Быть притчей на устах у всех

Прозу легче и проще экранизировать. Кадр из фильма «Доктор Живаго». 1965

Исполнилось 135 лет со дня рождения поэта, прозаика и переводчика Бориса Пастернака. Лауреата Нобелевской премии по литературе, сына художника Леонида Пастернака. Пастернак – прежде всего поэт, по праву считается одним из крупнейших русских поэтов прошлого века. Так что нет ничего удивительного в том, что Нобелевскую премию ему дали не за стихи, а за прозу, за роман «Доктор Живаго». Да, премию эту нередко вручают чуть ли не кому попало и не всегда исключительно за литературу. Так что повторим – ничего удивительного. С другой стороны, прозу легче переводить и понимать. Экранизировать. А это, увы, очень важно. Читать мало кому охота, а кино посмотреть – на это силы еще вроде бы остались. Не стоит забывать и о том, что Нобелевская премия, как известно, сыграла в судьбе Пастернака роль поистине роковую. Не сама премия, конечно, а начавшаяся из-за нее в СССР самая настоящая травля поэта. Сейчас это слово не любят, предпочитают говорить «буллинг», хотя травля от этого не перестает быть травлей. Кстати, один из самых знаменитых, говоря опять же сегодняшним языком, мемов того времени как раз эту травлю и отражает: «Я Пастернака не читал, но осуждаю». Высказывание на все времена, как это ни печально. Но ведь и сам Пастернак – тоже на все времена.

Поэт, прозаик, переводчик. Да, он писал не только замечательные стихи, но и прекрасную прозу. И это не один лишь «Доктор Живаго». Вот «Детство Люверс» – это как вход в тайну, как ощущение бесконечности неба. Или «Охранная грамота» – она пламенеет письменами почти библейской мощи. Что это? Манифест? Автобиография? Всё вместе.

Пастернак много переводил, но переводы ли это? Или он и в самом деле прямо следовал по пути Василия Жуковского, который утверждал, что «переводчик в прозе – раб, переводчик в стихах – соперник»? Скорее так. Правильно это или нет – вопрос бессмысленный. Приведем пример из мира неизбежного. Любые новости лучше всего черпать из противоположных по политической (и любой другой) направленности источников. Тогда картина в конце концов может получиться хотя бы отдаленно близкой к реальности. Так и с переводами, особенно поэтическими. Лучше всего иметь разные переводы. Один (это обязательно) точный, близкий к оригиналу. Один (это уже как получится, и тут нам всем очень повезло с Пастернаком) очень хороший именно с поэтической точки зрения. Ценный сам по себе, ценный именно как стихи, как поэзия. Неплохо иметь еще пару-другую. Ведь и поэзия нам всем нравится разная. Кому-то Николай Гумилев, а кому-то Николай Глазков. Так что переводы (особенно если речь идет о произведениях значимых) тоже хорошо бы иметь разные.

Борис Пастернак переложил для русского читателя Уильяма Шекспира и Джорджа Гордона Байрона, Поля Верлена и Перси Биши Шелли, Рабиндраната Тагора и Ганса Сакса, Тараса Шевченко и Рафаэля Альберти, Джона Китса и Георга Гейма. И много кого еще. В конце концов, он перевел «Фауста» Гете (кстати, в одном из ближайших номеров «НГ-EL» читайте статью Юрия Юдина о новом переводе «Фауста», сделанном Владимиром Микушевичем). Казалось, Пастернак переводил самим пульсом поэзии. Его Шекспир – это именно его Шекспир. И это действительно «наш Шекспир», наш современник. И не только он.

Гамлет точно беседовал с Фаустом. О чем? Ну это уже их дело.

Но прежде всего повторим, Пастернак – поэт. Он родился в феврале, этот месяц увиден им выпукло, до слез отчетливо, до боли живописно. Ранние его стихи топорщатся, будто не уместиться им в клетках четверостиший. Они лилово изгибаются и фиолетово играют оттенками, взрываются мощным принятием жизни, какой бы они ни была. Причудливо сверкают его рифмы. Ни одного слова вхолостую. Но поздние стихи Пастернака даже технически опровергают его же раннего:

Ты видишь, ход веков подобен

притче

И может загореться на ходу.

Во имя страшного ее величья

Я в добровольных муках в гроб

сойду.

Я в гроб сойду и в третий день

восстану,

И, как сплавляют по реке

плоты,

Ко мне на суд, как баржи

каравана,

Столетья поплывут

из темноты.

Из темноты мерцающий свет – этот свет обретает густоту и плотность, сообщает ощущение, что без веры жизнь уйдет в пустоту. Или вот стихотворение «Вакханалия» (название, впрочем, удивительное для его поэзии последних лет):

…

А на улице вьюга

Все смешала в одно,

И пробиться друг к другу

Никому не дано.

В завыванье бурана

Потонули: тюрьма,

Экскаваторы, краны,

Новостройки, дома,

Клочья репертуара

На афишном столбе

И деревья бульвара

В серебристой резьбе…

Пастернак двигался путем технической аскезы. Его рифмы с течением времени становятся просты и безыскусны, глубина стиха, кажется, становится беспредельной. Хочется сказать, что все гениальное просто, но это ведь не так. Разве проста квантовая теория? Или «Божественная комедия»?

Пастернак – это новизна и необычность, это детский восторг, который множится на такое же детское удивление, это пейзаж души.  Фото 1959 года

И странным виденьем грядущей

поры

Вставало вдали все пришедшее

после.

Все мысли веков, все мечты, все

миры,

Все будущее галерей и музеев,

Все шалости фей, все дела

чародеев,

Все елки на свете, все сны

детворы.

Весь трепет затепленных

свечек, все цепи,

Все великолепье цветной

мишуры...

Голос раннего Пастернака, конечно, был задорен. Но и серьезен:

Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?

Это стихотворение 1917 года. Кому-то надо хоть что-то объяснять?

Поэма (роман в стихах) «Спекторский» написана в 1925 году. И эта поэма пронизана и наэлектризована прозой.

Привыкши выковыривать изюм

Певучестей из жизни сладкой

сайки,

Я раз оставить должен был

стезю

Объевшегося рифмами

всезнайки.

Я бедствовал. У нас родился сын.

Ребячества пришлось на время

бросить.

Свой возраст взглядом

смеривши косым,

Я первую на нем заметил

проседь.

Сюжет необходим. Роману, поэме, и, конечно, этот сюжет есть. Но уж больно страшен он, этот сюжет и это время.

Ранний Пастернак ярок, поздний – спокоен.

А между ними – Сталин. И Ленин:

Он был как выпад на рапире.

Гонясь за высказанным вслед,

Он гнул свое, пиджак топыря

И пяля передки штиблет.

Мы говорили про мемы. Пастернак же сочинял афоризмы. Точнее, девизы. «Во всем мне хочется дойти до самой сути». Это кредо поэта, но это и рыцарский девиз. А вот, например, такое стихотворение, это ли не манифест?

Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества – самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить

без самозванства,

Так жить, чтобы в конце

концов

Привлечь к себе любовь

пространства,

Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы

В судьбе, а не среди бумаг,

Места и главы жизни целой

Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,

И прятать в ней свои шаги,

Как прячется в тумане

местность,

Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью

пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым

и только,

Живым и только до конца.

Написано в 1956 году. Но ведь как подходит к нашему времени, особенно вот это: «Позорно, ничего не знача,/ Быть притчей на устах у всех». Наше время, время мемов и соцсетей, время клипов и кляпов (самых разных; хотя когда их не было?), время войны телевизора и холодильника, наше время не хуже и не лучше любого другого времени. Но оно именно такое, другого у нас нет. И что делать? И как с этим жить? Да так же, как и раньше. Как жили Пушкин и Гомер. Читать. Благо есть что. Благо есть кого.