Я – за умное сердце

Ничего нет прекраснее, чем провести день у воды. Фото из архива Варвары Заборцевой

О творческом мирке, сверхзадаче искусства, гармонии в поэзии, игре в белый лист бумаги и созерцании с Варварой ЗАБОРЦЕВОЙ побеседовал Юрий ТАТАРЕНКО.

– Варвара Ильинична, вы сейчас пишете и живете между Петербургом и родной Пинегой. Расскажите, как обживаетесь на пограничье? И где проще поэту, в большом городе или в сельской местности?

– В любом случае приходится беречь свой творческий мирок – независимо от того, какой мир внешний, и жить с этим, куда бы ни занесло. А пишется теперь повсюду: и в питерской коммуналке, и даже в дороге. В дороге особенно хорошо! Лица, картинки, голоса – и они требуют предельной внимательности, скорее внимательной отзывчивости. Проглядел – и все, не повторится. Писатель Илья Кочергин подсказал, что всегда можно уехать во внутреннюю Пинегу. У меня очень прочная связь с моей рекой, но важно, чтобы эта связь не стала веревкой на горле. Не в житейском плане, а в творческом.

– Хорошо, а что делать с другим пограничьем – поэт-искусствовед. В этом сочетании нет противоречия?

– Почему же?! Это что-то интересное, азартное, любопытное. Мне бы хотелось так пожить. Искусствовед – тот, кто стремится ведать в прекрасном. Если вслушаться в само слово, получается примерно так. Чем глубже узнаешь, тем больше понимаешь и чувствуешь ценность того, с чем соприкасаешься. Отсюда рождается естественное желание сберечь это. И тут помогает художественный образ – он порой надежнее музея, честно говоря. Да и не все можно поместить в музее. Я все больше верю в хранительную силу слова: то, что выписано, обретает особый оберег, жизнь отраженную. Вот я и отражаю, сберегаю словом то, во что удалось всмотреться и вслушаться. Без навыков и знаний, которые дала Академия художеств, было бы труднее идти по этому пути. Однозначно чаще промахивалась бы.

– Похоже на сверхзадачу! Интересно, у искусства обязательно должна быть задача?

– Хочется верить, что да. Если попробовать сформулировать, то, наверное, одна из ключевых – нести в мир цельность и гармонию, каким бы разрывным он ни оставался. Кстати, курсовые работы в Академии я намеренно писала без подзаголовков «Цвет», «Композиция», потому что хотелось и в самом произведении искусства ощутить неразрывность: цвет ведет за собой фактуру, композиция задает ритм и так далее. Так же в поэзии, мне кажется, если первична гармония – значит, она случилась. Поэзия случилась.

– При этом, не найдя гармонии в мире внешнем, можно создать свою, правильно? И тогда творчество становится созданием своей реальности, то есть уходом от действительности. А что не так в окружающей тебя жизни?

– В последнее время пробую соседствовать с действительностью. Не уходить от нее, но и не встраиваться. Попытки ухода были, но в них почти запуталась, что же мне дорого на самом деле, не надуманно, а по-честному, насколько это возможно. И я решила учиться добрососедству. Возделываю свой сад, строю свой дом – в душе в первую очередь, а там и стихи с прозой прорастают на этой же почве, из того, что нажито и как. Наверное, для меня первично не создать свой мир, а научиться ответственности за свое поле и свое слово. И это вовсе не принцип «моя хата с краю»! Многие дела «соседа» (жизни большой, идущей своим чередом) становятся моими, и я не могу остаться в стороне. Но при этом не пытаюсь вникнуть во все дела «соседа» – некоторые (с этим я примирилась) мне просто не по силам. Лучше буду заниматься тем, что требует именно моего участия. Если начну вмешиваться во все подряд, то и свое поле запущу, и «соседу» не хватит сил помочь. Да, наверное, добрососедство – это про ответственность за свое и разумное беспокойство о соседе, какими бы ни были разногласия.

– В искусстве есть запреты или табу, на ваш взгляд?

– Мне кажется, в искусстве возможно и можно все, только нужно за это ответить. За прием – чтобы он не остался просто приемом ради самого приема. За тему, подход к ней, цитирования, подражания или отрицание ориентиров. В общем, за ограничения или, наоборот, широту.

– Как не заблудиться в таком мире, где «можно все»?

– Не отрываться от жизни. Она большая, от земли до неба, всем творцам должно хватить места. Даже космические корабли – на них все равно летят люди. И везут они с собой земные горести и радости, как бы ни хотелось оторваться. В искусство без материи, наверное, верю слабо. А вот в освоение пространств очень даже! Освоение через искусство. Как я запомнила слова Алексея Алехина, одна из задач поэта – сделать поэзией то, что раньше поэзией не являлось. Я бы продолжила: наполнить поэзией то, что не было наполнено ею раньше.

– Следующий вопрос как раз о «материальном». Лучший способ монетизации литературных способностей – это…?

– Лишний раз не думать о монетизации. Я верю в «непрямое» распределение средств. Условно говоря, напишу столько, получу столько – для меня такой подход звучит абсурдным, если речь не о журналистике, не о копирайтинге. Я сразу представляю Ван Гога, который начнет экономить краску, чтобы заполнить ею больше холстов, а значит, больше заработать. Или, наоборот, класть по десять слоев, потому что картины будут оценивать по затратам на материалы. Лично я стараюсь зарабатывать как раз искусствоведением: веду экскурсии, читаю лекции. А в литературе… Наверное, подвижничество впереди монетизации. Но монетизация может идти следом, почему бы нет, только естественным образом.

– Поэтому у писателей часто есть еще основная работа как источник дохода. Можно ли распределить силы?

– Расписания тут не составить: во вторник удивляюсь в три, а в среду – в пять! Тут дело не в том, что нужны силы нажимать клавиши или держать карандаш. Хочется сберечь силы, чтобы оставалось место распахнутому взгляду, удивлению. В этом трудность совмещения. А в остальном, мне кажется, художнику только полезно осваивать разные профессии, вообще иметь профессию, смотреть на мир под разными углами.

Свой творческий мирок нужно беречь, где бы ты ни находился.  Фото из архива Варвары Заборцевой

– На созерцание. Это все Академия, она приучила меня смотреть на что-нибудь прекрасное. Было бы хорошо провести весь день у воды, ничего прекраснее я пока не видела. Люблю воду, которая движется. То есть реки. Я видела разные моря. И поняла, что мне не очень нравятся волны. Мой дядя – рыбак со стажем, и дедушка был рыбаком, я – смотритель воды.

– В семье кто-то писал стихи?

– Мама писала отличные сочинения в школе. Вот только к своим природным способностям она серьезно не отнеслась. Бабушка у меня – песенница. У нее прекрасный голос. Она по-своему чувствует поэзию мира. Дедушка был баянистом-самоучкой, выписывал «Роман-газету» и «Звезду».

– Ваша дебютная подборка стихов в «Урале» называлась «Набело хочется жить». А получается ли? А что делать с черновиками?

– Да, тогда мне и правда казалось, что можно выстроить «белую жизнь». Думала, главное, ступать медленно, как по насту, – и не провалишься. Но тогда я мало ходила по насту. Только слышала, как проваливались другие. А самой просто везло или полегче была, маленькая. А вот когда своими ногами по замерзшей реке – вот тебе и пожалуйста! Приходится думать и ногами, и сердцем. И оглянешься – тропка-то хоть и цельная, но с оступками. А в искусстве, кстати, эти оступки порой – самое интересное. Из них частенько что-то вырастает. Еще… я усердно искала набело прожитую жизнь, хоть одну – ориентиром. Не нашла. Мало искала, конечно. Но, может, важнее само стремление – жить набело. От самого стремления я и сейчас не готова отказаться.

– Вспоминается фраза: «Разум ошибается – чувства никогда». Согласны? Как это соотносится с поэзией?

– Смотря что считать ошибкой. Я стараюсь перенимать привычку моего мужа-ученого – сначала дать определения, а потом только строить высказывание. А я для себя не решила, что такое «ошибка», поэтому трудно ответить. Если «неверный поступок», то кто оценивает? К тому же мне не близка антитеза чувств и разума, не хотела бы усиливать противоборство этих двух начал, которое и так порой утрировано, мне кажется. Я за умное сердце. В его путь верю, и в жизни, и в поэзии. Единение, в котором рациональное начало не отрицает чудесное в мире, а чувственное не мешает видеть здравое. А там уже сами житейские рифмы найдутся.

– А тут как раз не мешало бы определение! Что такое – «житейские рифмы»?

– В последнее время я часто веду занятия с детишками, младшими школьниками. Мы вместе изучаем самый волшебный предмет в мире – белый лист бумаги. На нем столько всего может поместиться, виданного и невиданного. Вместе мы учимся заселять бумагу житейскими рифмами. Точнее, ребята еще не знают этого выражения, просто пробуют совмещать разрозненное на одном белом листе. Рисуют, например, одну и ту же историю, одного героя, одну картинку – обязательно по-разному. Что-то берут, что-то нет. Выбирают свои предметы, их размер, цвет. Иначе говоря, выбирают, что и как они будут рифмовать карандашами. А рифмы берут из жизни – просто потому что пока они видели больше, чем читали или впитывали из живописи. Житейские рифмы – то, что жило само по себе, но встретилось или что-то помогло их встрече случиться. Художник – который увидел похожесть реки и девичьей косы, и теперь на листе бумаги они вьются вместе. Погода – которая помогла облакам и льдинам встретиться на реке во время ледохода, и уже белые облака плывут вперемешку с льдинами. Это же все нужно подметить! Вот мы и играем – найди житейские рифмы. И пробуем воплощать. И ни разу не повторялись наши листы.