но мои зубы не для жарки. Решили потушить. Нарубили морковки, нарезали лука, специи, то-се. Стали резать курицу, а она не режется. Ну то есть это не бройлер, там не хрящи, а кости.

– Вот, – говорю Саше, – не режется, кости мешают.

– Моя бабушка била кур молотком, – сказал Саша.

– Зачем? – удивился я.

– У моей бабушки тоже были настоящие куры, их только молотком.

Полезли на балкон искать молоток. Я вынул дрель, потом вынул электролобзик, но Саша настаивал:

– Только молоток.

Наконец я нашел пыльный молоток. Саша просиял:

– Молоток! Как у бабушки.

Я стер с молотка пыль, приставил нож к курице и грохнул по ножу молотком. Курица сказала «хря», но ее кости выдержали. Молоток отлетел вверх и чуть не ударил меня в лоб. Я почесал лоб, и осторожно ударил еще пару раз. Наконец кости хрустнули. Курица поддалась. Мы разрезали ее на куски, засунули в сковородку и оставили тушиться. И сейчас тушим и не знаем, что получится, не знаем, чем закончится этот рассказ.

2.

Наконец-то есть возможность дописать этот рассказ. Когда мы потушили и съели с Сашей курицу, то позвонили московскому поэту Герману. Герман ехал в электричке из Подмосковья и был грустен. Он все выходные был на даче и ел шашлык, но не писал стихов. Видимо, эта боль в конце концов достала его и он решил поехать в Москву писать стихи, хотя еще было два дня выходных.

– Привет, – сказали мы Герману.

– Привет, – ответил Герман.

– А мы съели курицу, – сказал Саша.

– Большая? – спросил Герман.

– Четыре килограмма, – ответил я.

– Таких куриц не бывает, – удивился Герман и закрыл книжечку стихов Пастернака. Всю дорогу он держал в руках Пастернака.

– Бывает, – ответили мы.

– У нас дождь, – сказал Герман.

– А у нас на море в Алуште шторм.

– Таких куриц не бывает, – повторил Герман и положил трубку.

Эту часть я тоже не закончил.

3.

А потом позвонил другой Саша, из Симферополя. Саша из Симферополя произнес:

– Мне сказали, у вас есть большая курица на четыре килограмма.

Видимо, ему звонил Герман из Москвы и рассказал про нашу курицу. Мы с Либуркиным показали на пустую сковородку. Саша из Симферополя тяжело вздохнул, посмотрел на пустую сковородку и произнес:

– А соус у вас остался?

Мы кивнули. Соус на сковородке остался. Там плавал куриный жир, куриные шкварки, лук, морковка, петрушка и перец горошком. Саша из Симферополя обрадовался. У него была татарская лепешка.

– Оставите соус? – попросил Саша из Симферополя.

– Оставим, – сказали мы и пошли спать.

Саша из Симферополя обещал приехать утром.

4.

Но ночью были гром и гроза, сверкали молнии, а наутро мы с Сашей Либуркиным увидели, что сковородки с соусом на плите нет. Видимо, к нам залезли воры. Приехавший Саша из Симферополя очень расстроился. Мы с Либуркиным тоже расстроились. Потом мы позвонили в Москву Герману, и он тоже расстроился.

Оператор Мария

Позвонила оператор Мария и попросила дать оценку работы компании. Я давно не слышал такой голос. Так отвечают на вопросы дикторы молодежных радио. Какой-то глубоко оптимистичный, но в то же время сдержанный и грудной голос. Наверное, такой был бы у Наташи Ростовой, если бы она была оператором кол-центра, молодой, светлый, в меру сдержанный, в меру понимающий и спокойный, юный и нежный. Как-то очень благородно Наташа Ростова спросила меня о качестве обслуживания. Я ответил честно, что качество неважнецкое. Так и сказал: неважнецкое. На мгновение, буквально на долю секунды, Наташа Ростова то ли опешила, то ли вздрогнула, какая-то нотка вселенской печали просквозила в ее голосе, но потом она справилась и снова появились и оптимизм и благородство. Я уже сам было расстроился от этого «неважнецкого», но потом понял, что кто-то же должен Наташе Ростовой сказать, что все в этом мире на самом деле давно неважнецки, даже их важнецкая компания. Потом мы помолчали. Чувство взаимного понимания витало над нашим молчанием. Наташа Ростова вздохнула и положила трубку. Какое-то время я так и сидел с замолчавшей трубкой, вспоминая ее грудной благородный юный голос.

Мне вдруг захотелось, чтобы этот голос всегда был со мною рядом, чтобы утром этот голос говорил «доброе утро, милый», а вечером – «спокойной ночи, милый», чтобы я слышал его изо дня в день всю оставшуюся жизнь. Я даже хотел перезвонить в компанию и снова послушать Марию, но тут вспомнил, что компания неважнецкая, и с огромным трудом положил трубку.

Алушта