0
6696
Газета Печатная версия

24.03.2021 20:30:00

Мокрая половица для ученых

Ольга Елисеева о том, что ей говорил Бенкендорф, и о магизме, который пострашнее терроризма

Тэги: история, древний рим, бенкендорф, пушкин, девяностые, республика, империя, екатерина великая, потемкин, карл великий, дюма, вальтер скотт, мушкетеры, туве янссон, христианство

Ольга Игоревна Елисеева – писатель, историк, кандидат исторических наук. Родилась в Москве. Окончила Московский государственный историко-архивный институт (ныне РГГУ), затем аспирантуру Российского института истории Академии наук. Защитила диссертацию. Много лет работала ответственным редактором издательства «Аванта +». Ныне доцент кафедры истории и исторического архивоведения Московского государственного института культуры. Автор множества научных и художественных книг по истории России XVIII – первой половины XIX века. Консультант и сценарист документальных фильмов по истории России в сериалах «Романовы», «Дело декабристов», «Польский след».

история, древний рим, бенкендорф, пушкин, девяностые, республика, империя, екатерина великая, потемкин, карл великий, дюма, вальтер скотт, мушкетеры, туве янссон, христианство В истории Древнего Рима было все: от добродетелей до предательства, от республики до империи. Жан-Леон Жером. Гонки колесниц в Древнем Риме. 1876. Художественный институт, Чикаго

Новый роман Ольги Елисеевой «Триумфатор» посвящен Древнему Риму, но события в нем развиваются несколько иначе, чем это происходило в реальной истории. После череды гражданских войн республика сменяется империей. Приход христианства происходит одновременно с новой властью. С Ольгой ЕЛИСЕЕВОЙ побеседовала Виктория БАЛАШОВА.

– Ольга Игоревна, хотелось бы начать беседу с вашей новой книги «Триумфатор». Вы известны своими произведениями, посвященными российской истории. Почему на сей раз выбор пал на Древний Рим? Более того, это альтернативная история. Что привело к такому выбору?

– Проблема, как всегда, не в Риме, а в нашем сегодняшнем дне. Хотя Рим я, конечно, очень люблю. В его истории, кажется, было все – любые коллизии на выбор. От гражданских добродетелей до низости и предательства. От завоевательных походов до внутренних войн. От республики до империи. Альтернативная история – только прием. Я убеждена, что приход императорской власти в Риме и приход христианства должны были произойти вместе. И показываю, как это могло бы случиться в параллельной реальности.

На моих глазах мир, в котором мы живем, все глубже погружается в язычество и повседневный «бытовой» магизм. На примере Рима становится очевидно, как неприятна такая жизнь. Главный герой одержим, ему приходится делить свое тело со злым подселенцем, которым из «лучших соображений» его наделили еще в детстве. Человек страдает, мучается от собственных низких поступков, на которые его подталкивает тварь, живущая в нем. Мой рассказ – о том, как душа берет верх и через какие терзания это происходит.

– С чего у вас началось увлечение историей? Сразу ли появились любимые персонажи, например Бенкендорф?

– Я всегда чувствовала, что буду писателем, который пишет про историю. Вот прямо с детства. Сразу как отпали идеи стоять с Мухтаром на границе. Кто кем хочет быть, а мне, извините, втемяшилось. Вот мучаюсь уже много лет и невероятно счастлива. Делать свое дело – редкая удача. А любимые персонажи возникали время от времени: то Екатерина Великая с Потемкиным, то Бенкендорф с Николаем I. Каждый из них по-своему меня охранял.

– Как обычно у вас случается: зарождается идея книги, а потом главный герой становится любимым или вы идете от образа героя к сюжету?

– Конечно, сначала герой. А потом вокруг него накручиваются события. Личность диктует сюжет. Иной раз мне кажется, что герой берет дело в свои руки и как бы работает за меня: то документ подкинет, то историю расскажет через чьи-то мемуары. Так было с Бенкендорфом. Всякий раз, когда сюжет, по моему мнению, заходил в тупик, мне слышалось, как Александр Христофорович говорил: «Сейчас, девочка. Подожди…» И дело вставало на нужные рельсы.

Мне казалось, что у всех авторов, пишущих на исторические темы, так: прямая связь с героем. Я вспоминала слова Далии Трускиновской о полицмейстере Архарове, которого она описывала в романе «Чумная экспедиция», посвященном временам Чумного бунта в Москве 1771 года. «Не могла с ним договориться, – говорила Далия Мееровна, – а потом он заходил по квартире, закашлял, зачихал».

Когда работаешь с героем, который когда-то действительно жил, то прочитываешь множество документов об этом человеке. Волей-неволей создается такое ощущение, будто его сапоги лежат в прихожей, а сам он слоняется где-то поблизости. Но вот однажды Далия Трускиновская на своем мастер-классе описывала приемы работы с персонажами – срисовывайте с соседей, характерные жесты подсмотрите у сослуживцев, повертите головой вокруг – найдете своего героя. Многие были согласны и азартно принялись описывать знакомых под видом княгини Ольги или Карла Великого. Я читала книги этих авторов, и, признаюсь, у них хорошо вышли персонажи.

Но я-то была «в пролете». Одна такая странная. Подумала-подумала и оставила себе свой метод. Универсального рецепта, к счастью, нет. Многие, я знаю, подбирают персонажей под уже сложившийся сюжет. Это хорошо, если у вас на лестнице не толкается очередь из желающих быть описанными. А мне-то что делать?

– Какими книгами вы увлекались в детстве? Повлияли те увлечения на ваш стиль письма, как вы думаете? И, зная про вашу любовь к Пушкину, не могу не спросить: она родом из детства или пришла уже позднее?

– Все росли со сказками Пушкина. Если бы не Александр Сергеевич, вся наша культура, даже ментальность были бы иными. Он – камень, на котором мы как народ взяли и надстроили себя. А вот любимые книги в детстве были иными, до Пушкина надо дорасти, хотя нас и пичкают им с пеленок. Мои любимцы были Дюма и Вальтер Скотт. Рыцари, прекрасные дамы и мушкетеры. Отсюда страсть к средневековому антуражу и мирам фэнтези.

– Ваша семья целиком состоит из писателей: вы, муж и сын. У вас часто случаются литературные споры? Ваш дом можно назвать своеобразной литературной гостиной?

– К счастью, нет. Мы нормальные люди и, помимо литературы, еще и все преподаем. Поэтому наш дом не «учительская», конечно, но такое странное место, где вечно что-то происходит, связанное с работой, с учениками. Зато на скуку нельзя пожаловаться. А это, как писала Туве Янссон, «делает честь любому дому».

Литературные обсуждения у нас с сыном случаются ночью у холодильника. Он вышел как бы ни за чем. И я делаю вид, что о перекусе не думала. Начинаем вспоминать новинки и выразительно поглядываем в сторону плиты. Тут и отец присоединяется. Тоже с умными разговорами. Всегда интересно, кто первым сорвется и предложит продолжать уже за бутербродами.

– Что вы думаете о современной исторической литературе? Какие у нее плюсы и минусы?

– Главная тенденция – столкновение с тем историческим прошлым, которое наконец открылось России после тяжелых событий 90-х годов. Вдруг многим стало ясно, что мы – страна с тысячелетней христианской культурой, что гражданская война – трагедия, что мы за один только XX век дважды ломали свое государство и пора бы повзрослеть. Вот это чудовищное столкновение с правдой каждый художественно мыслящий человек (не только писатель) пропускает через себя. Чтобы вырасти, нам приходится встретиться со своими страхами лицом к лицу. Узнать и принять себя настоящих – помнить, что мы как народ способны и на высокий порыв, и на гнусность. Все зависит от нравственных ориентиров, которые мы себе выберем. Бога или Коммунистический интернационал. Вместе не получается, сколько ни пытайся. Современная историческая литература по мере сил и старается помочь нам коллективно совершить эту встречу с национальными страхами.

– Некоторые авторы исторической прозы (включая меня) не являются историками. Как вы относитесь к таким «любителям», непрофессионалам? Вас не коробит наш подход к подаче материала?

– Вовсе нет. Скорее наоборот: я с опаской отношусь к тому, что делают в литературе завзятые ученые. Иногда выходит слишком академично. Согласитесь, проще накопить знания по эпохе, о которой пишешь, чем «сбить руку» и перейти с научного языка на «человеческий». Что греха таить, у моих коллег это редко получается.

– Есть ли у вас желание написать произведение, далекое от исторической тематики? Детектив, например, или любовный роман? И какой у вас самый любимый жанр после исторической прозы?

– Да, конечно. Но за что ни возьмусь… помните, как в анекдоте… «все пулемет получается». Если детектив, то ретродетектив, если любовный роман, то в историческом антураже. Наверное, дело в том, что я не чувствую современность реальной. Не смейтесь. Мне все время кажется, что вот-вот отдернут занавес – и мы попадем в настоящий мир. Не обязательно в другую историческую эпоху. Просто я знаю и чувствую, что реальность иная. А то, что нам показывают перед глазами – не совсем правда.

– Сомерсет Моэм когда-то сказал: «Я сажусь писать каждый день в 9 утра. Моя муза знает об этом и звонит в дверь». Вы писатель вдохновения или приверженец строгой дисциплины – нет вдохновения, но сяду и буду работать, а муза придет, куда она денется?

– Не осужу ни тех, ни других. Но мне кажется, что книг и так очень много, происходит засорение ментального пространства. Стоит воздерживаться от очередного «шедевра». Пишу, когда уже сил нет носить «это» в себе. Настоящая книга приспеет обязательно в самый разгар другой работы.

– Одно дело публицистическая проза – тут скрупулезное знание истории для вас безусловный помощник. Но когда вы пишете художественное произведение, вам оно не мешает придумывать сюжетные ходы?

– Как ни странно, реальность бывает занимательнее вымысла. Знания помешать не могут. Дело в том, чему отдается приоритет. В научном тексте – фактам и их подтверждению. В литературе – художественности. Это и есть «мокрая половица», на которой поскальзываются многие из моих коллег-ученых. Действуют в романе как в привычном научном пространстве. Результат бывает плачевен.

– Я знаю, вы очень занятый человек. Какой для вас самый лучший отдых? Что придает силы?

– Прогулка по лесу. Плавание по реке. Природа как таковая. Можно кататься на велосипеде или грести в лодке. Наверное, поэтому мы с друзьями так много путешествовали. Однажды даже прошли пешком через горный Крым. Тишина. Возможность побыть с собой. Вернее, с тем, что внутри нас. Мир там не меньше, чем снаружи.

– Вы много работаете с молодежью, со студентами. Что самое интересное для вас в общении с ними? Многие считают нашу молодежь «пропащим» поколением. Вы разделяете это мнение?

– «Пропащими» других людей считают только те, кто привык все ругать и ужасаться: куда катится мир? Куда надо, туда и катится. Куда Бог его катит. Молодые – другие. Они сильно отличаются от нас по своему мировосприятию. Оно у них «перпендикулярное». Я рассказываю им то, что знаю. Они помогают мне немного освоиться в их мире. Этот тандем и интересен.

– Куда без вопроса о творческих планах. Что-то готовите новое для читателя?

Да. Но не знаю, когда и во что это выльется. Я продолжаю изучать погружение современного мира в магизм. Мне любопытна тенденция, когда вдруг неожиданно все больше людей открывают в себе некие способности. Далеко не всегда это благо. При падении нравственного уровня тенденция может оказаться пострашнее терроризма.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Казахстан развивает степную демократию

Казахстан развивает степную демократию

Виктория Панфилова

Инициативу Токаева о модификации герба раскритиковали и предложили заменить коней на ирбиса

0
2079
Диалог в Омане поставил США и Иран в неловкое положение

Диалог в Омане поставил США и Иран в неловкое положение

Игорь Субботин

Вашингтон и Тегеран разошлись в оценке содержания негласных переговоров

0
3557
Зачем химику Кант

Зачем химику Кант

Андрей Мартынов

О философии вне философии

0
1187
Пушкин и неприличное

Пушкин и неприличное

Андрей Мартынов

Скандалы на пути к объединению

0
1855

Другие новости