Одно тело на две души

Писатель Олег Шишкин и далай-лама. Фото из архива Олега Шишкина

В этом году отмечается 150-летний юбилей Николая Рериха. Современных исторических книг о художнике, мыслителе и общественном деятеле Николае Константиновиче не так много, наиболее интересной и полной тайн и загадок является книга Олега Шишкина «Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса», которая в январе вошла в топ продаваемых книг в Москве. О том, сколько лет создавалась эта книга, кем являлся Воланд в романе Булгакова, о ярком образе Распутина, о новом романе «Изменитель» и многом другом с Олегом ШИШКИНЫМ побеседовала Марианна ВЛАСОВА.

– Олег, что особенного в вашей книге про Рериха?

– Книга написана на материалах, собиравшихся 27 лет. В ней обобщен опыт моих экспедиций по Индии, Пакистану, Монголии, Цейлону, Алтаю и Бурятии. Я цитирую материалы и из 30 архивов. Часть документов – сенсации. В моей книге приводятся профессиональные криминалистические экспертизы, которые были проведены по моему заданию и во многих случаях подтвердили предположения о сотрудниках советской разведки, путешествовавших в экспедиции Рериха, а один оказался агентом, перешедшим в 1954 году на сторону Австралии и Великобритании.

– Знаю, вы написали художественный шпионский роман «Изменитель», который еще не опубликован. Про что он?

– У меня две творческие линии. Первая – исследовательская, где мне интересно быть Шерлоком Холмсом, как в книге о Рерихе, вторая – мир литературных произведений, фикшен, включающий в себя детективную часть и мистику. Это мой новый роман «Изменитель». Он закончен, и часть опубликована в «Дружбе народов» № 1 за 2023 год. Персонажи из «Изменителя» имеют своих прототипов. Хочется создать серию детективных романов, ретроистории. У этого романа будет продолжение – роман «Жених Греты Гарбо».

– Как вам удается совмещать журналиста-исследователя и писателя?

– Существует Олег Шишкин, который пишет литературу, это доктор Джекил, а есть еще другой, который занимается историческими расследованиями, это мистер Хайд. Это одно тело на две души, это разные люди. Для меня важно, чтобы было две стези – исследователя и писателя.

– Это ваш первый опыт написания именно литературы, не нон-фикшена?

– Нет. Я писал пьесу «Анна Каренина – 2» о том, как индустриальный мир делает человеческую жизнь карикатурной. «Анна Каренина» Льва Толстого – первый индустриальный роман, там важны технические изобретения, приметы нового времени – поезд, телеграф. Без поезда эта жизнь невозможна: там происходит встреча Карениной с Вронским, в конце романа она бросается под поезд. Меня увлекает народный лубок – я написал пьесу «Страдания молодых танцоров диско, или Тайна семьи Фаберже». Действие разворачивается в провинциальном клубе, где ребята готовятся выступать на конкурсе «Утренняя звезда» в Москве, они уверены в победе. Поставили пьесу в Новом драматическом театре. Мне хотелось, чтобы это поставили и в провинциальном театре, а роли сыграли актеры, которых я по-настоящему люблю, у которых всегда много грима на лице.

– От театров и драматургии перейдем к важной для вас фигуре и вашей книге о романе Булгакова «Мастер и Маргарита». В первоначальной версии роман должен был называться «Князь тьмы». Почему автор выбрал такой вариант?

– Емкое название выбрать довольно сложно. Булгаков менял не только названия, но и даты событий, которые происходят на Патриарших прудах. Но, по сути, дат никаких нет, он останавливается на времени своего сознания – 1929 годе, первом годе «Сталинской безбожной пятилетки».

– Может, Булгаков при помощи такого названия хотел как-то обобщить темы, поднятые в романе? А вы акцентируете внимание на Воланде, как изначально хотел автор. Почему?

– Воланд является локомотивом сюжета, и, наверное, его имя должно было стать названием романа, как «Фауст» у Гёте. Но кто такой Воланд – никто бы не понял, его же не существовало в русских легендах.

Правда, в 29-м или 37-м годах попытка Мастера обмануть Воланда абсурдна. При этом самому Булгакову удавалось обманывать «Воланда», хотя его могли бы внести в список жертв – ведь на него обрушивались бесконечные козни. В то время Булгаков – известный театральный драматург, карьера которого была закрыта не Сталиным, а критиками-экстремистами и людьми из круга пролетарских писателей, он был представителем «белого мира». Он и был таковым как продолжатель чеховской линии, а его герои «Белой гвардии» – герои Чехова во время Гражданской войны.

Какова главная задача Воланда? Он высказывает ее в романе: «...мне хотелось повидать москвичей в массе». Главные герои и жертвы романа действительно москвичи, у которых есть проблемы с пропиской, как у Бездомного, или с проживанием, как у самого Булгакова. «Мастер и Маргарита» автобиографичен.

Если убрать линию Мастера, роман носит откровенно сатирический характер. Когда Булгаков работал в газете «Гудок», он занимался литературной обработкой материалов рабкоров. Я думаю, что это были чудовищные письма, которые невозможно было печатать. Когда через тебя идет большой поток, ты набиваешь руку, и потом это может воплотиться в роман.

– Как относились коллеги по цеху к Булгакову?

– Для многих московских писателей, например для Валентина Катаева, он был провинциалом из Киева.

– Его отец был священником...

– Лауреат Макарьевской премии, в православии которого не приходится сомневаться. Был ли православен Булгаков, большой вопрос, и ответить на него невозможно. Но можно сказать точно, что он – человек религиозно просвещенный. Булгакова ранило то, что происходило в Советском Союзе с религией, и он имел свое мнение, которое отразилось в романе.

– Давайте вернемся к вашей книге. Можно сказать, что вы попытались «перешагнуть» через Булгакова, вернувшись к названию, от которого он, по сути, отказался?

– Нет. Раз он создал себе средневековый антураж, даже готический, совместив его с жизнью Москвы в переломное десятилетие, то для него это все было важно. Я, наоборот, хотел вернуть первоначальное представление о том, как строилась эта вещь, какова была ее изначальная задача. Конечно, у Булгакова был образец писателя – Замятин, влюбленный в английскую литературу типа Герберта Джорджа Уэллса, может, даже Джеймса Джойса. Роман Джойса не был переведен, но Замятин мог прочесть его в оригинале. Роман связан с топографией Дублина, а в «Мастере и Маргарите» важна топография Москвы, о чем я пишу в своей книге. С одной стороны, это булгаковские маршруты, с другой – гоголевские. А Булгаков считал Гоголя своим учителем, которого интересовали мистика, оккультные вещи. Мир Булгакова пересекается с темами тамплиеров, борьбы добра и зла, сатаны и светлых сил.

– В начале книги вы уделяете достаточно большое внимание роли морфия в жизни Булгакова. Почему для вас это важно?

– Я считаю, что существовал мир наркотиков в европейском обществе с появлением опиума в рецептах врачей. В Англии опиумом пытались лечить простуду, как это было с Сэмюэлем Тейлором Кольриджем. Он написал знаменитую поэму «Кубла хан» под влиянием опиума. Я не мог мимо этого пройти, это факт.

– Кто-то пишет книги пять лет, а кто-то месяц – у каждого свой ритм и свои методы. Сколько у вас занимает написание книги?

– 27 лет я писал книгу про Рериха, я много путешествовал и даже встречался с далай-ламой. Книга про Воланда была написана быстро, за пару лет. Во-первых, потому что я долго про нее думал, во-вторых, у меня была встреча с историком и археологом Андреем Никитиным, которому книга и посвящена. Андрей мне такие вещи рассказывал, поскольку сам был погружен в историю тамплиеров, а вообще его главные исследования были связаны с жизнью Русского Севера, где жили народы до появления русских, где находились загадочные лабиринты. Когда в начале 90-х раскрылись архивы, он как сын двух репрессированных оказался вовлечен в тайны тамплиерских архивов. Он тогда впервые упомянул о Булгакове в связи с тайными обществами.

– Сейчас все обсуждают фильм «Мастер и Маргарита», а у вас вышла книга в 2019 году. Расскажите, почему у вас возник замысел книги о Булгакове?

– Когда я занимался историей с Рерихом, Андрей мне говорил: «Вы не чувствуете, что здесь маячит тень Булгакова?» Это меня тронуло. Я пишу в книге, что я читал «Мастера и Маргариту», когда учился в театральном училище имени Щукина, я получил две журнальные публикации на один или два дня, потому что очередь была большая. А разговор с Андреем дал толчок, и я стал собирать материал, опыт у меня был благодаря работе над книгой о Рерихе.

– Вы работали параллельно?

– Рериховский проект продолжался, потому что с 1994 года каждое утро я вставал и спрашивал: «А что я сделал для этого проекта?» Это было параноидальное желание завершить эту книгу – и победно. Я считаю, что эти две книги связаны.

– А «Последняя тайна Распутина» тоже параллельно с Рерихом писалась или в промежутке?

– С темой Распутина я не мог распроститься. Это энциклопедическая фигура, особенно для периода с 1905 по 1917 год. Короткий век русской демократии связан с появлением Государственной думы и первой русской революцией, как и приход Распутина в мир, где нет уверенности в завтрашнем дне у монархии. Я считаю, что фигуры Распутина и Булгакова связаны.

– Почему?

– Булгаков поселяется в квартире на Большой Пироговке в доме бывшей купчихи Решетниковой, а над его спальней находится молельня Распутина. У Булгакова была даже идея написать пьесу о Распутине или роман. Для меня было важно, что дом купчихи связан с Иерусалимом, где Распутин был два раза.

– Кто для вас Распутин?

– Сильный образ русского религиозного человека. Это не значит, что он не грешен, он больше похож на героев Достоевского.

– И вы считаете, что Булгаков думал о Распутине, когда писал роман?

– Да, совпадением это назвать нельзя. Хоть Белосельская-Белозерская пишет, что он оказался там случайно, это неверно.

– Скажите, что вас вдохновляет?

– Я скажу, а вы не поверите... Простые люди, которые ходят по улице, я знаю, что они будут читать мои книги. Когда я пишу литературное произведение – прозу или пьесу, мне хочется создавать сложные художественные системы, лабиринты. Можно создавать большие формы, где структура непредсказуема.

– Кого вы можете привести в пример?

– Артуро Перес Реверте «Клуб Дюма, или Тень Ришельё», по которому сняты «Девятые врата» Романа Полански. Кстати, из фильмов мне нравится «Отель «Гранд Будапешт» Уэса Андерсона, там есть лубочная народная культура. Помимо Реверте мои опорные пункты, с одной стороны, авторы Латинской Америки, конкретно Аргентины, с другой стороны – английская литература действия, в частности Редьярд Киплинг, Конан Дойль, Гилберт Кит Честертон, Джозеф Конрад, неоромантизм Роберта Льюиса Стивенсона.

– А как же «заумь» или, на худой конец, эмигранты типа Бориса Зайцева, например?

– Я редактировал Зайцева в издательстве «Столица» на излете советских времен. Я устроился туда работать и редактировал Зайцева, Бунина.

– Бунина? Вы его тексты резали?

– Никаких компьютеров не было, это был каменный век, присылались тексты и приходилось с ними работать.

– Повезло. А кем хотели быть в детстве?

– Петром I. Потом я понял, что это неосуществимо, ведь он уже был.

– Что вы нашли в этом образе?

– Одержимость идеей, сила, его величие. Я посмотрел все советские фильмы про него, прочитал роман Алексея Толстого, книгу Николая Павленко из ЖЗЛ. Эпоха Петра Первого – мое время, время свершений, огромных личностей. Мне казалось, что люди, жившие в его времена, горели его светом.

– Что сейчас с вашей литературной жизнью, помимо написания книг?

– В 80–90-х годах я был включен в литературную тусовку, сейчас – нет. Это связано с тем, что я, одержимый своими рериховскими поисками, стал активно путешествовать и заниматься телевизионными проектами, часть из которых сценарные, часть документальные.

Сейчас мне хочется больше общаться с читателями, войти в медийное поле. Ты должен получить часть своих регалий. Пока я обделен ими. Притом что у меня были процесс поисков, столкновений, рериховская эпопея, битва с рерихианцами. Это то, о чем говорит Пьер Корнель в своей драме «Сид»: «Где крови нет, не может быть и славы».