Мыслей сбивчивый шрифт

Неторопливая костромская весна не сравнима со стремительной ашхабадской. Фото Марианны Власовой

«Я смотрела в окно, прислонившись к стене: / мимо всадник проехал на белом коне. /  Это – детства привет или скрытый пароль,/ может, чья-то забытая временем роль?/ Этот принц на коне… Вот навязчивый троп!/  Я уже не принцесса, но как сделать, чтоб / совладать мне с конями? Сейчас вот как раз / мне с трудом поддается упрямый Пегас» – это строки из ее ранних стихов. То же пристальное вглядывание в себя и вопросы опять же к себе – напечатанные в «Литературной газете». Накануне юбилея поэтессы и выхода новой книги с Алиной КУЗНЕЦОВОЙ побеседовала Елена КОНСТАНТИНОВА.

– Алина Николаевна, настроение вашей лирической героини более или менее понятно: «Не жалея, усталых кляч, / в дикой жажде нового, лучшего, / гонит Время – безумный палач, / для потехи одетый кучером. / И, пока мне не разобрать, / что те клячи – секунды, недели ли, / чуть забудешься, тут же, глядь / вон три месяца отметелили. / Что там дальше – новый виток? / На краю ль очутимся пропасти? – / Сумасшедший мчится ездок, / не колеса вращая – лопасти». Еще строки: «Когда вода грядущих наводнений / Над каменным последним голиафом / Сомкнется, мне не хватит батискафа, / Еще какой спасательной подлодки. / Мне расторопности занять когда бы?» Вопрос, совпадаете ли вы с ней со временем, в которое выпало жить, отпадает сам собой или не все так однозначно?

– Не представляю себя проживающей в иные времена. Никакая эпоха не спасла бы от экзистенциального одиночества, которое меня иногда захватывает. Такая своеобразная «невыносимая легкость бытия»… Есть, конечно, любимые муж и сын, которые спасают. А времени на жизнь мне всегда не хватает, наверное, потому, что рассеянная и постоянно витаю в облаках. Но остановить мгновение невозможно, это жестокое время и подгоняет мою героиню, меняет привычные ей окружающие декорации, разлучая с близкими людьми. Время виновно в том, что прекрасное былое не вернется, а неведомое будущее страшит.

– Так показалось или на самом деле: образ времени у вас навеян пушкинским – «Ямщик лихой, седое время, / Везет, не слезет с облучка» – из стихотворения «Телега жизни»?

– Да, конечно, Пушкин – наше всё!

– Возможно ли в лирическом стихотворении спрятать собственное «я»?

– Поэт здесь полностью свободен: может спрятать свое «я», может выпятить его, может наделить персонаж любыми качествами. Думаю, в художественном пространстве своего текста он всемогущ, только все зависит от его задач, профессионализма (таланта) и даже темперамента. Некоторые из моих лирических героев имеют в разной степени что-либо общее со мной.

– Как возник цикл «Соседняя улица», отрывки из которого опубликованы в коллективном сборнике «Мечтал стать скрипкой»?

– Из тихих подсматриваний, эмпатических наблюдений за людьми. Это цикл стихов об одиночестве. Его герои – знакомые, соседи.

– Где вам лучше всего думается?

– Дома по ночам, когда затихает «жизни мышья беготня». Наш город, хоть и не очень шумный, все-таки вовлекает в каждодневную суету. Самым приятным для раздумий местом считаю парк «Берендеевка», там и подруга моя живет.

– После переезда в этот волжский город из Ашхабада, причем далеко не в детстве, трудно ли шел у вас процесс адаптации к изменившимся условиям среды, в том числе языковой, культурной?

– Интересно, что в год переезда я пережила две весны: стремительную ашхабадскую (там с апреля уже вовсю лето) и неторопливую костромскую. Поначалу изменения привычных условий ощущались остро, потом притупились, сейчас иногда даже думаю, что я здесь своя. Разница менталитетов очевидна: общинная жизнь южного народа вспоминается как что-то фантастически прекрасное, ведь даже с русскими соседями туркмены живут общими праздниками и горестями. Сначала мне не хватало эмоциональной вовлеченности собеседников, «осторожное» общение костромичей воспринималось как враждебное. Но это просто внутренние ощущения, наверх я их не выпускала. Да и период переезда не способствует благодушию: чувствуешь себя как никогда одиноким и никому не нужным. Теперь у меня есть друзья и близкие и в Туркмении, и в России. А тогда… Про адовы круги оформления документов и вспомнить-то страшно.

Языкового пространства как раз-таки не хватало в Ашхабаде, особенно в последнее десятилетие моего проживания там. В пять лет схватившая в руки книгу и с тех пор нуждающаяся в чтении – воздухе, я жаждала русского текстового пространства; а в книжном магазине – одна полка с Пушкиным и Гоголем на русском языке…

Про климат. Лето в России гораздо приятнее туркменского с его жесточайшей жарой. Здесь наконец произошло все то, что мы изучали в детских книжках и учебниках: осенью птицы улетают в теплые страны, зимой выпадает снег. И в возрасте далеко за 20 убедилась: это взаправду. Полюбила все сезоны, кроме зимы, которая пугала меня своей суровостью еще оттуда. Да и ведь как ее любить: холодно, скользко, темно, мертвенно? Недаром исторически родственны слова «мороз» и «смерть». Всегда зимой мерзну, боюсь гололеда. Была бы моя воля, улеглась бы медведем в спячку, а проснулась бы в начале апреля от звуков капели.

– Для вас, филолога по образованию, поэзия – это служение, миссия или своего рода отдушина, хобби?

– С возрастом все дальше ухожу от пафоса великих: хотелось бы верить, что это миссия, но… Для меня поэзия, наверное, все перечисленное и, главное, возможность быть собой.

– Какое из стихотворений вы предложили бы первым прочитать тем, кто не знаком с вашей поэзией и ничего не слышал о вас?

– «Сказка для няни» из цикла «Байковые сказки».

– «Руководил» ли кто-то вашим чтением в школьные годы?

– Лариса Михайловна Кузнецова, моя мама, работала учителем – на занятия со мной времени не хватало, да и необходимости в том не было. Но она создала для меня, как бы сейчас сказали, образовательное пространство: сначала лучшие развивающие игрушки (родители привозили их из Москвы, когда каждые летние каникулы мы ездили к папиным родителям в Орловскую область), потом – книжки, бессчетное количество которых меня окружает доныне.

– Отбирая стихи в книгу «Четыре всадника», какие изменения вы отметили в себе, после выхода первой – «Леопардовые сны» и второй – «Кошкин город»?

– Думаю, стал больше охват тем, витиевато «разрослась» философичность, усилилась многозначность текстов, заметно больше мистического подтекста, возникло «многомирие», проявилась тема смерти, первобытной тоски. Конечно, могу ошибаться, но, мне кажется, так.

– Чем объясните привычку писать стихи циклами? Например, почти из них составлена те «Четыре всадника»: «Байковые сказки», «Пески», «Знамение», «Отблески».

– Стихи в моих циклах объединены общей идеей. Еще в процессе создания некоторые строки или сюжеты (правда, сюжетных работ у меня мало) приходят по теме, уже некогда освещенной. Таким образом, цикличность в моих стихах объясняется цикличностью мыслей: хочется сказать о том же, но другими словами или с другого ракурса.

– «Как передать сумею мыслей сбивчивый шрифт? / Клавиш нажатье – пульс мой. Точку ставлю я, но / стая знаков и букв вдруг выпорхнула в окно». Как бы вы охарактеризовали свою манеру письма?

– Наверное, это мистический реализм. Хотелось бы отнести свои стихи к постмодернизму, но скорее нет, просто имеются его элементы.

– В литературно-художественном альманахе «Слова... слова... слова» в разделе «Поэтическая ойкумена», посвященном поэтам Костромы, ваши имена с Владимиром Леоновичем рядом. Знали ли вы его лично?

– Знала, но, к сожалению, вряд ли Леонович вспомнил бы меня – наше общение состоялось во время семинара, устроенного в костромской Центральной, тогда еще имени Крупской, библиотеке в 2012 году. Больше встречаться нам не доводилось. Через три года после смерти Владимира Николаевича я защищала магистерскую работу, посвященную его книге «Деревянная грамота». И, конечно, вспоминала улыбку поэта, взмах руки, два слова «Ой, молодец!», которые он произнес после того моего выступления со стихами.

– Окончив университет и аспирантуру по специальности «отечественная филология/литература», вы не расстаетесь со школой. Неужели за столько лет не устали от тяжкого педагогического труда?

– Наверное, всякий труд нелегок, особенно если относиться к нему ответственно. С детства я мечтала преподавать, но после школы попыталась приобрести другую профессию, окончив в Ашхабаде механико-технологический техникум. Мама, как всегда, меня поддержала. Между тем довольно долго меня не покидало ощущение, что нахожусь не на своем месте. После переезда в Кострому уже сознательно поступила в университет. Видимо, так суждено. К тому же кроме трудностей есть в моей работе много прекрасных моментов, которые запоминаются на всю жизнь.

– По вашим наблюдениям, этика потребления действительно сегодня в приоритете в детской и подростковой среде? И «почему вырастают дети в равнодушных больших людей?»

– Не уверена, что этика потребления в большей степени присуща современным детям и подросткам. Вспоминаю свое детство с мечтой о двухкассетном магнитофоне и джинсах. Все как тогда. Просто сейчас больше соблазнов.

Героиня стихотворения кукла, размышляющая над этим вопросом, упрекает в равнодушии девушку, свою бывшую хозяйку, которую продолжает любить, ревнуя, даже следит за ней. Жестока ли девушка? С точки зрения куклы – да. Но, возможно, парень, к которому девушка спешит на свидание, думает иначе. «Почему вырастают дети в равнодушных больших людей?» Не знаю почему… Может, взрослея, мы теряем самое неуловимо нежное в себе – способность одушевления предметов, чудо всеоживляющей эмпатии?

– Всяческого рода заблуждения, искажения смыслов, стереотип мышления – что почти непреодолимое для вас при общении с учениками?

– Самое непреодолимое – стереотипное мышление. С заблуждениями и искажениями смыслов можно справиться, но стереотипное мышление не позволяет детям избавиться от них, мешает адекватно воспринимать новую информацию.

– Ваши интересы отличались разнообразием: альпинизм, парашютный спорт, авторская песня… Что хотите от самой себя?

– В молодости хотела преодолеть страх высоты, публичных выступлений. Хотела быть смелой, стремилась все почувствовать. Шла за острыми ощущениями, а находила общение с хорошими людьми. Сегодня понимаю, что жизнь требует от меня дисциплинированности, собранности, в то время как мое имманентное состояние абсолютно противоположно.

– А от тех же коллег?

– И дальше того же, что имею: непринужденного общения, поддержки в трудную минуту, понимания моих «необычностей».

– Вы руководите «Клубом поэтов». Зачем?

– Когда-то в моей судьбе приняли участие его основатель Галина Божкова, Иван Волков, «Литературные пятницы» которого я посещала, поэт Александр Бугров, ведущий литературную студию имени И. Дедкова. Теперь я по возможности помогаю тем, кому нужна. Разговариваем о поэзии, анализируем стихи – свои и чужие. Изучаем историю литературы и теорию стихосложения. Это общение единомышленников. Поэтические выступления случаются очень редко.

Силы к жизни дают и встречи с друзьями-поэтами: Еленой Наливаевой, Еленой Орловой, Костей Матросовым, Володей Зайцевым, Машей Лоханиной.

– Обычно к юбилею приурочивают издание новой книги. Наверное, вы не исключение?

– Нет, не приурочиваю. Не люблю свои дни рождения, тем более не радуюсь юбилею. Но книга действительно задумана – она пишется, и срока ее издания пока нет.