Еду в Москву бороться!

Когда-то на месте этого дома на Тверской улице стоял совсем другой, гораздо меньше, в нем и жил в 1920-е годы Корней Чуковский. Фото автора

Корней Иванович Чуковский – автор не только многих знакомых нам с детства прекрасных стихов, но и очень верного и точного афоризма, который можно было бы использовать в качестве транспаранта на родильных домах. Вениамин Каверин рассказывал: «Он не провожал меня до выходных дверей (надо было спускаться по лестнице), а выходил на балкон, провозглашая с неизменным, поучительным выражением: «В России надо жить долго. Долго!»… Его семидесятилетие было отмечено единственным подарком: соседи по дому отдыха (кажется, в Болшеве) подарили ему гипсовый бюст Мичурина. Уезжая, он «забыл» его под кроватью, и соседи немедленно прислали бюст на городскую квартиру». Кто бы из нас сомневался, что в России надо жить долго и что долго жить (в принципе) никому не помешает.

Чуковский прожил (выполняя собственное предначертание) 87 лет. Из них последние три десятка лет – в Москве. Хотя где он только не жил. Например, в Петербурге, где появился на свет 19 (31 по н.с.) марта 1882 года в семье полтавской крестьянки Екатерины Осиповны Корнейчуковой и студента Эммануила Соломоновича Левенсона. Под фамилией матери он и начал свое земное существование – Корнейчуков, а звали его Николаем (Корней Чуковский – это псевдоним писателя). Детство прошло в Одессе, тоже неплохом городе с литературной точки зрения.

В Государственном музее истории русской литературы имени Даля хранится автобиография Чуковского, датированная 1946 годом. Вот что я в ней прочитал. Корней Иванович пишет, что после того, как его отец: «... покинул мою мать, она с двумя детьми переехала на житье в Херсон, так как в одной из херсонских деревень жил ее брат, крестьянин. Впоследствии она переселилась в Одессу. Очевидно, отец давал ей вначале деньги на мое иждивение: меня отдали в одесскую гимназию, из шестого класса которой я был исключен. Впоследствии я сдал экзамен на аттестат зрелости. Перепробовав много профессий, я с 1901 года стал печататься в «Одесских новостях»…»

Приходилось Николаю-Корнею жить и в Лондоне, и в Берлине, в Киеве и Минске. Так что адресов он оставил после себя превеликое множество. Но! В Москве у него была одна-единственная квартира на улице Горького, именно о ней и упоминает Вениамин Каверин, когда пишет о странном подарке соседей по дому отдыха. При чем здесь Мичурин, кстати? Иван Владимирович тоже был поборником идеи долговременного существования на планете Земля.

И по сей день все, кто поднимается от Охотного Ряда вверх по Тверской улице, натыкаются взглядом на мемориальную доску с ликом «дедушки Корнея» – по чьей-то воле она приделана слишком высоко, потому дотянуться до нее непросто (чтобы не клали что ни попадя?). Без лестницы не обойтись, если захочется возложить букет гвоздичек. И все же небольшие букетики искусственных цветов там можно увидеть часто. Вероятно, кто-то из родни специально приходит к «сталинскому» дому № 6 со стремянкой. И ведь есть за что благодарить: своих потомков плодовитый «дедушка Корней» обеспечил авторскими отчислениями на много лет вперед.

Корнея Ивановича можно назвать счастливым человеком, ибо он попробовал себя почти во всех литературных ипостасях: поэт, прозаик, публицист, критик, переводчик, литературовед, журналист, драматург, сценарист. И не только попробовал, но и реализовался. Где-то с большим успехом, где-то просто хорошо. А еще – фантаст, да-да. А как же иначе? Ведь у него самовар и умывальник разговаривают. В те времена это было невозможно представить, а сегодня – пожалуйста! Люди разговаривают с пылесосами, холодильниками и даже телевизорами, отдавая им приказания включиться или замолчать… Фантаст, мечтатель, фантазер Корней Иванович Чуковский.

Впервые в Первопрестольной 21-летний Чуковский оказался в 1903 году, к тому времени его успели уже исключить из одесской гимназии (в 1898 году – жалеют небось теперь!). А в 1901 году вышла его дебютная публикация в «Одесских новостях». В этой же газете в апреле 1903 года увидели свет и «Московские впечатления» – своеобразный отчет о состоявшейся поездке. О самой Москве автор статьи сообщает крайне мало, уделяя место рассказу о посещении Московского литературно-художественного кружка, что собирался в те годы на Воздвиженке, в доме Базилевского. Позднее на этом месте было выстроено здание Военторга (современный адрес – Воздвиженка, 10). Кружок был вовсе не кружком, а полноценным творческим клубом, где с 1899 года собирались видные деятели русской культуры и науки: художники и писатели, ученые и артисты, общественные деятели. Приходили в кружок, чтобы «чувствовать себя свободно, отдыхать и общаться со своими людьми, с товарищами по стремлениям, попросту и без церемоний, как в своей семье», как говорил Николай Телешов. Позднее, начиная с 1930-х годов, эту важнейшую функцию приняли на себя отдельные клубы «по направлениям» – Дом литераторов, Дом архитекторов и т.д.

Чуковский пишет о кружке: «Представьте себе вот такой вечер. Тема лекции: «Леонид Андреев как художник» или что-то в этом роде. Лектор, педагог по профессии, отчетливо и ясно пересказывает «своими словами» содержание всех рассказов г. Леонида Андреева. Так и мелькают фразы: «Горе от ума», эта бессмертная комедия Грибоедова, «Сентиментализм, сменивший ложно-классицизм и сменившийся романтизмом», «произведения Леонида Андреева, разбитые на три группы», «реально-бытовая сторона творчества Л. Андреева». Описывает Корней Иванович и «тяготение к буфетным подкреплениям». И не случайно: благодаря богатому ассортименту клубного буфета семейная атмосфера наступала еще быстрее. Побывал Чуковский и у самого Леонида Андреева, что жил тогда на Средней Пресне (современный адрес – улица Заморенова, 34). О визите в Москву Корней Иванович теперь мог поделиться и с молодой женой – в мае 1903 года он венчается в Одессе с Марией Борисовной Гольдфельд…

Приезжая в Москву и позже, останавливался Корней Иванович в основном в гостиницах, коих было на любой вкус – больших и малых, дорогих и дешевых. Правда, где бы он ни жил, результат был одинаков: Чуковского мучила бессонница. А как известно, нет ничего хуже, чем человеку, плохо засыпающему, ночевать в новом месте. Бывал он в редакциях журналов и газет, навещал знакомых. С 1905 года Чуковский живет в Петербурге, откуда до Москвы куда быстрее, нежели из Одессы. Постепенно растет и его известность не только как журналиста, но и как критика, печатающегося в столичных изданиях. В 1908 году выходят новые книги – «От Чехова до наших дней», «Леонид Андреев, большой и маленький» и другие. Растет и переводческая активность. Узнают Чуковского и за границей – в 1916 году он вновь отправляется в Англию в числе приглашенных британскими властями журналистов. Уделяет Корней Иванович время и произведениям для детей. Октябрьский переворот 1917 года открыл перед ним большие перспективы как «специалиста» по Николаю Некрасову, творчество которого отвечало новым веяниям времени. И недаром советское правительство впоследствии наградит Чуковского самой высшей в СССР премией – Ленинской – именно за изучение Некрасова.

Вообще кажется странным, что Корней Иванович «не застал» Некрасова, родившись через десятилетие после кончины автора строк «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Ведь когда Чуковский появился на свет, были жили-здоровы Тургенев, Гончаров, Лев Толстой, Чехов, Лесков… А вот Некрасов как-то мало пожил, даже не догадываясь, кому он будет обязан своим изучением и новым прочтением после смерти. Благодаря Чуковскому были найдены и опубликованы многие произведения «народного поэта». Как-то раз в гости к Корнею Ивановичу заглянул однофамилец Николая Алексеевича – тоже Некрасов, но Виктор Платонович. В прихожей его спросили, как доложить: «Доложите, что пришел Некрасов!» И вдруг «из комнаты рядом с прихожей раздался веселый молодой хохот». Это смеялся хозяин дома: «Неправда, неправда…Некрасов давно умер. Это я знаю точно. – И опять хохот. – А ну-ка, введите этого самозванца». Виктору Некрасову «запомнились, конечно, нос, веселый рот и еще более веселые озорные глаза Чуковского».

А еще Корней Иванович отличался весьма высоким (даже для писателя) ростом. Как выяснилось уже в 1940-е годы, в его внешности было и вправду что-то общее с генералом Де Голлем – президентом Франции:

Он был носатый, стройный, старый,

Овеянный военной славой,

Которой не забыли вы.

И в то же время не старик.

Не тень из прошлого, вернее.

Де Голль напоминал Корнея

Ивановича в этот миг.

Так казалось Константину Ваншенкину. Интересно: а самому генералу во время визита в Москву в 1966 году говорили, что он сильно похож на выдающегося советского поэта? Могли бы их даже познакомить и опубликовать совместное фото в «Советской культуре»…

Важнейшей основой изучения биографии писателя (в том числе и московского периода) служит дневник, который Чуковский вел всю сознательную жизнь – с 1901 по 1969 год. Благодаря дневниковым записям можно судить и о том, чем занимался Корней Иванович в Москве, где бывал, с кем встречался. Но зачастую адрес он не указывал, что вполне понятно: дневник-то пишется для себя (хотя в те суровые времена читать его могли и другие «компетентные» люди). И потому мы попробуем установить эти адреса, хотя это и непросто, поскольку давно пропали с карты нашего города и дома, и даже целые улицы, по которым ходил Чуковский. Работа эта кропотливая и ранее в необходимом и полном объеме не осуществлялась. Я бы назвал это «Чуковская Москва».

Исследование московской биографии Корнея Ивановича позволило выявить и те здания, что остались даже спустя 100 лет. Например, в июне 1919 года он приезжает в Москву читать лекции во Дворце искусств, что располагался в ту пору в национализированной усадьбе Соллогубов. Здесь нашли свое спасение от голода и холода оставшиеся в Москве писатели, скульпторы, художники. Дворец искусств – и своего рода общежитие, и очаг культуры, где можно было получить и материальную пищу, и духовную пищу в виде концертов, спектаклей, различных учебных курсов. Лекции Корнея Чуковского пришлись очень кстати, тем более что во дворце можно было и переночевать, и пообедать. В Петербурге на Невском проспекте открылся свой Дворец искусств – ДИСК, где Корней Иванович непременно бывал. Но Чуковскому не суждено было радовать московскую аудиторию долго: 9 февраля 1921 года Дворец искусств был закрыт «ввиду несоответствия деятельности задачам Наркомпроса и неоднократного нарушения отчетного порядка». Десять лет спустя в усадьбе надолго обоснуется Союз советских писателей, где не раз приходилось бывать Корнею Ивановичу (и частенько) в кабинетах всевозможных литературных шишек. Нынешний адрес усадьбы – Поварская улица, 50/52.

Два года спустя, весной 1921 года, Чуковский приезжает в Москву уже в компании с Александром Блоком. К этому году Корней Иванович уже многодетный отец. У него было четверо детей: литератор и переводчик Николай Чуковский (1904–1965), прозаик Лидия Чуковская (1907–1996), инженер Борис Чуковский (1910–1941), Мария Чуковская (1920–1931). Чтобы прокормить семью, ее глава много работает. И труды его во многом связаны с Москвой. В частности, 15 декабря 1922 года Чуковский отмечает: «Бездельничаю после Москвы. Все валится из рук. Печатаем «Мойдодыра» и «Тараканище»…». Слово «безделье» следует воспринимать в ироническом смысле – такого трудягу надо было еще поискать. Ведь сам он называл себя «многостаночником», говоря о том, то жить не способен без работы. Отними у него перо – и перестанет дышать!

Почти весь предшествующий процитированной записи ноябрь 1922 года Корней Иванович провел в Москве (с 1918 года – столицы Советской России). Здесь он переводит пьесу ирландца Синга «Плейбой», которая будет издана уже в 1923 году под новым названием «Герой».

Благодаря переводимой пьесе и тому, что Чуковский задержался в Москве на три недели, появился в дневнике и первый большой портрет города: «Живу в 1-й студии Худож. Театра на Советской площади, где у меня отличная комната (лиловый диван, бутафорский из «Катерины Ивановны» Леонида Андреева) и электрич. лампа в 300 свеч. Очень я втянулся в эту странную жизнь и полюбил много и многих. Москву видел мало, т.к. сидел с утра до вечера и спешно переводил Плэйбоя. Но, пробегая по улице – к Филиппову за хлебом или в будочку за яблоками, я замечал одно у всех выражение – счастья. Мужчины счастливы, что на свете есть карты, бега, вино и женщины; женщины с сладострастными, пьяными лицами прилипают грудями к оконным стеклам на Кузнецком, где шелка и бриллианты. Красивого женского мяса – целые вагоны на каждом шагу, – любовь к вещам и удовольствиям страшная, – танцы в таком фаворе, что я знаю семейства, где люди сходятся в 7 час. вечера и до 2 часов ночи не успевают чаю напиться, работают ногами без отдыху: Дикси, фокстрот, one step и хорошие люди, актеры, писатели. Все живут зоологией и физиологией. Психическая жизнь оскудела: в театрах стреляют, буффонят, увлекаются гротесками и проч. Но во всем этом есть одно превосходное качество: сила. Женщины дородны, у мужчин затылки дубовые. Вообще очень много дубовых людей, отличный матерьял для истории. Смотришь на этот дуб и совершенно спокоен за будущее: хорошо. Из дуба можно сделать все что угодно – и если из него сейчас не смастерить Достоевского, то для топорных работ это клад. (Нэп)», – запись от 27 ноября 1922 года.

Какая интересная картина нарисована Чуковским! Можно по ней сегодня изучать, что такое новая экономическая политика и как быстро изменились москвичи, ставшие «дубовыми людьми». А вот и знаменитая филипповская булочная вновь ожила, чтобы радовать покупателей своим богатым ассортиментом. Но почему автор дневника поселился «в 1-й студии Худож. Театра на Советской площади»? И где теперь этот адрес? Разберемся. Корней Иванович выполнял заказ для театра, премьера пьесы «Герой» ожидалась в январе 1923 года в постановке Алексея Дикого. В Театральном музее им. Бахрушина ныне хранится даже программа спектакля. Вот Чуковскому и предоставили «служебное» жилье. Но где в 1922 году показывала свои спектакли труппа 1-й мхатовской студии? Откроем «Избранное» Алексея Дикого – книгу его мемуаров, вышедшую в 1976 году. Режиссер описывает «затемненный зал маленького театрика на Скобелевской площади». Но ведь такой площади не было – памятник «белому генералу» Михаилу Скобелеву открыли в 1912 году, но площадь так и осталась Тверской. Это уже в народе ее переименовали в Скобелевскую. В 1922 году площадь уже называлась Советской, о чем и упоминается в дневнике Чуковского.

А особняк, где жил Корней Иванович осенью 1922 года, сохранился? Нет. Это был дом купца Варгина, где с 1913 года и давала спектакли 1-я студия МХТ (хорошо, что на старых афишах можно прочитать адрес театра!). Большой усадебный дом с привычным московским фронтоном стоял на углу с Тверской улицей и был снесен во время реконструкции уже улицы Горького в 1935 году. Ныне на его месте – огромная домина с книжным магазином на первом этаже (Тверская улица, 8). Интересно, что впоследствии Чуковскому придется жить совсем рядом, как говорят, рукой подать. Примечательно и другое: Алексей Дикий будет сидеть в одной камере с физиком Матвеем Бронштейном, зятем Корнея Ивановича. Дикому удастся выбраться из сталинских застенков, а Бронштейна расстреляют в 1938-м.

Пьеса «Герой» должна была выйти с предисловием переводчика. Однако: «Вдруг из Москвы бумага: «Так как Чуковский выражает свои собственные мысли – выбросить предисловие». Еду в Москву бороться – за что? с кем? Признаюсь, меня больше всего уязвило не то, что пропала моя долгая работа, а то, что какой-то безграмотный писарь, тупица, самодовольный хам – смеет третировать мою старательную и трудно давшуюся статью, как некоторый хлам, которым он волен распоряжаться как вздумает», – из дневника от 12 февраля 1923 года.

Это было только началом. Всю последующую жизнь тупицы и хамы с партбилетами будут донимать Чуковского похлеще, нежели голод и безденежье в те самые годы, когда он подростком разгружал баржи в одесском порту, расклеивал афиши по городу и счищал с крыш старую краску. Даже детские стихи не стали для него своеобразной отдушиной, куда влияние советской цензуры не распространялось. Нападки на Чуковского начались еще в 1920-е годы, особенно невзлюбила его мадам Крупская, которая, числясь после смерти Ленина в Наркомпросе, постоянно критиковала и нападала на писателя и его детские стихи. А творчество его и вовсе обозвали «Чуковщиной».

Вот, например, резолюция общего собрания родителей кремлевского детсада: «Чуковский и его единомышленники дали много детских книг, но мы за 11 лет не знаем у них ни одной современной книги, в их книгах не затронуто ни одной советской темы, ни одна книга не будит в ребенке социальных чувств, коллективных устремлений. Наоборот, у Чуковского и его соратников мы знаем книги, развивающие суеверие и страхи («Бармалей», «Мой Додыр», «Чудо-дерево»), восхваляющие мещанство и кулацкое накопление («Муха-цокотуха», «Домок»), дающие неправильные представления о мире животных и насекомых («Крокодил» и «Тараканище»)». Но кроме Крупской и родителей кремлевского детсада было кому травить Чуковского. Детишки из этого садика подросли и вслед за своими папами и мамами принялись шерстить творчество Корнея Ивановича. Но это уже были не детские шалости...