Всех поголовно вылечили

Анну Гутиеву всюду окружают книги – свои и чужие.  Фото Анны Павловой

Жить становится лучше и веселее, а пишут литераторы так, что редакторы с ума сходят. Велика Россия, а читать нечего. И самое страшное: некому. Никто почти не хочет читать, зато все умеют картинки в телефоне разглядывать.

Автор книги, о которой мы пишем, редактор Анна Гутиева огорчена: «…Достоевский говорил, что момент озарения перед припадком эпилепсии открывал ему мир, и так далее, примеров множество. Вычесть подобные переживания из процесса писательства – это лишить процесс самой сути, оставив лишь форму. Об этом много рассуждали философы и психотерапевты, но сейчас даже говорить об этом стало неловко, словно пытаешься двухмерным человечкам рассказать про глубину, объем и перспективу».

Все так. Помните, что говорили «Серапионовы братья» (Лев Лунц, Михаил Зощенко, Вениамин Каверин, Михаил Слонимский, Константин Федин, Николай Тихонов и др.) друг другу при встрече? Здравствуй, брат, говорили они, писать очень трудно. Слово «очень» здесь более чем к месту. Это только кажется, что «писать» просто. Многие-многие изо дня в день, из года в год, из столетия, извините, в столетие, говорят: я, мол, столько историй знаю, со мною такое было, это мне надо быть писателем, а не тебе, вот только записывать лень.

В 90-е, кстати, немало книжек вышло, где «бывалый» человек делился богатым «опытом», а профессиональный литератор все это профессионально записывал и превращал в более или менее удобочитаемые произведения. К литературе, правда, из этого отношение имело не так уж много. Не каждый, кто много лет сидел, становится Варламом Шаламовым («Колымские рассказы»), Олегом Волковым («Погружение во тьму»), Александром Морозовым («Девять ступеней в небытие»), Леонидом Габышевым («Одлян, или Воздух свободы»).

Есть, кстати, и поэты, которых «сделала» зона: Валентин ЗК (Валентин Соколов, 1927–1982):

На наших хребтах

воздвигают

Заводы, мосты, города...

Нам в лица обжорством

рыгают

Советской страны

господа.

Или, Евгений Карасев (1937–2019):

Этап из тюрьмы уходил

в неизвестность:

судя по срокам –

в тьмутаракань.

Урки запели унылую песню

про вора, убитого

в хмурую рань.

…

А дальше уже ни столбов,

ни дороги –

обрубленных рельсов

две страшных культи.

И ведал лишь Бог –

мы стоим на пороге

или в конце рокового пути.

Таких немало. Но и немного.

Анна Гутиева. О чем кричит редактор.– М.: Альтернативная литература, 2024. – 352 с.

Но научиться хорошо писать – можно. И нужно. Из уважения к читателю. Из уважения к самому себе. И к своему таланту, если он есть. Его и поверять толком не надо – все и так видно. Время сейчас такое, не самое лучшее для литературы, сетуют многие. Время, подчеркнем, всегда – такое. Всегда – не лучшее для литературы. Писать надо лучше, стараться надо. Учиться. И не стесняться того, что учишься. Век живи, три тысячи лет учись. Времена не выбирают, все остальное зависит от нас. Да, сейчас трудно. И здесь непросто. В другое время и в другом месте – свои, другие трудности. Но нас, конечно, больше всего волнует то, что происходит здесь и сейчас. А здесь и сейчас, по мнению автора книги, происходит вот что:

«Результаты современного творчества выглядят таким образом, будто всех творческих людей поголовно вылечили, и теперь они в состоянии счастья и покоя выдают нам свои творческие бестселлеры, которые неспособны привести читателя к катарсису».

Писателей вылечили от писательства. Что может быть хуже? Может. Еще хуже, когда человек, «вылеченный» от писательства, – пишет. На привитой извне мастеровитости. На собачьем ходу.

Против этого и протестует каждой строчкой своей книги опытный редактор Анна Гутиева. Мы уже не раз писали, что сейчас каждый месяц, если не каждую неделю, где-нибудь на просторах великой России проходят литературные семинары, мастерские, школы, а то и целые «резиденции» (см. «НГ-EL» от 31.10.23, от 03.10.24, от 25.04.24). А потом все их выпускники заваливают своими рукописями журналы и альманахи. В том числе и «Российский колокол», который несколько лет возглавляет Анна. А учат на этих многочисленных мероприятиях, что писать может практически каждый. Вспомни детство. Мальчишки во дворе обижали? Геометрия в школе давалась с трудом? Родители игровую приставку не покупали? Канарейка прожила три года да померла? Все это может быть материалом для художественного произведения. Для подобных текстов не так давно даже специальный термин придумали – автофикшн.

Кроме главной проблемы – литературная деятельность без катарсиса – Гутиева поднимает еще целый ряд важных творческих вопросов. Как понять, твое ли это – писательство? По избытку информации после бесконечных курсов, книг и психологов? Как понять, готова ли рукопись? Если ты ее только закончил, она кажется тебе гениальной? Отложить рукопись и перестать незаконченный черновик принимать за чистовик.

Велика Россия, а читать нечего. И почти некому.  Фото Владимира Захарина

Это очень важный и серьезный этап – работа над черновиком. И он должен быть закончен осознанно, даже написано слово «Конец». Это – тот самый «поток сознания», который авторы часто практикуют. Это – душа произведения: «Черновик – это эмоция, выпущенная на свободу. Образно, это первоначальный хаос. Неоформленный, иррациональный поток бессознательного».

Здесь вы – приемник Вселенной, вы не оцениваете мысли, не обрабатываете их, вы выплескиваете все подряд. Еще не время наводить порядок, это еще не предмет искусства, а только эскиз к нему. Когда вы отдадите черновику все, тогда начнется другая часть работы. Потому что «творчество есть разделение хаоса на свет и тьму, воду и сушу, живое и неживое, есть отчетливое и планомерное соединение всех взаимосвязей элементов в единую систему, которая должна находиться в постоянном процессе развития, в постоянном конфликте и единстве противоположностей».

Черновик – это не план и не синопсис, его совсем не обязательно кому-то показывать, это та работа, которая делается для себя, и она должна быть доделана. Только после того, когда понятно, что все, черновик точно закончен, больше нечего туда добавить, ему надо немного отлежаться. Теперь он нуждается во внимательной и подробной переработке в чистовик. И нет, необязательно его в конце все-таки сжигать. Но если вы сделали для своего текста все, что могли, эта мысль – расстаться с черновиком – не ужаснет вас.

И не надо ссылаться на классиков – они все работали с черновиками. Иногда их выставляют музеи, что-то можно найти в интернете в свободном доступе. А тогда надо было переписывать от руки или перепечатывать на машинке. Компьютеров не было.

В книге своей Анна Гутиева, по ее собственному выражению, кричит о том, что литература – это серьезно. Это не игра, не забавное времяпрепровождение.

Она кричит, потому что убеждена в том, что каждая книга должна быть криком. А если не кричать, то никто же и не услышит.