В ожидании госпожи Чеховой

Происходящее на сцене существует только здесь и сейчас. Сцена из спектакля «Формула любви». 2024. Фото из архива Николая Железняка

Недавно у Николая ЖЕЛЕЗНЯКА, отметившего в уходящем году 60-летие, вышла книга «Град на крови: Роман-апокалипсис» (краткий отзыв на нее см. в «НГ-EL» от 12.12.24). Что и стало поводом для беседы ее автора с Ольгой РЫЧКОВОЙ.

– Николай, сразу хочу поздравить с новой книгой. Создание такого масштабного произведения, как роман, требует немало времени и сосредоточенности. Как вам удается совмещать не терпящее суеты служение прозаической музе с достаточно суетной работой в театрах? Или театр, наоборот, способствует этому, подбрасывая сюжеты и персонажей?

– Спасибо за поздравление! Да, наконец-то закончена долгая работа, теперь судить читателям. Что касается совмещения застольной работы над текстом с бурной театральной жизнью, то тут даже одно помогло другому. Роман пишется годы и развивается в процессе письма. Так вот в этот раз ткань его приняла окончательную форму только после того, как я пришел работать в театр, сначала завлитом. Ведь главные герои произведения – две супружеские пары, актеры и режиссер. И, столкнувшись с актерами, увидел и постарался понять их множественные внутренние лики, их игру жизнью. Но главное, придя в театр, я убедился, что именно Театр – жизнь. Никак не наоборот. Единожды попав внутрь, вы его никогда не покинете, не сможете, он всегда в вас. И был в вас всегда, как вы поймете. Ведь именно театр – единственное из всех искусств, претендующее на то, чтобы заявить: все происходящее на сцене происходит здесь и сейчас, единожды, как в жизни. Хлопок ладони актера – и этот жест уходит на наших глазах в прошлое. И тем не менее настоящее искусство недоступно даже на уровне исполнения. Простите за сложность (улыбается).

– Название «Град на крови», да еще с сочетанием «роман-апокалипсис», настраивает на определенный лад... Хотите сразу напугать потенциального читателя или предупредить?

– Скажу сначала о том, что название романа все же «Град на крови», а вот «роман-апокалипсис» – это подзаголовок, некая расшифровка, с которой я согласился, предложенная главным редактором издательства «Вече» Сергеем Дмитриевым. Есть в ней, конечно, что-то и от маркетинга. Куда без него. Ведь у человека мало времени на выбор.

Кстати, и повествование начинается с места в карьер, с первого убийства. Детектив и страсть движут сложным сюжетом. Начинаются события с запутанного убийства в Париже, но вращаются вокруг старинной зловещей легенды о замке, а в славянском произношении – граде – Снежник. Небольшой спойлер. Именно там один из героев Максим видит еще в детстве свою настоящую любовь, ведьму, что поманила в город мечты – Париж. Где, как известно, умирают поэты, рождаясь в провинции. За эту любовь Анна – жена Максима – и мстит ему, убивая в их парижских апартаментах с окнами в Люксембургский сад любовника, чтобы подставить мужа. Держать внимание читателя и зрителя трудно, здесь главное, чтобы перед ним постоянно возникал вопрос: «Что дальше?..» Иначе в зале неизбежно человек смотрит на часы, а читатель откладывает книгу. Так что пугать не хочу, но буду (улыбается), ведь стремительное действие романа наполнено страшными, но увлекательными событиями c самой первой страницы. И до последней…

Когда-то Федор Михайлович Достоевский говорил, что он ставит занимательность выше художественности. В данном случае я стараюсь совмещать и интригующее развитие сюжета, и тщательную проработку языка и образов. Надеюсь, мне простят сравнение с великим писателем. Кстати, добавлю, что есть в книге достаточная толика любимых Гоголя и Маркеса с их фантастическим бытовым реализмом. А если возвращаться к названию, то град – это, конечно, замок, построенный ради денег на крови и предательстве рыцарем основателем Дормандом Рыжим. Но есть более широкое понятие града, в другом значении слова – «общество». И здесь уже более глубокий или высокий – как кому понравится – пласт романа. И Максим, отматывая по ходу событий жизнь все глубже в прошлое до момента встречи любви, пытается понять, что привело его к тому, что он идет убивать. И как любовь повлияла на его судьбу. Апокалипсис подразумевает последующее обновление. Чтобы все повторилось вновь. Жизнь.

– Действие книги происходит и в Париже, и на Балканах. Вас лично что-то связывает с этими местами?

– Завязка вроде бы парижской истории двух супружеских пар – в их жизни и изначальном убийстве, а развязка – в старинной легенде о владельцах града Снежник. Веками в том замке происходят страшные события. Я в нем бывал. Только переместил его в Боснию, в Динарское нагорье, и провел его историю до основателя – странствующего рыцаря Дорманда Рыжего, связанного с нечистой силой. Я поместил замок в место разлома цивилизаций, на границу Западной и Восточной Римских империй, по которой позже прошло разделение между католичеством и православием. А позже, с приходом Турецкой империи, часть населения еще и приняла мусульманство. Отметилась там и Австро-Венгрия, какое-то время, до самовластия, даже управлявшая Боснией совместно с Турецкой империей. Так появилась, если очень вкратце, теперешняя Босния – страна с тремя религиями и одним народом и языком. Как бы его ни называли – сербский, хорватский, боснийский. Я часто бывал на Балканах, жил в нескольких странах, хорошо знаю Словению, Хорватию, Боснию, Болгарию, Грецию, Черногорию с их двойственным бурлящим менталитетом. Многие из них ранее были составными частями Югославии. Кстати, значительная часть жителей этой несуществующей ныне страны до сих пор считают себя югославами. Ведь в таком смешении культур всегда возникает объединяющая надстройка. Так что события романа в основном происходят в Боснии и в Париже. Этот город мне тоже хорошо знаком (улыбается). А Балканы – это первородный хаос, мистика и веселье, ужас и смех, все вместе, в одном сплаве. Как и музыка балканская – отражение народов и культур – разудалая и разухабистая. И все это созвучно мироощущению России.

– В нашем предыдущем интервью («НГ-EL» от 29.09.22) вы рассказали о своей пьесе «Фрида la Vida», в которой речь идет о любовном четырехугольнике: Фрида Кало, ее муж Диего Ривера, Лев Троцкий и его жена Наталья Седова. Что вдохновило на такой сюжет и какова судьба пьесы?

– Театр сатиры, где я работал, хотел поставить спектакль о знаменитой художнице Фриде Кало. Нельзя сказать, что я тогда хорошо был знаком с ее произведениями и судьбой. Но почитав о ней, был впечатлен жизненным путем этой женщины, пережившей девушкой автокатастрофу, повлекшую за собой множественные операции, инвалидность и бездетность. Но дух Фриды позволял ей жить, сгорая так ярко, что освещалось все вокруг. И создавать раздвигающие деревянные рамки, рвущиеся в жизнь картины. И время было бурным. Она была замужем, причем дважды, за художником-монументалистом, мятущимся коммунистом Диего Риверой, который при жизни был гораздо известнее ее. А в мексиканском доме Фриды и Диего три года прожил революционер, организатор Октябрьского переворота в России, трибун и теоретик, создатель Красной армии – той, что от тайги до британских морей, – Лев Троцкий. Изгнанник, преследуемый Сталиным, скитался по разным странам вместе с гражданской женой Натальей Седовой. И, пережив несколько покушений, закончил жизнь в Мексике, где был убит догнавшим из заснеженной России ледорубом. Я сплел пружину действия вокруг времени их совместного пребывания в одних стенах с Фридой и Диего в мексиканском Койоакане, пригороде Мехико. Тем более что там возник четырехугольник страстей. Даже пятиугольник, при участии сестры Фриды. Постановка тогда не случилась в театре. Но пьеса ждет своего часа. Яркого воплощения, где с первой сцены мы попадаем на знаменитый, веселый праздник смерти, чтобы радоваться жизни.

В период с прошлого интервью случились постановки по моим инсценировкам. Я сделал сценическую редакцию пьесы Александра Хинштейна, спектакль стал называться «#неРевизор», премьера состоялась 17 декабря на сцене театра Ермоловой. И появился любимый мной спектакль «Формула любви» по изначальному киносценарию Григория Горина, где я еще выступил креативным продюсером, а генеральным продюсером – Петр Кравченко.

– Осенью в Орле прошел семинар-совещание «Мы выросли в России – ЦФО» для молодых писателей, где вы вели секцию драматургии. Как вам такой педагогический опыт? И нашлись ли среди семинаристов те, к кому применима фраза из комедии Вуди Аллена «Пули над Бродвеем»: «Это молодой Чехов!»

– Не первый раз меня приглашают разбирать работы молодых драматургов, и неизменно я сталкиваюсь с очень интересными, думающими людьми. Знаете, самое важное, когда авторы, идя по фабуле, жизненной истории или фантасмагории, закладывают внутрь второй слой, а иногда и третий. Для вдумчивого зрителя. Вернее, даже для того, кто просто задумается. Ведь даже комедией можно вызывать просто хохот, а можно и исподволь на что-то обратить внимание того, кто заметит. А если даже и не заметит, то все равно подбором происходящих событий, деталей сделать высказывание. В общем, можно принижать и опошлять, а можно поднимать. И я рад, что молодежь стремится не просто написать, а думает: о чем, как, почему и зачем. Здесь, конечно, важен этап отбора организаторами, выделяющими одаренных. Это большой труд. А задача педагога – заставить задумываться, разбирая работы. Побудить переписывать, дорабатывать, искать и находить самые точные и главное – нужные повороты сюжета. Ведь пьеса – прикладной жанр, ее будут читать не читатели, а режиссеры. И их надо увлечь, понимая, что в выбранной истории ее развитие – это жесткая конструкция, заставляющая зрителя не отрывать глаза от сцены. И многое получается у ребят. Хотя оговорюсь, среди семинаристов много и тех, кто в более зрелом возрасте пришел к написанию драм, трагедий и комедий. Драматургия недаром считается самым сложным жанром литературы, где только в диалогах нужно раскрыть и действие, и персонажей, оживить мир. Так вот, в драматургию, что заметно в последнее время, стало приходить много женщин. Раньше литература была дворянской, потом разночинской, потом с всеобщей грамотностью стали писать все. И вот пришли подающие надежды женщины. Среди них мы, думаю, и увидим госпожу Чехову.