Благодетель

Толмач, наполовину ирокез, наполовину француз, предупредил:

– Ее зовут Белая Рысь, сэр.

– Я не спрашивал, как зовут эту язычницу, – поморщился Джеффри Амхерст. – Спроси, почему она отвергла подарок?

Носком сапога генерал ткнул раскрытый металлический короб.

Толмач прореготал по-индейски несколько слов. В ответ старуха забормотала, выставив крючок изувеченного артритом пальца. Кучка детей позади нее притихла. Не дожидаясь перевода, генерал сказал:

– Отчего воротит нос? Воображает, что на одеяла наложено проклятье? Неужто в вышитых узорах проклятье сидит? – Амхерст вздохнул. – Скажи ей, это всего лишь геометрия. Хм. У них и слова такого нет. Дикари... Старуха, твои внуки умрут без этих одеял! – громко и раздельно сказал генерал, как будто так она могла его понять. – Сама погляди, – Амхерст извлек из кармана напоминающий луковицу предмет. – Барометр сообщает о падении давления. Ночью ударят заморозки. Завтра погода ухудшится. Твои внуки замерзнут насмерть. Это не я тебе пророчу – сама Наука! Погляди в стеклянное оконце, – генерал постучал ногтем по циферблату. – Верь не колдовству и проклятьям, а цифрам, выцеленным стрелкою!

– Она ни разу не упомянула проклятье, сэр, – подал голос толмач.

– Это же индейская баба! – отмахнулся Амхерст. – Я знаю наперед все, что она скажет.

– Она велела передать вам, сэр, что умеет предсказывать погоду по дыму из очага, а блестящего предмета, который вы держите в руках, никогда допрежь не видала.

Амхерст усмехнулся:

– Откуда знать глупой бабе о естественных науках и великих подвижниках оных? Сие устройство изобретено великим Торричелли, а усовершенствовано самим Фаренгейтом. Эта скво вздумала спорить с учеными джентльменами? Ну, чего она опять лопочет?

– Сэр, она говорит, что, хотя ее глаза угасают под бельмами, она еще может различить, что этими одеялами много пользовались.

– Ах, так она, оказывается, высокородная дама! – иронически протянул Джеффри Амхерст. – Ей пригодны только новенькие, с ткацкого станка вещи!

Белая Рысь рубанула иссохшей рукой воздух и что-то прошамкала.

– Кто знает, не умер ли какой бледнолицый под этими одеялами? – заторопился толмач.

– Суеверная старуха! – надменно прокомментировал генерал. Он покрутил в руках треуголку и, сдув пылинку, снова надел. – Ей повсюду мерещатся мертвецы!

– Она божится, что продаст остатки скота и купит у французского торгового агента новенькие одеяла.

– Известно, что купит!.. Пестрядь из бумазеи, не способную согреть в морозы. Дикари падки на разноцветное лоскутье. Нет уж! Объясни ей: они должны взять эти одеяла и никакие другие!

Джеффри Амхерст подцепил из короба концом трости одеяло и протянул старухе. Та с усилием выпрямилась, сложа руки на груди. Генерал стряхнул одеяло ей под ноги и, досадуя, стукнул тростью оземь.

– Какая упрямая баба! Отдаю за так – не берет, – Амхерст фыркнул. – Верно, следует продавать задорого. Это ведь не ветошь из лавки старьевщика. Знаешь, старая, сколько стоит в Филадельфии это прекрасное шерстяное одеяло чудесного красного цвета? 40 пенсов! Для тебя целое состояние. А ведь одеял нужно... Сколько там у тебя расплодилось щенков?.. Вождь шауни, его зовут Обломанный Ствол, схватил всю охапку, едва увидал. Потаватоми придумали прорезать посередке каждого одеяла дыру и теперь носят, продев туда голову. Делавары…

Белая Рысь молчала, уставившись блеклыми глазами в пространство – мимо генерала, мимо толмача. Притулившаяся к ней девочка лет семи теребила косичку с вплетенной костяной фигуркой рыбы.

– Голова у старухи пустая, как котел, – сжал челюсти Амхерст. – Мой отец – известный адвокат. Я служил пажом у графа Дорсета и адъютантом у герцога Камберлендского. Как она смеет спорить со мной? Впрочем, этого не переводи, не надобно – все равно скво не слыхала ни о ком из моих покровителей. Слушай, старая, твое потомство раздето и босо. Я поставлю часовых к твоим вигвамам, чтобы не пускали детей наружу до самого лета, – чеканил генерал. – Завернитесь в эти одеяла и разгуливайте, где вам надобно.

– Скво говорит, что люди прерий закалены и не боятся холодов. Люди прерий всегда имели только ту одежду, которая сейчас на них.

Генерал покрутил ус.

– Передай, что каждый индеец должен подумать о соплеменниках. Ведь один наверняка простынет, а другим придется за ним ухаживать, вместо того чтобы… гм-гм… курить трубку и грызть кукурузу. Поэтому все должны защищать себя от холода, кутаясь в одеяла! А может, ты хочешь, чтобы твоих внуков взяли в тепло работного дома в Филадельфии? – нахмурился он.

Старуха опять забормотала.

– Ну, что еще? – проронил генерал, оправляя обшлаги на рукавах камзола.

– Она не может понять, отчего явившиеся из-за моря бледнолицые, до сих пор гнавшие ее народ с хорошей земли в дебри, вдруг стали благодетелями.

Терпение Джеффри Амхерста иссякло.

– Распределите одеяла! – рявкнул он.

Белая Рысь уловила суть его приказа без толмача и беспомощно оглянулась на внуков. Бежать было некуда. Солдаты накидывали одеяла на худенькие плечи, завязывали углы на груди и легонько подталкивали прочь. Не гремели выстрелы, сабли не покидали ножен. И вот раскосые мордашки заулыбались из шерстяного тканья. Не так страшно оказалось завернуться в теплое мягкое одеяло.

Амхерст отечески кивнул ближайшему индейскому чумазику:

– Совсем другое дело. Стоило бояться? Запугала вас старая скво.

В приступе великодушия генерал отдал ребенку свой носовой платок.

Едва заметно шевеля губами, Белая Рысь потянула за угол одеяло из коробки, скованными движениями накинула себе на плечи.

– Испугалась, ей не достанется, – ухмыльнулся Амхерст.

– Она сказала, что не хочет пережить своих внуков, сэр, – выдохнул толмач.

Выполнив миссию, отряд возвращался на квартиры – в форт Питт, возвышающийся на утесе, под которым смешиваются воды Аллегейни и Мононгахилы. Покачиваясь в седле, Джеффри Амхерст рассеянно глядел на сосны. Что он забыл в этом варварском краю? Скорее бы вернуться в Англию, жениться на Элизабет... Конверт с предварительным отчетом уже пересекает Атлантику на «Ливерпуле». Если придуманную Амхерстом военную хитрость оценят в министерстве… Из задумчивости вывел вид одного из солдат. Генерал окликнул того:

– Рядовой, почему не выбросил перчатки? Ты, часом, не трогал губ и лица?

Олух поспешно снял перчатки и закинул в кустарник. Смерив уничижительным взглядом, генерал жестом отослал его в арьергард и вновь предался мечтам.