Я лампу гашу на столе

И встретила меня, опираясь на костыли. Татьяна Бек. 26.12.2004. Фото автора

Татьяна была коренной москвичкой, дочерью знаменитого писателя-фронтовика Александра Бека, она с самого детства вращалась в элитарных кругах, но не желала слыть папенькиной дочкой, «выкормышем», а желала обрести свое собственное имя и в конце концов и обрела его. Я открыла для себя Татьяну Бек по ее первой книге стихов «Скворешники» (М.: «Молодая гвардия», серия «Молодые голоса», 1974) и по стихам в журнале «Юность», где она регулярно печаталась и где начала печататься и я, когда главным редактором там был Борис Полевой, а заместителем, а потом и главным редактором Андрей Дементьев.

А увидела я ее впервые в 1979 году на вечере молодых поэтов в Каминном зале Центрального дома работников искусств. А в 1986 году судьба свела нас в городе Вязники Владимирской области на Фатьяновском празднике, где мы (а она приехала туда с Тамарой Жирмунской) сразу же подружились. И после этого стали переписываться, и я прислала ей свою книгу «Потерянное кольцо» (М.: «Советский писатель», 1986) вот с таким автографом:

Молодой московской звезде,

О которой читаю

и слышу везде,

За которой слежу

в телескопище

И которая в тесном скопище

Ярких звезд – изо всех одна –

Мне и глазом простым видна.

А когда я через несколько лет переехала из Рязани в Москву, мы с Татьяной стали перезваниваться время от времени, поздравлять друг друга с праздниками и обмениваться новыми книгами и вместе выступать на творческих вечерах в компании с известными поэтами, с упомянутой Тамарой Жирмунской, Риммой Казаковой, Дмитрием Сухаревым.

Присылала мне Татьяна и посвящения в стихах. Например, вот это:

Подружка во стихе,

Родной товарищ Нина,

Любезная душе

Прекрасная Краснова,

Да будет Новый год

Как новая долина,

Где и любовь, и свет,

И – словом – «вита нова»!

Она приглашала меня на презентации своих книг. Например, в Центр Анны Ахматовой в 1997 году на презентацию книги «Облака сквозь деревья», где были и говорили добрые слова о Татьяне Юрий Кувалдин, Сергей Костырко, Александр Шаталов, Сергей Мнацаканян. А художник Александр Трифонов подарил ей свою картину «Зеленая бутылка». Выступали мы с Татьяной Бек и на Блоковском празднике в Шахматове при Станиславе Лесневском…

У нас с ней была не бытовая дружба, а творческая. Мы никогда не говорили друг с другом о здоровье, или нездоровье, или о тряпках. А только о творческих делах или о делах, связанных с ними. Говорили мы с ней и о наших предметах сердца, о наших предметах любви. Татьяна была в любви, как и во всем, максималистка и говорила мне о «сотворенных ею кумирах», которым она служила «по-рабски», за что потом и ненавидела их, когда разлюбливала, и обо всем этом она писала в стихах:

Я была твой тайный грех.

Ты – мой очевидный крах.

Или:

Вас больше нет,

Кумиры сотворенные мои!

Татьяна Бек была и говорила о себе, что она – «одиночка», не мать-одиночка, а просто одинокая женщина, у которой нет ни мужа, ни детей. То есть когда-то был муж, но она развелась с ним, были гражданские браки, но они распались, а детей у нее не было.

Мои нерожденные дети

Зовут меня из темноты.

Я проклята, я одинока.

Я лампу гашу на столе, –

писала она.

Она была «не создана для блаженства» семейной жизни, для роли жены и матери. Она была создана для литературы, для творчества и самоотверженно посвящала этому всю себя. И вела в Литературном институте семинар поэзии. И была для своих студентов «заступницей, помощницей» и «просто утирательницей слез», эти студенты и были ее детьми. Она говорила мне, что они все – «как маленькие птички», висят на ней, и она старается делать для них все, что может, даже в ущерб себе, и помогает им, чем может, и принимает свое участие в судьбе каждого из них.

Иногда мы не виделись и не созванивались с ней по целому году, а то и по два. Но когда она звонила мне, а я ей, то мы чувствовали себя так, как если бы общались друг с другом каждый день. Под конец своей жизни она стала чаще звать меня на свои вечера. О своих книгах, в которых она, как и каждый поэт, писала «о времени и о себе», пряча себя «в тетрадь», Татьяна Бек сказала: «Вот – мой век и моя биография...» и вот мои стихи, каждое из которых – «нераскрытой души иероглиф».

Осенью 2004 года Юрий Кувалдин, который очень редко печатал в своем журнале «Наша улица» чьи-то стихи (считал, что мало кто из поэтов и поэтесс умеет писать их), сказал мне: «Нина, напиши для журнала «Наша улица» эссе о четырех рифмующих женщинах: об Анне Ахматовой, Марине Цветаевой, о Татьяне Бек и о Нине Красновой». Я написала. Он сказал: «Я напечатаю это в 2005 году, к дню рождения Тани Бек». И напечатал в пятом номере 2005 года. Таня не увидела этого номера. Правда, я заранее, чтобы порадовать ее, сказала, что мы с Кувалдиным готовим для нее сюрприз от «Нашей улицы».

Пушкин писал о Татьяне Лариной в «Евгении Онегине»: «Татьяна верила преданьям / Простонародной старины, / И снам, и карточным гаданьям». Это он и о Татьяне Бек написал, которая тоже верила «и снам, и карточным гаданьям». Она время от времени рассказывала мне по телефону сны и спрашивала, что они означают. Например, говорила: «Мне снился лес, по которому шли маленькие девочки, шли и улыбались мне. К чему этот сон?» Я отвечала: «Он к диву, к чему-то удивительному, лестному и приятному для тебя». Через какое-то время, в декабре 2004 года, она позвонила и сказала: «Этот сон сбылся… А теперь мне приснился такой сон: я стою на берегу речки и хочу искупаться в ней. А она грязная-грязная… и превратилась в такое же грязное море… И грязная вода подступает ко мне волнами. К чему это?» Я в ответ: «Это к чему-то грязному… к чьим-то грязным речам в твой адрес, которые будут подступать, прихлынывать к тебе, как волны реки, чтобы утопить тебя. Но ты не искупаешься в этой реке, и не утонешь, и останешься чистой, и к тебе грязь не пристанет». Этот сон тоже сбылся, комментировать его и последствия этого сна я не буду.

В декабре она сломала ногу на улице, поскользнувшись на обледенелом крыльце, и наложила на ногу гипс, и пригласила меня к себе домой на Красноармейскую улицу, около метро «Аэропорт», и встретила меня, опираясь на костыли. И мы провели с ней вместе целый день. И она рассказала мне о том, о чем я не знала и не ведала. О своем конфликте с «ближайшими друзьями», которые, как сказал бы Зощенко, «грубость» против нее «затаили» из-за того, что она выступила в «НГ-EL» против одного их «прагматичного» проекта. И звонят ей, и ругают по-всякому. Я успокаивала Таню: «Не принимай это близко к сердцу. Это все пройдет. Чего только не бывает между друзьями, которых ты знаешь 30 лет, причем знаешь их всякими, и нервными, и раздраженными. Все утрясется». А она продолжала: «Погадай мне на картах, скажи, что будет со мной». Я раскинула карты на журнальном столике. Карты ей выпали черные, не предвещающие ничего хорошего. Но я не сказала ей об этом, чтобы не пугать ее и не настраивать на плохое, и поменяла черные на красные, когда она ушла на кухню за бананами, чтобы угостить меня ими. Карты я поменяла, но судьбу Тани я не смогла поменять и не смогла предотвратить удар этой судьбы.

…Многие наши русские поэты очень боялись стать старыми и даже в своем молодом возрасте считали себя немолодыми. Потому что предчувствовали, что их жизнь будет короткой? Пушкин в свои 30 с чем-то лет писал о себе, что «лета» клонят его «к суровой прозе». Какие лета-то, господи? Он умер в 37 лет. А Есенин, который умер в 30, писал о себе, когда ему было 20 с чем-то, что он «душой стал, как желтый скелет» и что у него когда-то «были синие глаза, а теперь поблекли», как у старого деда. А свою мать, которая была всего на 20 лет старше его, он называл «старушкой»: «Ты жива еще, моя старушка?» Какая старушка-то – в 50 лет? А Татьяна Бек, которая выпустила свою первую книгу в 25 лет, писала там:

От косынки до маминых бот

Я какая-то злая старуха!

Старуха? В 25 лет? Позже она задумывалась о том, какою она будет, когда ей будет за 50. «Я буду старой, буду белой… Я буду честная старуха… Не на трибуне тары-бары, / А на бумаге мемуары».

«Нина, что будет, когда мы с тобой будем старыми?» – спросила она меня, когда я уходила от нее 26 декабря 2004 года. «Будет то же самое, что сейчас, Таня. Мы будем писать стихи и мемуары (которые мы обе тогда уже писали о наших старших товарищах, покинувших этот свет), будем издавать наши книги и ходить друг к другу в гости. Ничего страшного не будет», – ответила я ей, обнимая ее на прощание, которое оказалось прощанием навеки.

5 февраля 2005 года она позвонила мне и сообщила, что она уже откинула свои костыли (не в переносном, а в прямом смысле) и сняла гипс со своей ноги, но боится, что кости у нее на ноге не так срослись. Я успокоила и подбодрила Таню, сказала ей, что все будет в порядке и что на днях я заеду к ней и мы спляшем краковяк. Она опять попеняла мне на своих друзей. Прочитала стихи: «Я сегодня опять не умру…» А 7 февраля она умерла, «Фортуной загнанная в угол» и «обойденная Фортуной». Татьяна Бек иногда пыталась представить себе место, где она умрет, и писала об этом в стихах:

Я умру в гостинице случайной

Под нерусский говор за стеной.

Это она написала, когда была в Милане, «в маленьком отеле без часов», и ей приснился сон о том, что она умрет там. Но нет, Татьяна Бек умерла у себя дома (по официальной версии – от обширного инфаркта). 10 февраля 2005 года в церкви при Боткинской больнице состоялось прощание с Татьяной Бек, которая лежала в «отдельной древесной кровати», усыпанная букетами цветов. Народу на церемонии прощания было очень и очень много. Был на церемонии прощания и Андрей Вознесенский, который, когда я помогала ему (больному) спуститься с лестницы и провожала его до машины, сказал мне: «Это страшно – то, что произошло с Таней». А незадолго до этого, когда в «НГ-EL» появилось ее эссе о нем, он, о чем она говорила мне с гордостью, похвалил ее и сказал ей: «Вот теперь я вижу, что ты любишь мою поэзию и меня». Поэтесса Татьяна Бек была похоронена рядом со своим отцом на Головинском кладбище.

В ноябре 2005 года в издательстве «Б.С.Г.–ПРЕСС» вышла книга «Татьяна Бек: она и о ней» с предисловием и послесловием Александра Гантмана – стихи Татьяны, и ее интервью с деятелями культуры, и ее эссе (большая часть из них – интервью и эссе – была опубликована в свое время в «НГ-EL»). А кроме того, мемуары о ней ее друзей, в широком кругу которых и Владимир Войнович, и Соломон Волков, и Александр Городницкий, и Александр Кабаков, и Юлий Ким, и Александр Кушнер, и Борис Евсеев, и Олег Клинг, и Екатерина Орлова, и Афанасий Мамедов, и Наталья Иванова, и Виктория Шохина, и Александр Шаталов и многие другие. В 2019 году поэт Евгений Степанов, который дружил с Татьяной Бек «на протяжении более двух десятилетий», выпустил книгу «Татьяна Бек: на костре самосожженья», куда включил свои воспоминания о Татьяне, страницы с анализом ее поэтики и «рифменной системы» и опять же мемуары ее друзей о ней. Тут и Сергей Арутюнов, и Юрий Милорава, и Евгений Чигрин, и Сергей Бирюков, и Зоя Межирова и др.

И вот теперь мы отмечаем 75-летие Татьяны Бек. Поэты не умирают. И Татьяна Бек не умерла. Она с нами, в нашей памяти и в нашей литературе, яркая и негасимая звезда семидесятников, которая не видела границы между жизнью и смертью:

О жизнь моя, о смерть моя, –

Меж вами нет границы!