Трагическая участь Мельпоменуса Джонса

Погостите еще немножко?  Питер де Хох. Визит. Ок. 1657. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

– Ну, наверное, мне...

И ему отвечают:

– Ах, вам точно нужно идти? Ведь еще так рано!

После чего начинается борьба – жалкое зрелище.

Пожалуй, самый прискорбный инцидент такого рода произошел с моим бедным другом Мельпоменусом Джонсом – замечательным молодым человеком, викарием. Ему было всего двадцать три! Он совершенно не умел уходить. Мельпоменус был слишком робок, чтобы врать, и слишком набожен, чтобы не бояться показаться грубым.

Как-то в первый день летнего отпуска он зашел навестить приятелей. Впереди шесть недель полной свободы – делать совершенно нечего. Он поболтал, выпил две чашки чая, собрался с духом и начал:

– Ну, наверное, мне...

Однако хозяйка дома возразила:

– О, нет! Мистер Джонс, неужели вы не можете погостить еще немножко?

Джонс всегда говорил только правду.

– А, да, конечно, я... м-м-м... могу остаться.

– Тогда не уходите, пожалуйста.

Джонс остался. Выпил одиннадцать чашек чая. Наступал вечер. Он снова встал.

– Ну, теперь, – застенчиво произнес он, – мне, наверное, точно пора...

– Вам непременно нужно идти? – вежливо осведомилась хозяйка. – Я думала, вы останетесь на ужин...

– Да, конечно, можно, – ответил Джонс, – если...

– Тогда не уходите, прошу. Уверена, муж обрадуется.

– Хорошо, – покорно сказал гость, – я останусь.

И опустился обратно в кресло, чувствуя, что его переполняет чай и что он очень несчастен.

Отец семейства вернулся домой. Они поужинали. За ужином Джонс не переставая думал, что точно уйдет в восемь тридцать. Семейство же гадало, почему мистер Джонс сидит с таким мрачным видом: то ли он угрюмый дурак, то ли просто дурак.

После ужина хозяйка решила «разговорить его» и начала показывать фотографии. Она продемонстрировала ему весь семейный музей, целую кучу альбомов: фотографии дяди отца и его жены, брата матери и его малыша, чрезвычайно интересный снимок друга отцовского дяди в бенгальском мундире, очень удачный снимок собаки бизнес-партнера дедушки отца и совершенно ужасное фото самого отца в костюме дьявола на костюмированном балу.

К восьми тридцати Джонс просмотрел семьдесят одну фотографию. Оставалось еще примерно шестьдесят девять. Гость поднялся.

– Теперь мне точно пора попрощаться, – произнес он умоляющим тоном.

– Как – уже прощаетесь?! – воскликнули хозяева. – Но ведь еще только половина девятого! Вас ждут какие-то дела?

– Нет никаких дел, – признался Джонс, пробормотал что-то про шесть свободных недель и рассмеялся несчастным смехом.

Тут выяснилось, что любимец семьи, очаровательный маленький проказник, спрятал шляпу мистера Джонса. Тогда отец сказал, что гость точно должен остаться, и предложил выкурить по трубочке и поболтать. Трубочку выкурили, поболтали, но Джонс так и не ушел. Он постоянно порывался сделать это, но не находил в себе сил. Он уже весьма надоел отцу семейства, который начал ерзать на стуле и наконец полушутя-полуиронично заметил, что Джонсу стоит остаться на ночь: для него найдется местечко. Джонс не понял иронии и поблагодарил со слезами на глазах. Отец семейства уложил гостя в свободной комнате, мысленно проклиная.

На следующее утро после завтрака глава семьи отправился на работу в Сити, а убитый горем Джонс остался играть с ребенком. Он окончательно пал духом. Весь день он порывался уйти, но его рассудок настолько расстроился, что он попросту не мог этого сделать. Вернувшийся вечером отец был неприятно удивлен, что Джонс по-прежнему здесь. Он решил выгнать его шуткой и сказал, что, видимо, придется взыскать с него плату за проживание, ха-ха! Несчастный молодой человек сначала вытаращился на него, затем крепко сжал его руку, заплатил за месяц наперед и, не выдержав, разрыдался как дитя.

Следующие дни Джонс был угрюм и необщителен. Он все время торчал в гостиной, и отсутствие свежего воздуха и движения стали пагубно сказываться на здоровье. Викарий коротал время, попивая чай и рассматривая фотографии. Он часами смотрел на снимок друга отцовского дяди в бенгальской форме, разговаривал с ним и порой даже ругал. Его психика явно разрушалась.

Наконец случилась катастрофа. Впавшего в горячечный бред Джонса отнесли наверх. Болезнь протекала ужасно. Он никого не узнавал – даже друга отцовского дяди в бенгальской форме. Порой он привставал с кровати с воплем «Ну, наверное, мне...» и с жутким смехом падал обратно на подушку. Потом снова подскакивал и кричал: «Еще чашку чая, еще фотографий! Больше фотографий! Ха! Ха!»

После месяца агонии, в последний день отпуска, молодой викарий скончался. По словам очевидцев, в последнюю минуту жизни он сел в кровати с прекрасной уверенной улыбкой на лице и сказал:

– Ангелы зовут меня – боюсь, теперь мне точно пора. Прощайте.

И его дух вылетел из своей оболочки-тюрьмы так же стремительно, как преследуемый собакой кот перелетает через садовую изгородь.

Торонто

Перевод с английского Евгения Никитина