Жернова истории

Андрей Зобнин. Дело № 314. Ракитин Максим Николаевич. – СПб.: ИПК БИОНТ, 2023. – 256 с.

Это случилось поздней осенью 1918 года. Автор добавляет: «Матрена Ивановна осталась одна с малолетними детьми. Старшей дочери Александре исполнилось 11 лет, Петру 8, Луке 5, Евдокии 4 года, а младшему Афанасию не было еще и года…»

Матрена Ивановна соответственно моя прабабка, а младший Афанасий – мой дед, он родился 16 сентября 1918 года, ему исполнилось два-три месяца. Отца своего он едва застал на этом свете.

Узнал эти подробности семейной хроники я из книги историка и краеведа Андрея Зобнина «Дело № 314. Ракитин Максим Николаевич». О том, что мой прадед был казнен и что его родной брат Максим был вождем антибольшевистского восстания на Русском Севере («восстание братьев Ракитиных», оно же «Шенкурское восстание»), мне стало известно лет в двадцать или даже позже. До этого все связанное с предками являлось страшной семейной тайной, о которой, собственно, никто, кроме деда, и не знал.

Потом постепенно рос вал материалов о моем прадеде и его братьях, а иметь в родословной вождей антибольшевизма стало не просто не опасно, а даже модно. И я сам подумывал написать нечто о своей семье, ее запутанной и таинственной истории. Но теперь считаю, что хорошо, что не написал. Сидеть в архивах я бы все равно не стал, а Андрей Зобнин сделал все максимально подробно, с опорой на множество документов. К тому же на его труд не влияли никакие родственные соображения, и он мог быть полностью объективен.

Максим Ракитин прожил очень мало, ровно 27 лет (1893–1920). Родился в крестьянской семье Архангельской губернии, окончил учительскую семинарию, преподавал недолго, призвали на службу, отправили во Владимирское военное училище (в Петрограде), выпустили из него прапорщиком. А тут революция, и войне конец подоспел. Вернулся в родную волость снова учительствовать, но затянула его волостная, уездная и губернская политика, летом 1918 года он возглавил восстание против большевистской мобилизации в Шенкурске. Затем создал вместе с братьями отряд, боровшийся против красных и сотрудничавший с белым генералом Миллером, командующим противниками большевиков на Севере. В ноябре 1919-го его схватили, а мае 1920-го – расстреляли. Позже в том же году расстреляли брата Петра.

Из книги вырастает повествование о том, как маленький человек, втянутый в жернова истории, становится вождем сопротивления, сам того особо не желая. Как показывает Зобнин, Максим Ракитин был типичным представителем своего поколения – социальный рост при старом режиме, вырвался из деревни на умственную чистую работу. В войну также продвинулся, не воевал рядовым, как старший брат Александр. Не являлся он сторонником ни монархии, ни революции, по крайней мере в ее большевистском варианте. Был вполне аполитичен, но «жизнь заставила».

В 1918–1919-м последовал недолгий, но яркий взлет, сделавший его имя столь известным сегодня среди историков Русского Севера. Отмечу, что мой прямой прадед Александр к братьям не примкнул, но был расстрелян на полтора-два года раньше их как заложник, конечно, по родственным основаниям.

Раньше бы я попытался из нашей семейной истории сделать нечто вроде нравоучительной саги – прадед расстрелян, его сын, мой дед, сидел в лагерях (это по материнской линии); по отцовской – репрессированы были и дед и бабка, первый попал в плен на финской и после сразу из плена отправился в Воркуту в лагеря, где и встретил мою бабушку, 18-летней девушкой сосланной туда же – немцы, стоявшие в деревне, гоняли подростков рыть окопы, что и было сочтено «пособничеством».

Но теперь думаю – а какое право я имею наживать себе общественный и литературный капитал на трагических судьбах моих предков? Зачем я буду спекулировать на этом? Мне глубоко противны возгласы «мой прадед раскулачен, верните мне его пасеку» или «моих предков привезли из Африки рабами, платите, белые ублюдки, компенсацию».

Они – это они, а я – это я. У них была своя жизнь, у меня своя, и я должен ее пройти не то чтобы без оглядки на их судьбы, но своим путем, не пытаясь примазаться к чужим страданиям. Или даже постараться представить себя чуть-чуть жертвой.

Поэтому правильно, что о моих прадедах пишут профессиональные краеведы, они делают это лучше, чем смог бы я. Книга Зобнина дает исчерпывающие сведения и о личности Максима Ракитина, и о самом восстании. Может быть, она даже перегружена документами, отчего страдает плавность повествования, и не всегда автор сочетает рассказ о происходящем в «малом мире» с событиями в «большом», например, в Архангельске, с его переворотами и интервенцией иностранных держав. От этого некоторые события остаются как бы внезапно возникающими.

И последнее, когда я родился и родители решили назвать меня Максим, дед Афанасий недовольно бубнил – мол, что это за имя, зачем оно? Теперь-то мы понимаем его реакцию, он хотел – для нашего же блага, – чтобы ничто не напоминало и не наводило на след о его расстрелянном дяде Максиме. Я же из книги Зобнина узнал имя своего прапрапрадеда – Федот Максимович. Так что в моем роду имя «Максим» присутствует уже минимум двести лет.