Возгорится пламя

Этот даже был палачом, но все равно исстрадался. Луис Тристан де Эскамилья. Портрет Феликса Лопе де Вега. 1614. Эрмитаж

Над каждым произведением Феликс работал, по слухам, не дольше трех дней, получая за них при этом большие деньги, что однако же не помешало некоторым пьесам («Собака на сене», например, или «Учитель танцев») пережить века. Темы были самые разные – фольклор, история (сочинял даже про современные ему события в России – пьеса «Великий князь Московский, или Гонимый император» посвящена Лжедмитрию и Годунову). При жизни он тоже был любимцем народа, на похороны «Феникса Испании» собрались толпы поклонников, читали в его честь траурные стихи и эпитафии. 153 испанских писателя откликнулись на его смерть коллективным сборником «Посмертное прославление», а 104 итальянских поэта – сборником «Поэтические похороны». Потом на три столетия его почти позабудут и даже на какое-то ханжеское время запретят за безнравственность сюжетов, но Лопе де Вега все-таки триумфально вернется к софитам.

Этот юбиляр служил монархам, что его не спасло. Антон Лосенко. Портрет поэта и драматурга Александра Петровича  Сумарокова. 1760. Русский музей

А вот третий юбиляр, поэт и декабрист Александр Одоевский (1802–1839) в отличие от работавшего на монархов Сумарокова абсолютную власть как раз низвергал. И, как и многие смельчаки, к сожалению, плохо и рано кончил – в свои символические для русских поэтов 37 лет. Одоевский в русской литературе был не один (а потом еще и Одоевцева появилась, тут и вовсе можно запутаться), но в родственные связи литераторов XIX века лучше даже не углубляться – там все друг другу родственники. Среди двоюродных братьев нашего Одоевского (древняя фамилия из рода Рюриковичей) найдется, к примеру, Александр Грибоедов. А еще Владимир Одоевский, автор первых фантастических утопий, предсказавший интернет-мессенджеры, хозяин литсалона, а заодно по иронии – цензор и редактор журнала Министерства внутренних дел. О приговоренном к двенадцати годам каторги (потом скостили до восьми) кузене тот еще до восстания на Сенатской выражался восторженно: «Александр был эпохою в моей жизни. Его имя осталось на золотой доске пансиона (Московского университетского благородного пансиона. – А.Г.) вместе с именами Жуковского, Дашкова, Тургенева, Мансурова, Писарева».

А этот боролся и проиграл.  Михаил Теребенев. Портрет князя А.И. Одоевского. 1823–1824

Мечи скуем мы из цепей

И вновь зажжем огонь свободы,

И с нею грянем на царей –

И радостно вздохнут народы.

На царей и вправду грянули, но народы так радостно и не вздохнули, а бессмысленные войны, в которых пришлось поневоле участвовать и Одоевскому (на Кавказе он познакомился с Лермонтовым, с младшим братом Пушкина Львом, с Огаревым, а военная экспедиция на Черном море и свела его в могилу посредством малярийной лихорадки), продолжаются до сих пор.

Одоевский, конечно, не был настоящим борцом с режимом, после ареста он впадал в смятение и каялся перед царем, но настоящих героев в принципе не так много, а уж поэтов тем более. Стихотворений после Одоевского осталось с гулькин нос (первое собрание вышло только в 1883 году), большинство сохранилось лишь потому, что их запоминали и записывали друзья. Даже в прощальных стихах Лермонтова, где тот называет покойника «мой милый Саша», сказано:

…Твоих последних слов

Глубокое и горькое значенье

Потеряно… Дела твои,

и мненья,

И думы – все исчезло без следов.

Печально, но на самом деле не все. Какие-то строчки все же остались. А главное, самая актуальная (вечно актуальная в России) строчка про искру.

Наш скорбный труд

не пропадет,

Из искры возгорится пламя,

И просвещенный наш народ

Сберется под святое знамя.

Только вот со знаменем заминка. И главное, с народом. Или, думаете, еще просветится?