Не верю таким коммунистам

«Сотрем и пойдем вперед!» – пообещал Хрущев.  Фото из Федерального архива Германии

Каганович признался, что его беспокоило, как бы в Ленинграде не повторилось недоразумение, случившееся месяц назад на банкете с деятелями культуры, когда лидер партии, по сути, облаял некоторых писателей. Он заявил, что поэтому надо заранее проговорить весь сценарий торжеств в Ленинграде, чтобы никто из руководства страны вновь ненароком не обидел деятелей культуры.

Дальше в дело вступил Булганин. Он тут же позвонил Хрущеву и попросил его немедленно прибыть в Кремль. А когда тот явился, Георгий Маленков предложил обязанности председательствующего на внеочередном заседании Президиума ЦК возложить не на первого секретаря ЦК, а на Булганина, после чего старая гвардия начала предъявлять Хрущеву всевозможные претензии.

Не ожидавшие такого сторонники Хрущева предложили перенести дискуссию на следующий день. Группа Маленкова–Молотова пошла навстречу этой просьбе, посчитав вопрос об отставке Хрущева практически решенным, и просчиталась. Верные первому секретарю ЦК аппаратчики быстро сгруппировались и настояли на том, чтобы вопрос о судьбе лидера партии решал не Президиум, а Пленум ЦК, который встал на сторону Хрущева.

Пленум открылся 22 июня. И на нем старая гвардия уже не наступала, а в основном оправдывалась. Тот же Каганович вновь повторил, что вступить в борьбу с лидером партии его побудило хамское отношение вождя к заслуженным писателям. Что имелось в виду?

Дело в том, что ХХ съезд КПСС только углубил раскол в писательском сообществе. Одни художники были очень обрадованы: им померещилось, будто власть собралась отказаться от цензуры и в литературе, и в издательском деле, начнется вольница. Другие затосковали по сильной руке. В самом же Союзе писателей обострилась подковерная борьба за лидерство. Либералы вынашивали планы, как побыстрей сковырнуть с насиженных мест охранителей. Вновь столкнулись две команды: группа Константина Симонова и группа Анатолия Софронова и Всеволода Кочетова. Сразу несколько отделов ЦК КПСС пытались их примирить. Это и руководимый Дмитрием Поликарповым отдел культуры, и возглавляемый Федором Константиновым отдел пропаганды ЦК по союзным республикам, и отдел науки, школ и культуры ЦК по РСФСР, которым управлял Николай Казьмин. И все без толку. Литературные генералы ни в чем не желали друг другу уступать.

Создавшийся узел попробовал разрубить Хрущев. Весной 1957 года он дважды встретился с писателями. Первая встреча состоялась в здании ЦК КПСС 13 мая. На ней вождь предложил создать Союз писателей РСФСР. К слову, тогда на пост руководителя новой организации рассматривался Константин Федин, имевший в ту пору репутацию умеренного либерала. А вторая встреча прошла спустя шесть дней.

По существовавшим тогда неписаным правилам даже первый секретарь ЦК тезисы всех своих публичных речей обязательно должен был согласовывать с другими членами высшего партруководства страны. А что было согласовывать? Тезисы писал не сам Хрущев, а помощники вкупе с сотрудниками Агитпропа. Эти люди отлично знали, что можно было вписать в тексты речей босса, а что не следовало. Поэтому никаких возражений подготовленные Хрущеву наброски речей у членов Президиума ЦК, как правило, не вызывали. Так же проходило в Кремле и одобрение состоявшихся выступлений главного партначальника.

Каганович 22 июня на Пленуме ЦК рассказал, как проходило санкционирование речей первого секретаря ЦК на Президиуме. «…Мы, заслушав сообщение Хрущева и еще кого-то относительно писательских дел, – признался он, – одобрили целиком и полностью ту линию, которая намечена Хрущевым и Секретариатом ЦК, линию борьбы с извращениями в литературе, с уклонами, которые имеются в особенности в Московской писательской организации. Там появились очень плохие течения, плохие настроения и плохие люди, их надо было осадить, надо было ударить, надо было их выправить. Это было правильно. Мы решили собраться в Семеновском и устроить там обед. На том обеде было 300–400 человек с женами».

Но что на том правительственном обеде пошло не так? Хрущев сначала ни за что ни про что оскорбил автора когда-то очень шумного романа «Гидроцентраль» – Мариэтту Шагинян. Он мимоходом ей бросил, что она ест хлеб и сало русское. Шагинян публично возмутилась. «Я не привыкла, – громко заявила писательница, – чтоб меня попрекали куском хлеба». И она демонстративно вышла из-за накрытого стола. А потом Хрущев устроил выволочку Маргарите Алигер. Он стал распекать ее за альманах «Литературная Москва». Вождь назвал поэтессу идеологическим диверсантом и отрыжкой капиталистического Запада. Алигер попробовала объясниться. Но Хрущев даже не стал ее слушать. Он бросил ей новое обвинение во лжи. «Не верю таким коммунистам, – сказал он. – Вот беспартийному Соболеву верю». Сильно досталось на том обеде также Константину Симонову, Константину Федину и некоторым другим мастерам.

Но старую гвардию из Президиума ЦК задели не прозвучавшие из уст Хрущева оскорбления в адрес именитых писателей. Их напугал тост лидера партии. Он ведь за что поднял очередную рюмку?! За то, чтоб никто не вставал на его пути. «Сотрем и пойдем вперед! – пообещал Хрущев. – Кто встанет поперек нашего пути с партийным билетом или без партийного билета – сотрем в порошок! Вот за это я и предлагаю тост!».

Старая гвардия из Президиума ЦК почуяла в этом тосте угрозу своему положению. Ведь перед этим Хрущев долго распинался о своих разногласиях с Молотовым. Не готовил ли он почву для увольнения Молотова?

В общем, старики после правительственного обеда с писателями сильно занервничали. Зампред правительства Михаил Первухин позже вспоминал, что с ним тема возможной отставки Хрущева стала обсуждаться уже на следующий день после гульбы на правительственной даче. «Со мной, – признался он на Пленуме ЦК, – впервые Каганович, Маленков, Молотов, Булганин говорили после приема писателей. Это было 20 мая».

К слову, никто из старой гвардии и не отрицал того, что нападки Хрущева на литераторов их очень напугали. Но они долго еще свои задумки сменить в партии власть объясняли не желанием упрочить свое пошатнувшееся положение, а исключительно стремлением защитить обруганных вождем писателей. Однако сторонники Хрущева им не поверили. Дмитрий Полянский, руководивший в ту пору Кубанью, не выдержал и ехидно поинтересовался на Пленуме ЦК у Молотова: «О ком вы так печетесь?» По его мнению, Алигер не заслуживала никакого снисхождения. Напрасно Молотов пытался объяснить Полянскому, что Хрущев не имел права в такой разнузданной форме вести диалог с известной поэтессой, которая допускала в своем творчестве просчеты художественные, а иногда и идейного плана, но врагом советской власти и КПСС, это уж точно, никогда не была. Он на пленуме то и дело повторял: «Зачем Хрущеву понадобилось угрожать писателям?» Ему прямо, без экивоков, ответил секретарь ЦК КПСС по пропаганде Петр Поспелов. «Это [окрики Хрущева. – В.О.] произвело хорошее впечатление даже на Паустовского».

Имя Паустовского возникло не случайно. Дело в том, что когда Хрущев первый раз выразил неудовольствие появившимся в 1956 году на страницах журнала «Новый мир» романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», именно Паустовский первым бросился на защиту опального писателя и выступил с яркой речью в Центральном доме литераторов. А тут, как рассказывал Поспелов, Паустовский дрогнул и сразу после обеда у Хрущева попросил принять его в ЦК. Разговор Паустовского с Поспеловым продолжался три часа. «Это, – заявил Поспелов на Пленуме ЦК, – человек, который в октябре выступил с антисоветской речью, и если бы он произнес еще одну такую речь, его надо было арестовать». А так Паустовский, по словам Поспелова, признал допущенные им ошибки и якобы отрекся от своей речи в ЦДЛ в защиту Дудинцева. Поспелова дополнил на пленуме другой секретарь ЦК, Михаил Суслов. «И ко мне, – сообщил он, – подходил Кирсанов».

Тут еще один интересный вопрос: а сами писатели знали, что политики, грубо говоря, попытались ими воспользоваться в своих схватках за власть в Кремле? Похоже, они даже не догадывались об этом.

Кстати, что стало с теми писателями, которых Хрущев обругал 19 мая 1957 года на правительственной даче? А ничего. Никто в опале не оказался. Маргарита Алигер уже на следующий год после окриков Хрущева издала в Москве свой однотомник «Стихотворения». Шагинян вскоре получила второй орден Трудового Красного Знамени. А Федина в 1958 году избрали академиком. Если кто в некоторой степени и пострадал, то это один Константин Симонов: его вскоре вынудили на время уехать из Москвы в Ташкент. Впрочем, в Средней Азии ему были созданы все условия для красивой жизни, ведь он стал собкором главной газеты страны – «Правды».