Исповедь изумленного палача

По дороге в невообразимое. Николай Эстис. Из цикла "Фигуры"

Мне представилась возможность понаблюдать Варю на светских собраниях в Витсбурге. Иногда в одиночестве: загадочная красавица, привлекающая внимание не только мужчин, но и женщин. Иногда в сопровождении известных или неизвестных спутников. Я присутствовал при ее общении с людьми – от организаторов вечеров в Русском доме до послов разных стран и всемогущего резидента Грохота, которого можно было считать игроком высшей лиги общения. Артем Иванович и Варя напоминали два говорящих айсберга: за словами ощущалась бездна, в которую не всегда хотелось заглядывать.

Мнение о Варе составлялось и из осторожных рассказов Артема Ивановича, который мог говорить далеко не все, но пищи для предположений выдавал достаточно.

Итоговый портрет был таким. Умна и привлекательна, хотя и не молода. Готова манипулировать людьми для достижения своих целей. Средства манипуляции разнообразны: обширные связи, постель и, если потребуется, шантаж и убийство. Чем короче с нею сближаешься, тем сильнее чувствуется опасность. В Витсбурге живет с больной старой матерью-графиней.

И с этой яркой и опасной женщиной мне было рекомендовано сблизиться до степени, позволяющей получить и проверить критически необходимую информацию.

Грохот не без назидания рассказал мне вот что. Варя оказалась около него по решению руководства MI6 в 1991 году. Она вычислила человека Грохота в своем окружении, сумела завязать с ним отношения и «влюбиться». Варя позволила воспринять себя как стандартную глупенькую англичанку и оказаться во власти страшных людей команды Грохота.

Влюбленная англичанка, хотя и с русскими корнями – страшная сила, на все готовый вепрь, в чем Варе удалось убедить сначала подставленного ей Грохотом Ромео, а потом и самого Грохотя. В результате Варя стала снабжать Контору высококачественной дезой, дискредитирующей высокопоставленных фигур в Москве, которым Варя легко кружила головы и тут же сдавала Грохоту и друзьям в MI6.

Грохот, прознав о том, что Варя дурила его с дезой, не простил этого ни Варе, ни MI6 . Однако контакты Грохота с Варей продолжалась – он не хотел отпустить ее.

В деле о закупке кораблей Конторе было известно почти все. Почти все знала Контора и об адмирале Мурашко – главном кураторе сделки с российской стороны. Почти… А надо было выяснить детали отношений Вари с каждым из участников сделки с российской и англо-американской стороны: кто и с какой стороны был окончательным благоприобретателем, и в каком размере.

Нас познакомил Грохот – раз, а с самим Грохотом ничего просто так не бывает – два. В результате Варя железно предположила мою принадлежность к команде Грохота и общалась, как всегда, с двойной целью – узнать нечто и впарить дезу.

Грохот отдавал себе отчет в том, что имя адмирала Мурашко – только верхний слой. А ниже – все, что с ним связано: сколько денег, в каком банке, имя российского посредника при переводе денег за рубеж, участие Вари в банковских переводах. И не только по линии Мурашко, но и во многих других случаях.

В папочке, хранившейся в Конторе со времен моей юности, имелись сведения, среди прочего, о моей способности к гипнозу. Я сам никогда не называл это гипнозом, потому что ничего специфического не делал. Просто у меня как-то само собой получалось в мгновения особой концентрации проникать в потаенные уголки сознания собеседника. Я начинал буквально слышать мысли, которые возникали параллельно произносимым словам и были значимее слов. По крайней мере – для меня. Я не часто прибегал к этой своей способности. Но в случае с Варей мне было более чем интересно услышать то, что скрывалось за словами или просто скрывалось. Получением имен-должностей-званий банковских посредников, которых Контора никогда бы не вскрыла, я вроде бы оправдал свое участие в деле.

Моему близкому знакомству с Варей поспособствовала наша встреча в баре Русского дома. Сперва мы были в кругу приятелей. Вскоре они разошлись, и мы с Варей остались одни. Поскольку встретиться предложил я, она выжидала, предоставив инициативу мне.

Говорили о русских эмигрантах в Витсбурге, о здоровье старой графини и уходе за ней, организация которого лежала на Варе. Я постепенно перевел разговор на обсуждение замечательных Вариных качеств. Для начала духовных – свойственных только русской аристократке, страстно увлеченной классической музыкой и поэзией Серебряного века. Потом повернул к ее внешности – благородству черт лица, выражению горящих глаз, изумительной по изяществу длинной шее, копне волшебных волос. Ниже шеи я пока не продвинулся.

Все это произносилось медленно, отчетливо тихо, почти бесстрастно. И сопровождалось пионерской игрой «глаза в глаза»: кто первым моргнет или отведет взгляд. Я ловил внимательный, оценивающий взгляд Вари, молча ожидающей завершения внезапной осады.

Когда наступала тишина, ни я, ни она не торопились ее прерывать, с удовольствием ощущая обмен возбуждающей энергией.

Сцена завершилась мягким касанием горячей Вариной ладони и почти беззвучно ею произнесенным «Пошли».

Потом была езда по ночному Витсбургу, дом на холме, короткое общение с мамой в инвалидном кресле. Наконец – уединение на балконе-веранде с бокалами шампанского в руках.

Роскошный вид ночных городских огней, уходящих до горизонта.

Соприкосновение рук на поручне балкона, перешедшее в плотное соприкосновение плеч. Реальность стала уплывать от меня. Дальнейшее я помнил неотчетливо.

Варина рука скользящим движением сверху, от расстегнутого ворота моей рубашки вниз, удостоверилась в мощном возбуждении. Не прерывая поцелуя, я сделал шаг в сторону и оказался за Вариной спиной, нежно положил руки на ее грудь и прижал все ее без малейшего остатка тело к себе. Варя помогла переместить легкое платье до талии.

Мы стали неразделимым целым – и это было освобождением от напряженности последних часов. Мы даже немного пошептались в процессе. Но по мере приближения к финалу разговоры прекратились, мы подчинились бешеному ритму, окончательно потеряв над собой контроль.

Мы оба сочли первую встречу волшебной и позже вспоминали ее с неизменным удовольствием. Наши последующие свидания случались дважды или трижды в неделю, в разных местах, но в основном в укромных отелях, выбранных Варей, вдали от шумного городского центра. Она всегда приезжала раньше и при встрече в вестибюле уже помахивала ключом от номера.

Во время первых встреч времени и внимания хватало только друг на друга. Недели через три начали возникать передышки для отвлеченных разговоров.

Как бы впроброс, между ласками, она могла обхватить мое лицо ладонями. И после долгого поединка взглядов, когда я уже тонул в ее глазах, произносила нечто существенное.

Однажды в такую минуту Варя сказала:

– Это был контр-адмирал Мурашко. Ты ведь это хотел узнать?

По правилам игры я ответил:

– Мне важнее знать имя того, с кем ты переспала, чтобы к адмиралу попасть, а не то, как его зовут.

В ответ Варя, как всегда в подобных случаях, целовала меня, не удостаивая ответом.

Мало-помалу откровения Вари и мои усилия составили полную картину механизма распродажи боевых кораблей Российского флота. К моему изумлению, процесс был абсолютно не криминальным, а напротив, вполне легальным на каждом из многочисленных этапов. Убийственная правда и несмываемый позор державы были связаны с продажей на металлолом сторожевых ракетных катеров и более крупных военных кораблей, не выработавших свой ресурс и наполовину, по ценам как минимум в пять раз ниже рыночных. Последнее и явилось составом преступления высокопоставленных людей, с которыми Варя была связана в Москве через Арсения Семаго.

Все постепенно становилось на свои места. Под вывеской легальных продаж старых военных кораблей действовала мощная преступная группа из высшего морского офицерства и чиновников, распродающих практически новые миноносцы и сторожевые корабли.

Варя подтвердила, что сделка по покупке и перепродаже Китаю двух ракетоносцев и списанной по договоренности с командованием дизель-электрической подводной лодки находится на завершающей стадии. И да, это был тот самый контр-адмирал Мурашко, без пяти минут замминистра и командующий Дальневосточным флотом, по приказу которого сделке дали зеленый свет.

История обрастала и другими именами, названиями вовлеченных в сделку служб и сопутствующими деталями. Например, такой мелочью как фатальное устранение двух слишком любопытных капитанов первого ранга. Они взялись активно проверять состояние списываемых на лом практически новых кораблей. Стало понятно и положение несчастного Арсения Семаго, который и хотел-то всего-навсего подзаработать деньжат, а заработал неизбежную вышку в силу своей осведомленности обо всех причастных лицах. Он оказался единственным участником сделки, информированным обо всех деталях.

Потом случился еще один знаменательный разговор, во время которого Варя раскрыла обстоятельства, часть которых стала для меня откровением. Успех сделки был предрешен поддержкой осведомленной обо всем Конторы.

Выяснилось это не напрямую, а из признания Вари.

Вдобавок она упомянула, что Контора не знает и десятой части деталей сделки. Я хотел сказать: «Именно, дорогая – не знает. Пока». Но не сказал, а тоже шепотом попросил объяснить, что Варе от меня нужно. Разумеется, учитывая тот факт, что она меня «полюбила безумно и навсегда».

Последовала реакция:

– Хочешь оскорбить девушку сомнениями?

«Уже оскорбил в сердце своем», – подумал я.

Стали выясняться замечательные обстоятельства. Давнее Варино намерение сблизиться, оказывается, было связано с планом познакомить меня с полезными для моего настоящего и будущего людьми. Во время нашего общения стала очевидной ее полная осведомленность о моей связи с Артемом Ивановичем и понимание роли нас обоих в игре, затеянной невидимыми кукловодами из высшего эшелона двух лучших разведок мира.

Всё это можно было воспринимать как байки на подушке – но только до той секунды, когда ее шепот не коснулся Семаго, а это породило необъяснимое ощущение опасной напряженности.

Особенно меня удручал бледнолицый Вольский. Формально агент при Грохоте, он был явно больше, чем агент. Роль Вольского была еще не до конца понятна, но известные мне эпизоды с его участием кончались лужами крови и уродливыми трупами.

Предстояло вырабатывать внутреннее отношение ко всему этому, но на ум приходило только беспомощное: «Я-то здесь при чем?»

В моих размышлениях о собственной ответственности за произошедшее, происходящее и грядущее не хватало важного звена. Я понимал, что моя косвенная, а возможно, и прямая причастность к смертям людей способна отравить существование. Но постыдное ощущение своего могущества и превосходства тоже никуда не девалось. Скелеты из прошлого соединялись с трупами сегодняшними. Много лет назад забитый кастетом рыжий. Расстрелянный в упор предатель в аэропорту. Изощренно, садистки умерщвленная сладкая парочка – Зинаида и Влад.

И я был причастен ко всем трем эпизодам. Чувство сопричастности даже вознаградило меня новыми ощущениями: внутренней силы, уверенности в справедливости произошедшего, душевного равновесия. Так в чем же дело? Откуда сомнения?

Был еще один выход: воспламениться духом, выразить свою ненависть ко всему этому. Именно ненависть как более высокую степень по сравнению с неприятием. Она единственная может привести к оправданию перед высшими силами, ну а дальше, может быть, и к прощению. «Пусть ярость благородная…» Аристотель определил катарсис как очищение человеческих страстей через трагедию. Вот только ярость по щелчку пальцев не вызывается.

Ловушка для Семаго и беспомощный вопрос: «Я-то здесь при чем?»

Между тем произошли еще две семейные встречи с Семаго – мужем и женой. На первой, приятной и спокойной, мы с Арсением, как всегда, обсуждали преимущества ушедшего в небытие СССР. Почитай, все бесплатно – и образование, и медицина. А пенсионное счастье! Но все перечеркнуло смертоносное вторжение в Афганистан. Без него успешные люди наподобие Арсения счастливо и без проблем дослужили бы родине до почетных отставок. А что теперь?

Вопрос из уст обычно спокойного Семаго звучал злобно и угрожающе. Ларчик открывался просто. Это история отечества, получается, виновата. А без нее Семаго нипочем не втравился бы во всю эту гнилую и опасную для жизни историю. Даже странно, что он так нервничает, не вчера же это с ним приключилось…

Пора было сменить тему. Мне пришла идея натолкнуть Арсения на обсуждение его бывших коллег-дипломатов. Семя попало на добрую почву и принесло плод. Все посольские – мерзкие доносчики или жалкие бездарности, были развенчаны. Но в причинах состояния самого Семаго следовало разобраться безотлагательно.

Семья отставного советского дипломата казалась дружной, супруги с виду отлично дополняли друг друга. Взгляды на жизнь главы семьи были прямолинейно незамысловатыми. Такие люди обыкновенно идут к цели, не сворачивая. Прекрасное качество даже для дипломата, если оно сопровождается солидным весом и мощной инерцией.

А тихая и незаметная Полина придавала Арсению остойчивость и равновесие – как кораблю в море. Никакая заграница и дипломатический статус не поменяли ее кулинарных пристрастий: оливье по-советски, солянка и винегрет с квашеной капустой. Или манеры носить одежду: сумка и туфли одного цвета, дома – тренировочный костюм с наброшенным на плечи платком. Волосы заплетены в косу, на лице смущенная улыбка. И все это на дальнем плане, в тени мужа.

Семейная идиллия была бесцеремонно и подло нарушена. Причиной, конечно, стала женщина. И было очевидно, какая. Графиня Варя Смолоногова, затмившая своим роскошным явлением все, что окружало Арсения. Я как наяву видел ее хватку, намертво сразившую Семаго. Бедняге оставалось, словно лунатику-аутисту, исполнять желания Вари или даже намеки на эти желания.

О деталях приходилось только догадываться. Вероятно, Варины сослуживцы из MI6 снабдили ее полным досье на Семаго, где фигурировали и дядя – действующий адмирал, и несколько друзей юности – ныне высокие чины в военно-морском ведомстве.

Семаго был обречен. Но мне пока оставалось непонятно, зачем, по большому счету, Варя в это ввязалась. Деньги? Безусловно. Но возможность шантажировать адмиралов или использовать их в каких-то других играх могла оказаться важнее денег. Так или иначе, Семаго обеспечил все возможное и невозможное для реализации сделки в Москве. Участников определили и проверили, одобрение на все этапы было получено, финансовая поддержка гарантирована.

А потом всех участников событий накрыла буря в виде прилетевшей для заключения сделки Вари. Процедура прошла без малейших задержек. Заключение сделки с иностранкой прятало, как думали простодушные моряки, все концы и фалы в воду – их родную стихию. Блистательная Варя была лицом сделки, а Семаго, ее организатор, для московских начальников оставался никем.

Детали инструкции, полученной Варей от Артема Ивановича, были известны только ей. Но я знал, что общение с Арсением Варя долго умудрялась удерживать на романтической дистанции. Типа вот-вот все должно произойти, только высокий стиль отношений мешает. Созревший плод слаще, долгая прелюдия распаляет желания.

Конструкция вдруг стала разваливаться – стремительно и неподконтрольно. Вольский зачастил к нам в гости, всякий раз совпадая по времени с четой Семаго и задушевно с ними беседуя на разные темы.

В один из таких дней произошла неприятная сцена между Арсением и Полиной, зловещий смысл которой выяснился некоторое время спустя.

Семаго остались одни на балконе, и все услышали явственный звук пощечины. Арсений появился в комнате, держась за щеку. Полина тоже появилась и глядела на мужа с ненавистью. Через минуту она ушла, а мужчины налегли на выпивку.

Напряжение, однако, продолжало нарастать, поскольку причины конфликта между супругами были непонятны. Впрочем, я догадывался, что Арсений к этому времени был уже готов принципиально поменять свою жизнь. Как можно было сравнить прекрасную комету по имени Варя с нелепой тряпичной куклой по имени Полина! Очевидно, Арсений наконец добился от Вари близости – и это затмило его сознание так безнадежно, что предотвратить выяснение отношений с женой уже не представлялось возможным.

Интересно было наблюдать и за Вольским. Похоже, ничего случайного в этой ситуации не было: отношения между Варей и Арсением разрешились долгожданной постелью именно тогда, когда планировалось. Теперь Арсений как бы поступал в распоряжение Вольского. И что с подопечным будет дальше, было известно ему одному.

Окончание истории было настолько нереально кошмарным, что я позднее запрещал себе о нем не то что думать, а даже мельком вспоминать.

Черными вестниками оказались Артем Иванович с женой Маргаритой Генриховной. Сообщение носило самый общий и максимально деликатный характер: «Семаго трагически погибли».

«Да ладно!» – подумал я.

Деталей Грохоты пока не знали, но обещали выяснить. Я, впрочем, в деталях не нуждался, прекрасно все поняв и найдя способ продемонстрировать это Артему Ивановичу: сжал его руку до побелевших костяшек пальцев.

Вскоре мы с Артемом Ивановичем уселись в генеральскую BMW и с ревом стартанули в сторону квартиры погибших.

Во дворе дома мельтешили полицейские в форме, узнаваемые посольские и какие-то другие неясные люди в штатском. В квартиру пускали далеко не всех. Но Артема Ивановича как высокопоставленного дипломата, уровню которого соответствовала должность резидента, и меня как его сопровождающего допустили без лишних вопросов.

Второй секретарь посольства исполнял роль экскурсовода и старательно вводил в курс дела прибывшего генерала. Перечисление фактов выглядело следующим образом: была найдена записка Арсения, адресованная Полине, в которой он сообщал жене, что уходит к другой женщине, которую страстно полюбил и ничего не может с этим поделать. В конце фигурировало что-то вроде «прости, если можешь».

А дальше – полное отсутствие ясности в последовательности событий. Кроме финальной сцены, разумеется. Арсения нашли в кухне с многочисленными колото-резаными ранами в области груди, рядом на полу лежали огромные портняжные ножницы, которыми Полина пользовалась. Она обошлась без записки и выбрала логичный для себя в этой ситуации конец, пустив пулю под подбородок.

Не совсем понятную, но трогательную деталь являли, вероятно, оставленные Полиной иконка Казанской Божьей Матери и догоревшая свеча на подоконнике.

Мы с Грохотом переглянулись. Во всем этом кошмаре был какой-то нереальный осадок, верить собственным глазам не хотелось. Но Артем Иванович нераспознаваемо тихо отдал распоряжения посольскому, коротко переговорил со старшим полицейским.

Через несколько минут мы уже ехали молча, в так называемой напряженной тишине.

Вдруг меня прорвало, и я совершенно неожиданно для себя прошипел:

– Гадский урод!

Артем Иванович не проронил в ответ ни слова, продемонстрировав, как мне показалось, полное понимание накатившего на меня состояния.

Потом было письмо от Вари, удивившее меня теплотой и искренностью.

«Дорогой друг, ты должен простить меня, суетливую, за неожиданное для меня самой исчезновение. Какие-то события завершились, а какие-то недавно произошли, и все это требует моего срочного присутствия в Лондоне. Маму пристроила в очень дорогой дом для пожилых, где за ней присмотрят. Если вдруг и ты найдешь время ее там навестить, буду сердечно благодарна и безгранично признательна. Не смей меня забывать. Я этого не заслужила, хотя бы потому, что думаю о тебе с нежностью гораздо чаще, чем хотела бы себе позволить. Ненавижу всех этих кукловодов, которые роем вьются вокруг нас с тобой, хотя многие из них умеют быть приятными людьми.

Буду молиться за тебя и велю тебе молиться за меня. Ты никогда больше не встретишь такой женщины, как я. Сильно подозреваю, что и я такого, как ты. Я всегда буду незваным гостем в твоих снах и воспоминаниях. Прощай и думай о нас с тобой, как я – только хорошее.

Твоя В.С.»

Письмо Вари заставило меня взглянуть на все, что с ней было связано, другими глазами. Ушли цинизм и подозрения в расчетливости и продажности. Появились мысли о ее беззащитности и преданности. И сожаление, что не позволял таких мыслей себе раньше.

Завершающим событием в этой романтически кровавой истории был, как всегда, разговор с Артемом Ивановичем. Короткий и очень конкретный, не оставивший вопросов и сомнений.

Я был проинформирован о том, что там, наверху, нами всеми очень довольны. И будут просто в поросячьем восторге, если моя поездка в Северную Сан-Верде произойдет немедленно и окажется не менее эффективной, чем только что успешно завершенная история с Семаго.

Закончил Грохот так:

– Красную дорожку урод для тебя уже приготовил.

Так Грохот продемонстрировал хорошую и своевременную память о моем мимолетном высказывании про Вольского.

В ответ я едва не поперхнулся, одарив Грохота неотразимой улыбкой.

*

Золотодобывающая компания – моя работодательница – одобрила мне командировку в Северную Сан-Верде и сопредельные страны некоторое время назад. Оставалось сделать шаг к очередной пропасти, которая гостеприимно ожидала меня. И всех других, желающих в ней сгинуть...